Глава Пятая

Хлоя нажимала кнопку на пульте, апатично пролистывая каналы, по которым ничего не было, кроме сериалов и магазинов на диване, но все из этого ей было неинтересно. Она вообще не интересовалась телевидением. Но она уже позвонила О'Нилу и решила различные строительные вопросы, возникшие за последние пару дней, просмотрела некоторые электронные таблицы, ответила на несколько вопросов от заводчиков, решила проблему предпочтений рабочими ранчо марки пива в после рабочее время, ответила на все свои электронные письма, и теперь ей нечего было делать, кроме как сидеть.

Накануне, когда Вэн был у адвоката, сидеть и смотреть телевизор было именно то, что она хотела, убежать в другую реальность на пару часов и не думать вообще о том, что он сказал ей - правду, которая заставила ее чувствовать себя избитой и раненной, а не лишь преданной.

Ее отец никогда не был способен на проявления нежности и всегда был сдержан, предпочитая держать мир на расстоянии вытянутой руки, где он мог наблюдать за ним без необходимости взаимодействовать с ним. Когда она была ребенком, она чувствовала это расстояние, билась об него, как о стекло, которое она могла разбить, если бы только бросилась на него достаточно сильно. И были времена, когда ей казалось, что это так, очень редкие случаи, когда он смотрел на нее с настоящей теплотой, с искренним чувством, а не приятной, деловой улыбкой, которую он приберегал для всех своих отношений с людьми.

Но эти моменты никогда не длились долго. И в конце концов, она перестала бросаться на стекло и вместо этого бросилась на ранчо, потому что, по крайней мере, ранчо хоть что-то давало в ответ.

Поэтому тот факт, что он лгал ей во всем и так долго, не должен был стать сюрпризом, так как это был не первый раз, когда она знала, что он не был честен с ней. Конечно, не должно быть ощущения, что ее сердце вырвали из груди. В конце концов, разве она не сохранила тот снежный шар, который он ей подарил, как напоминание о том, какой он лжец? И что его обещания всегда были пустыми? «Позже», - говорил он ей, когда она умоляла взять ее с собой в одну из его поездок в Нью-Йорк. «Когда ты подрастешь», или «в следующем месяце, когда у меня не будет столько работы», или «может быть, в январе, когда все успокоится».

Он никогда никуда ее не брал, никогда не относился к ней как к своей плоти и крови, несмотря на то, что говорил ей об этом. Нет, он даже не относился к ней так же, как к своим приемным сыновьям. Она всегда была в последнюю очередь. И теперь она знала почему.

Боль, которую она не хотела признавать, кольнула ее в сердце, но вместо этого она сосредоточилась на женщине по телевизору, показывающей пару безвкусных бриллиантовых сережек. Ей действительно нужно было перестать сидеть здесь, найти Вэна и поговорить с ним, чего она избегала. Собрать факты.

Только тогда ей придется смириться с тем, что случилось вчера.

Да, и она тоже не хотела об этом думать. Она выставила себя огромной дурой, выбежав на улицу, а потом сломалась и рыдала, уткнувшись ему в грудь.

Воспоминание заставило ее поежиться. Она не могла представить, почему вдруг разрыдалась, как маленький ребенок, как только он обнял ее. Конечно, новости, которые он ей сообщил, были шоком, но даже в этом случае она обычно была более сдержанной. Она не позволяла эмоциям взять верх над собой, не сейчас. Она не была маленьким ребенком, который устраивал истерику, потому что ее отец не взял ее в Нью-Йорк.

Хлоя посмотрела в телевизор, пытаясь заинтересоваться происходящим там, а не воспоминанием о Вэне, идущем за ней. Он догонял ее с такой легкостью, как будто она бежала по зыбучим пескам, а у него под ногами был твердый бетон.

Она только хотела выйти на улицу, подышать свежим воздухом. Она определенно не собиралась бежать как идиотка. Но по какой-то причине этот взгляд на него позади нее превратил ее шок в прилив адреналина. Заставил ее бежать и бежать изо всех сил.

