У костра хлопотала и моя мать – Марфа Ильинична. Ее я очень любил за нежное, отзывчивое сердце, за добрый характер. В нашей не маленькой семье мать была для всех не только чутким воспитателем, но и большим другом, С ней мы делились всеми своими горестями, не скрывали от нее даже мелочей и всегда получали совет. Так уж сложилось, что отец был занят заработками, ведь прокормить девять человек не так уж было просто, и он с нами занимался меньше. Мать же была все время с нами, под ее неусыпным взглядом мы вырастали, мужали, выходили в люди.

Рядом с матерью стоял отец, Владимир Степанович. Он любовался утренней зарницей и с наслаждением курил «козью ножку». В воздухе слышался запах пресных лепешек.

Приоткрылась плащ-палатка, и в чум вошла младшая сестра Катя.

– А у нас завтрак уже закончен! – похвасталась она, – раненых я накормила чуть свет.

– Ты молодец! – похвалила ее мать.

Катя собралась еще что-то сказать, но с возгласом «ой, забыла!» выскочила из чума и помчалась в свое подразделение. Двенадцатилетний Вася смотрел вслед убегавшей сестре, а потом с детской наивностью спросил у отца:

– Папа, а что если фашисты нападут на лагерь, раненых убьют?

– Не волнуйся, сынок, этого не случится.

Я услышал ответ отца и почему-то вспомнил наше местечко Людвиполь, обычное на Западной Украине. Когда наступала осень с ее слякотью и бездорожьем, все там замирало, точно погружалось в спячку. Ветер шумел в крышах, и под его монотонный свист не один бедняк с горечью думал о своей горькой судьбе.

С давних пор так повелось, что предки наши вырастали в батраках. Средний крестьянский надел равнялся полутора моргам земли. С такого пятачка сытым не будешь. Две трети хлебопашцев не имели собственной лошади. Не было ее и у моего отца. Где уж тут ему при таких достатках учить нас в школах.

Крылатой радостью ворвался в этот край сентябрь 1939 года. Тогда через Людвиполь проходили советские воины-освободители, а мы дорогу им устилали цветами. Жизнь, как счастливая быстрина, сразу вошла в новое русло.

Раньше отец возводил дома, штукатурил и ремонтировал их в Межиричах, Яновой Долине, Бабине, Луцке. Он на короткое время задерживался там, где ему удавалось найти работу. Ни в своем родном Людвиполе, ни в селе Буда Грушовская Межиричского района на Ровенщине, ни в Левачах, где мы жили последние несколько лет, не могла прокормиться наша семья. Так и бедствовали. А Советская власть дала возможность отцу оставить тяжелую для его лет профессию, он стал помощником лесничего. Затем его послали учиться во Львов, откуда он должен был вернуться лесничим. Старший брат Ростислав и я окончили курсы шоферов и стажировались в Людвипольском районе. А младший брат Жора завербовался на работу в Крым.

И вдруг – война… В разных местах застала она нас. Жора влился в Крымское ополчение. А потом, после тяжелых и кровопролитных боев, он с небольшой группой защитников очутился за колючей проволокой лагеря военнопленных.

Ночью всех военнопленных выстроили, отобрали рослых и здоровых, погнали под конвоем на железнодорожную станцию, а оттуда отправили в Николаев. Из Николаева Георгию удалось бежать. Передвигаясь только ночью, он все же дошел до родных мест. Пешком из Львова пробрался домой и отец. Лишь в октябре 1941 года собралась вся наша семья.

– Что будем делать? – спрашивали друг у друга.

– Только не журиться, – подбадривал отец. – Руки есть, ноги есть, голова на плечах, а дело всегда найдется.

На семейном совете порешили: прежде всего – вооружиться. Но как? Немцы выдали лесникам оружие. Они обязаны были задерживать неугодных оккупантам людей. Вот и задумали мы взять оружие у лесников. Не легко это далось. Когда мы пришли к первому леснику, он, почуяв что-то недоброе, бешено отстреливался. Однако безрезультатно. Жора обошел его сзади и навалился. Мы связали ему руки, забрали винтовку и патронташ.

– Кукуй, пока твои прийдут!

