— Александр?

— Сэнди, в честь песков[17].

Фрина хихикнула.

— Ну, так мы идем?

— Еще нет, они разогреются только часам к одиннадцати. А пока можно послушать какие-нибудь ваши диски. Ладно, ладно! Я объявляю расовую Дискриминацию!

Он почтительно перевернул пластинку Бесси Смит[18]. Фрина отхлебнула кофе.

— Блюзы. Я всегда любила блюзы, — пояснила Фрина. — Вот и попросила одного из друзей в Америке купить для меня пластинки с негритянскими записями. Их издавали подпольно. У «Колумбии», должно быть, духу не хватает. Но теперь, когда джаз завоевал популярность, думаю, они снова будут выпускаться.

Появились господин и госпожа Батлер — супруги направлялись в кино. Фрина помахала им рукой.

— Приятно вам провести время! — напутствовала она.

Из фонографа неслись причитания «Блюза пустой постели». Фрина и Тинтаджел сидели молча, а голос, исполнявший божественный распев, тянул каждую ноту, демонстрируя невыносимое страдание.

— Хватит, пожалуй, — сказала Фрина. — А то на меня нападет хандра. У меня есть и новоорлеанские пластинки — поставьте одну из них.

Тинтаджел завел граммофон и поставил «Бэйзин-стрит блюз».

— Потанцуем? — предложил он и раскрыл объятия.

Фрина поднялась к нему.

Продолжительный контакт с мускулистым гладким телом, источающим мужественный запах, смешанный с ароматом мыла и крахмала, всегда сокрушительно действовал на ее и без того не слишком эффективный контроль над основными инстинктами. Фрина неохотно отстранилась и осторожно поцеловала партнера в губы, отметив про себя, что банджоистов целовать гораздо приятнее, чем духовиков, у которых от мундштука твердеют губы.

— Пошли, — вздохнула она. — Мы ведь идем в клуб, помните?

— Ах да, «Джаз-клуб», — пробормотал Тинтаджел Стоун без особого энтузиазма. — Может, в другой раз?

— Сегодня, — настойчиво повторила Фрина и взяла его за руку. — Интересно, — проговорила она. — У вас на мизинце мозоль.

— Интересно? — удивился Тинтаджел. — Я ведь играю на банджо. Струны-то стальные.

— Такие сильные руки, — сказала Фрина. — Послушайте, нельзя же весь вечер любоваться вашим физическим совершенством.

— Неужели? — проговорил Тинтаджел, проводя рукой по спине Фрины.

В «Джаз-клубе» царил приятный полумрак и пахло кофе. Фрина оставила свою «Испано-Сюизу» на Гертруд-стрит, попросив патрульного полицейского присмотреть за ней. Похоже, Тинтаджела здесь хорошо знали: несколько человек, неразличимых в полумраке, помахали ему, приглашая к себе. Он не обратил на них внимания и прошел прямиком к эстраде, где пела девушка в красном платье, которое обтягивало ее, словно вторая кожа, в сопровождении контрабаса, барабана и Бена Роджерса на корнете. Печальная мелодия тянулась своим двенадцатитактовым путем под пронзительные и прекрасные звуки духовых инструментов. Это была жалостная песня проститутки, которая по принуждению сутенера обманывает клиентов. «И это все из-за того, кто бьет меня и мучит, — напряженно и хрипло стенала рыжеволосая женщина. — И это все из-за того, кто бьет меня и мучит, придется мне убить его…» Корнет вскрикнул, голос стал ниже, напоминая драматичный, вибрирующий от гнева и страха тенор чернокожего исполнителя: «…Тогда любить наскучит»[19]. Публика слушала, разинув рты. Никто в Мельбурне прежде не слышал блюзов.

— Потрясающе! А кто она? — спросила Фрина.

Тинтаджел вздохнул.

— Это Нерина, девушка Роджерса. Боже, она может петь, как Бесси Смит. Если только…

— Если только — что? Ну же, Тен, скажите мне!

— Вы можете сами спросить у нее, — уклончиво ответил банджоист. — Если она захочет рассказать. Но она довольно чувствительна.

— Готова поспорить, что в этом она уступает старине Бену. Но трубачи…

— Вообще такие. Вы быстро схватываете, — с удовольствием заметил Тинтаджел. — А еще они очень классные, только никому не рассказывайте, что я так сказал. Труба — сердцевина джаза. А Бен играет как сам архангел Гавриил.

