На клочья туч, облезло-жестяные, —

Откройте путь блуждающему дню.

Эй, вытяните трубы дымоходов!

Не хочет рой небесных тучеходов

На якорь стать и прекратить возню!..

1923

Перевод А. Голембы

5

Миги наплывают мглой,

Грают, как вороний рой.

У колоколов бессонных,

Обступив со всех сторон их,

Вырвут глотки. В исступленных

Колокольных перезвонах —

Глин-глон, глин-глон!

В глубине, под потайным

Сердцем времени седым,

Притаился, полный рвенья,

Колокольный ряд, чьи звенья

Надрываются, глаголя:

«К вольной доле, к вольной доле!»

Эй, взрывайтесь, кроя крыши,

Над бокалами хмельными,—

Цепь за цепью, выше, выше,

Пролетайте в мутном дыме,

Пробуждая ветры, дали

От бездейственной печали!

Сталь, свинец, — и смерть гласит:

Вьюгам, вьюгам путь открыт!

Эй, с кирками средь раздолий,

Пусть взовьется гимн-хвала

Вольной доле, вольной доле, —

О, времен колокола!

1923

Перевод Д. Бродского

ЛОНДОН

ЛОНДОН

Как перья филина — туманов пелена.

Голодная толпа притихла, не горланит.

Над Темзой трезвенной с рассвета дотемна

Свершает омовение парламент.

Полк инвалидов. Вопль предсмертной наготы.

Протезы и кресты. Увечные в коляске.

Им хочется взорвать надменные мосты,

Мосты, провисшие, как ордена Подвязки.

Асфальтовая мгла под вольтовой дугой,

И женских прелестей товар недорогой.

Карминные уста. Белила и румяна.

Ты, Лондон, поднял их как свой имперский флаг,

Ты дал им, изо всех земных и прочих благ,

Хлеб слова божьего и воду океана.

1923

Перевод А. Голембы

ВЕСТМИНСТЕРСКОЕ АББАТСТВО

ВЕСТМИНСТЕРСКОЕ АББАТСТВО

Степенный твой покой зовет к вечерней требе,

Огней павлиний хвост распущен в вышине.

Кто в этот смутный час тебя услышит, Эбби?

Исходит кровью день, и Темза — вся в огне.

Блуждают призраки по вымершим кварталам, —

Узнай взыскующих порога твоего!

Не ты ли звонами сознанье оковал им,

И отнял хлеб у них, и дал им божество!

Плывут моления в холодный свод стрельчатый;

Дрожа, к лампадам льнут; с навесов и столбов

В бессилье падают на пыль твоих гробов.

Вожатый сумерек! Помазанник заката!

В преддверье пасмурном ждет отдыха распятый —

О, кто еще придет на твой протяжный зов?!

1923

Перевод Д. Бродского

РИМ

РИМ

С кем фехтуют рапиры твоих серебристых фонтанов,

И чего домогается мертвая слава твоя?

О, веков перегар! Тошнотворные дымы струя,

Купола литургии тускнеют и меркнут, увянув...

Не видать голубей на суровых твоих базиликах,

В колокольни вселились ушастые нетопыри...

Рим, еще ты горишь! То не солнце ль ущербной зари

Истлевает, скудея, как память столетий великих?

Тщетно день зажигает тиары соборов святых,

Вечер тушит их пламя... И тени в худых балахонах

На безрадостный звон ковыляют с кладбищ отдаленных.

О надгробье торжественное из лучей золотых!

Купола, колокольни во власти ветров исступленных...

С кем же, с кем же фехтуют рапиры фонтанов твоих?

1923

Перевод Д. Бродского

ПОМПЕЯ

ПОМПЕЯ

1

Как жар в Везувии, душевный страх растет,

И выпит ужасом рассудок оглушенный.

О призрак, слеп твой шаг, луной завороженный,

Твой подневолен шаг, — в нем смертный виден

гнет.

Ночь окровавленный ломоть луны грызет

В холодной синеве, и сквозь лучей колонны

Костями скалится Помпея в сумрак сонный.

Над ней суровое молчание высот.

Ей снится пиршество: в застывшей мгле витая,

Мелькают призраки — за мрачной стаей стая,

И, мертвый круг сомкнув, стоит стена к стене.

Из глубины годов двухтысячной — в восторге

Несутся рокоты недошумевших оргий,

И пляшут мертвецы, венки подняв к луне.

2

Помпея ждет потех, но тишина тяжка,

И гладиаторов нет на кругу широком.

О, смерти страшный сон, определенный роком!

Как вымя тощее, свисают облака.

По плоти огневой у мрамора — тоска,

Забил из всех ключей Везувий пьяным соком.

Помпея страстная! В веках явясь зароком,

Твое дыхание сдержала чья рука?

Ждут завсегдатаев раскрытые притоны,

Где арки всех венчать готовы, как короны,

С постелей похоти летит дразнящий зов.

Помпея ждет потех, но смотрит взор Нерона

На Рим пылающий, как в космах облаков

Везувий яростный на груды костяков.

3

Пьяна ли Смерть еще, и снится ль ей, проклятой,

Помпея? Как слепец, слоняется луна,

И кости щупает, и метит их она

Лучами блеклыми, и лижет мрамор статуй.

И птицы лунные в выси голубоватой

Пьют влагу смертных рос. Неаполь, ночь душна!

Ударь в колокола, пусть дрогнет тишина, —

Везувий дремлет, рот забил он мглой, как ватой.

Но бешен этот рот, и дышит он огнем,

И потаенная клокочет ярость в нем —

Хребты склоняются и распухают долы.

Неаполь, звон бросай, тревожный и тяжелый!

Летит молва, что вновь проклятия свои

Твердит молитвенно Везувий в забытьи.

4

На дне глубоких ям — мешков солдатских кучи.

Там — вязко, глину там кровищей развезло.

Висит на проволоке голубя крыло,

Оттуда тянет мглой и сыростью колючей.

Дороги — в ужасе; и холмики и кручи

С крестами на боках влачатся тяжело...

Дурман Везувия! Свод хрупкий, как стекло,

Широко крестится огнями звездолучий.

Былые пиршества, триумфы снятся им...

А скука черная ползет, как червь могильный,

И ворон ворожит на изгороди пыльной.

О, ветхий скрип котурн! В душе неукротим,

Везувий жаждет вновь, и в недрах жар сильнее.

Спит череп в ужасе, он спит, как ночь в Помпее.

1923

Перевод Д. Бродского