С отобранной винтовкой мы уже смелее пошли на другой участок. Там удалось обезоружить еще одного лесника. Но в начале мая 1942 года Ростислава и меня схватили каратели и заключили в подвал Межиричского жандармского участка. Он охранялся небрежно, и на второй день нам удалось оттуда бежать. Тогда украинские полицейские и немецкие жандармы ворвались в наш дом. Мать была одна с четырьмя детьми.

– Где муж? Не знаешь? А сыновья? – кричали на нее. – Говори, старая ведьма!

– Не знаю.

– Врешь!

Мать били.

– Скажешь? Иначе твои дети останутся сиротами!

Дети громко плакали, прижимаясь к истязаемой матери.

– За что малышам такое горе видеть? -стонала она.

Фашисты не повесили мать, как грозились, оставили ее в живых, надеясь, что им удастся выследить всю семью.

Но отец тайком забрал с квартиры мать с детьми, определил их на хуторе к надежным людям. Шли дни. Среди крестьян распространился слух, что в прилегающем лесу появились партизаны. Каждый из нас понимал необходимость объединиться с ними, и мы начали поиски партизан. Нам удалось их найти сравнительно быстро. Это был партизанский отряд Дмитрия Николаевича Медведева. Встретили нас очень радушно.

– Как вы узнали о нас? – поинтересовался командир.

– В народе о вас молва пошла, – ответил отец.- А тут еще и в этих газетках пишут.

Отец передал Медведеву несколько номеров украинских газет, которые вышли в первые дни оккупации западных областей Украины.

Работа в отряде нашлась всем. Мать стряпала обед бойцам, отец занялся хозяйством. При нем же находился младший сын Василий. Катю определили в санчасть поваром. Ростислава, Георгия, Владимира и меня зачислили в боевые подразделения…

В раздумье я стоял у чума. На мою шапку опустился жучок. Весенний!..

Как всегда, встреча с родными доставляла мне большую радость. Мы повели разговор о разведке, жизни в партизанском отряде, здоровье, настроении бойцов. Беседовали долго.

Семейный разговор нарушил ординарец командира отряда Иван Максимович Сидоров.

– За мной? – поднялся ему навстречу отец.

– Нет, на сей раз не за вами, – ответил Сидоров. – Вас, Марфа Ильинична, просит зайти Дмитрий Николаевич.

– Сейчас?

– Да!

Сидоров приложил руку к шапке и вышел из чума.

– Что могло случиться?-тревожилась мать. Ростислав и Владимир позавчера ушли на задание… Накинув на плечи платок, она оглянулась и торопливо, уже на ходу, кинула: «Я сейчас».

Следом за матерью вышел из чума отец. Он не меньше матери терзался догадками.

– Марфа, ты ж не долго, – вдогонку бросил он удалявшейся матери.

Дмитрий Николаевич Медведев, окинув её внимательным взглядом, заметил на лице печать настороженности.

– Мне передавали, что вы нездоровы, Марфа Ильинична. – Простудились?

– Прошло, – улыбнулась мать, – вот только насморк слегка донимает. Да это пустяки.

– Как работается вам на новом месте? Успеваете стряпать?

– Справляюсь, в хлопотах незаметно, как день бежит.

Дмитрий Николаевич подошел ближе. В глазах матери он прочел нескрываемое любопытство и поспешил успокоить.

– Сыновья ваши здоровы, завтра будут в отряде.

– Спасибо за добрые вести.

– Ну, а вас пригласил вот по какому вопросу, – продолжил беседу командир. – Наш отряд должен перебазироваться на новое место, ближе к Ровно и Луцку. Здесь без разведки не обойдешься. Нужно заранее разведать обстановку в Луцке и Ровно, выяснить, какими силами располагает там враг. Например, большой ли у них гарнизон, много ли там обосновалось немецких учреждений. А кто лучше это может сделать? – Медведев остановился, заглянул в блестевшие глаза матери. – Конечно, люди, которые знают город.

– Так, так, – понимающе кивала головой собеседница.

– Хотим с вами посоветоваться, Марфа Ильинична, кто из вашей семьи мог бы отправиться с таким заданием в Луцк? Кажется, у вас там родственники проживают?

– Да, имеются.

Задумалась на секунду и скороговоркой:

– Но к ним пойти должна только я. Там я с кем хотите увижусь! Бывала в этом городе, там у меня сестра. Чего же, мне в самый раз! И не тревожьтесь о другом. Я правду говорю, что Луцк, что Ровно – одинаково хорошо знаю. Так что в Луцк пойду я!