Фрина всегда представляла себе архангела, исполняющего «Зазвучит труба…» Генделя, но сейчас ей хотелось, чтобы ее переубедили. Что отличало Бена Роджерса от ангельского образа, так это темперамент. Несмотря на всю свою суровость, архангел наверняка так не хмурился.

— Значит, на трубачей большой спрос.

— Да, а надежные в особой чести. На Бена можно положиться. Малый он не слишком дружелюбный, но если сказал, что придет, — точно придет. Это нечасто встречается. Кроме того, он мой старый приятель, — добавил Тинтаджел. — По крайней мере, он не рвется петь.

— Почему?

— Фальшивит. А голос у него — словно со дна колодца. — Тинтаджел рассмеялся.

Подошел официант, и Стоун заказал кофе.

— Вы бы не стали пить чай, который тут подают, — пояснил он. — Эй, Нерина, иди сюда! Ты только что приобрела новую поклонницу в лице этой дамы.

Нерина моргнула, погладила трубача по руке и осторожно стала спускаться с эстрады. Фрина поняла, что она близорука и идет, ориентируясь на голос Тинтаджела.

— Нерина, это Фрина Фишер.

Певица села на предложенный деревянный стул и взяла кофейную чашку Тинтаджела.

— Вам понравилось? — спросила она глубоким приятным голосом уроженки Джорджии. — Я рада.

На этом ее красноречие иссякло. Бен Роджерс, застрявший на сцене из-за следующей песни, мрачно глядел на Фрину. Она улыбнулась ему своей самой обворожительной улыбкой. Это не возымело эффекта.

— Нерина, я кое-кого ищу, и вы могли бы помочь мне. Я частный детектив, — начала Фрина.

Нерина порылась в сумочке и достала очки. Линзы были очень сильными, в очках она становилась похожа на Бетти Буп[20].

— Правда? — Казалось, она приняла какое-то решение. — Хорошо. Я помогу вам, если вы поможете мне. Я хочу найти своего неблаговерного, чтобы развестись.

— Ты замужем? — изумился Тинтаджел. — Прости. Я думал, что вы с Беном…

— Ты прав, Тен. Я хочу выйти за Бена. Тот подлый пес охмурил меня, когда мне было шестнадцать, оставил без гроша и смылся в неизвестном направлении.

— Я попробую что-нибудь сделать, — пообещала Фрина. — Расскажите мне все подробности, и, если получится, я найду его, чтобы вы смогли выйти замуж за Бена — если вы, конечно, отдаете себе отчет, что он трубач, — а вы поможете мне найти человека, которого ищу я.

— Договорились, — согласилась певица. — Тен, дорогой, принеси мне лимонада. А потом исчезни на время. Нам с мисс…

— Фишер.

— …с мисс Фишер надо кое-что обсудить.

Тинтаджел мужественно стерпел свою отставку, принес лимонад и скрылся, направившись к кому-то из своих закадычных приятелей, невидимых в сигаретном дыму.

— Так вот, мисс Фишер, зовут этого человека Билли Симондс, мы с ним расписались в Мельбурне двадцать первого января двадцатого года.

— Ваше полное имя? — осведомилась Фрина, деловито записывая.

— Нерина Синклер. Урожденная Нерина Мэри Родригес. Моя мама любила цветы. Этот негодяй Билли, я полагаю, родился здесь, а потом уехал в Сидней. Никто тут его не видел с декабря двадцатого. Вы можете найти его?

— Попытаюсь. Чем он занимался?

— Он был моряк. Я всегда от них теряла голову. Обожаю их раздвоенные белые шапчонки. — Нерина мечтательно улыбнулась. — Но теперь хочу выйти замуж за Бена.

— Разумеется. Если получится, я найду его, однако на это может уйти некоторое время. У моряков есть свойство пропадать.

— Сделайте все, что в ваших силах, душечка, мне нужно отыскать этого человека. Я не слишком полагаюсь на своего Бена. Теперь вы: кого вы хотите найти? Похоже, мы, женщины, вечно жаждем найти какого-нибудь мужчину.

— Чарльза Фримана, — сказала Фрина.

Нерина поперхнулась лимонадом, закашлялась, затем отдышалась, вытерла глаза и воззрилась на Фрину почти так же пристально, как до этого Бен Роджерс.