И тогда он поймал ее, его рука, как железный прут, обхватила ее за талию, прижимая к сильному жару его тела, держа ее так крепко, что она едва могла двигаться. В этот момент она почти забыла о своем отце. Все, что она чувствовала, это барабанный стук ее сердца и его мускулистый торс прижатый к ее спине. Его голый торс. Она дрожала, не в силах сдержать себя, адреналин и шок превращались во что-то другое, в желание, которое, как она думала, смогла усмирить много лет назад.

Все это было так неправильно. Во-первых, на нее только что обрушились ужасные новости, так что она все равно не должна чувствовать такой жар к парню. Во-вторых, он был ее приемным братом. В-третьих, был тот факт, что она уже наступала на эти грабли, когда ей было шестнадцать, и это было отвратительно.

Он был дома в отпуске целых две недели, и она едва могла говорить с ним, слишком ошеломленная и пораженная почти всем, что касалось его. Конечно, он заметил ее странность, как бы она ни старалась это скрыть, и в конце концов она начала избегать его, чтобы не выдать себя, краснея и заикаясь каждый раз, когда он пытался поговорить с ней.

Единственный раз, когда она чувствовала себя хоть наполовину нормальной, это когда однажды днем она каталась верхом и случайно встретила его, делающего то же самое. Они не сказали друг другу ни слова. Он только встретился с ней взглядом, увидела вызов в его глазах, и вся ее неуверенность рассыпалась. Она ухмыльнулась, развернула лошадь и помчалась обратно к ранчо.

Он опередил ее всего на пару дюймов, и слезая с лошади подарил ей улыбку, которую она помнила с детства. Но на этот раз в ней было что-то дикое и волчье, что послало жар прямо в ее сердце.

Ей пришлось развернуться и уехать, потому что она просто не могла справиться с силой своих чувств.

Черт, она не могла справиться с ними и сейчас.

Женщина по телевизору улыбнулась и рассказала о бесплатном ожерелье с серьгами, но только если заказать прямо сейчас, но Хлоя нахмурилась и выключила этот бред.

Она не хотела сидеть и смотреть телевизор. Она хотела быть ранчо, на улице. Где она могла бы работать или быть в конюшне и проводить время с лошадьми. Где она могла оседлать свою любимую кобылу и скакать галопом, вдыхая свежий воздух Вайоминга. Где она могла хоть что-то сделать с тем раскаленным углем, что сидел прямо в ее груди, прожигая насквозь.

Но она была не на ранчо. Она была в Нью-Йорке, застряла в доме, фактически в плену, и этот горячий уголь никуда не денется.

И все потому, что Чезаре Де Сантис, очевидно, нацелился на нее.

Потому что она его дочь.

Все внутри ее взбунтовалось, напоминая, что глупо было сидеть здесь, отвлекаясь на тупой телевизор.

Глубоко вздохнув, она бросила пульт на диван, затем встала с него и направилась к двери.

Накануне вечером, после того, как Вэн вернулся от адвоката, он явно хотел поговорить с ней о бомбе, которую сбросил на нее, но тогда она определенно этого не хотела. Поэтому она заперлась и приняла очень долгую ванну. К тому времени, как она вышла и осторожно проверила, где он, то услышала его голос, доносящийся из кабинета на втором этаже. Она быстро заглянула внутрь и увидела, что он стоит спиной к двери, глядя в окно, и разговаривает с кем-то по телефону.

Небольшая ее часть - все еще ощущающая последствия шока от новостей и жаждущая чего-то, хотя она не знала, чего - хотела задержаться, посмотреть на него, послушать его разговор. Но она заставила себя подняться наверх и лечь спать, избегая его, избегая всего.

Но она знала, что не может так продолжаться. Если ей нужны ответы, ей придется столкнуться с вопросами. И она хотела получить ответы. Основные факты. Потому что как она собиралась принимать решения, касающиеся ранчо, если ничего не знала?

Нет, она должна была знать, и она не понимала, почему она избегает его. В конце концов, это было не так уж больно. Не тогда, когда она перестала позволять отцу причинять себе боль еще много лет назад.

Вздохнув, Хлоя вышла из гостиной и начала искать Вэна.

Его не было ни на первом этаже, ни в кабинете на втором, и она знала, что он не выходил сегодня, значит он был где-то наверху.

На третьем этаже была гостиная и небольшой кинотеатр, но его там не было, поэтому она продолжала подниматься мимо спален на четвертом, пятом и шестом этажах, на седьмой этаж в верхней части дома.