Дмитрий Николаевич обрадовался такому заявлению. Ему показалось, что в её словах прозвучала даже требовательность. Медведев пытался найти ответ на вопрос: что заставляет мать семерых детей подвергать себя риску, идти, как говорят, в пасть врага, не задумываясь о последствиях? Да, на такой подвиг способны лишь мужественные люди, пламенно жаждущие свободы.

– А как же будет с малышами, Марфа Ильинична?

– Да что вы, Дмитрий Николаевич! За ними присмотрят! Бог же уберег их от худшего! А меня, старуху, кто заподозрит, что я от партизан? Смешно! Поверьте, я больше принесу пользы, чем молодые. В ходьбе не устаю, что к чему разбираюсь и на память пока не жалуюсь, если плохо с письмом сложится, так я по памяти и расскажу.

Медведев улыбнулся. Доводы убедительные. Действительно, кто заподозрит в женщине преклонных лет, что она партизанка? Родилась она в тех местах, знает обычаи, нравы людей, разговаривает на местном диалекте. Пожалуй, лучше не придумаешь. Но все же трудно ей будет.

– Не очень лежит сердце к такому решению, Марфа Ильинична. Тяжелая нагрузка для ваших лет. Правда? И здесь без вас останется семья…

– Порешили, товарищ командир, пойду я. Останетесь, довольны!

– Хорошо, допустим, пошлем вас. Но в таком случае – не одну. С вами пойдет еще кто-нибудь. Не возражаете? Так легче будет.

– Полно, Дмитрий Николаевич, зачем так опекать! Не будете на меня в обиде. – задумалась: – Но коль считаете, что так лучше, посылайте еще кого-нибудь, на то ваша воля.

– Мы еще вернемся к этому вопросу, Марфа Ильинична. Спасибо и вам на добром слове. Посоветуйтесь с Владимиром Степановичем, думаю, он без восторга отнесется к такому плану.

– Да разве он не поймет? Не станет перечить ведь-как же!

– А вы все-таки посоветуйтесь, – рекомендовал Медведев.

В чум мать возвратилась слегка возбужденной. Складки на лице сдвинулись. Шутка ли! Ей поручили какое дело! Мужу сказала:

– Володя, пойду в Луцк. Отряд просит, сведения нужны. Понимаешь?

Отец не сразу все понял. «В Луцк, отряд просит». Да разве мыслимо, сейчас, когда на ее руках вся семья! Что, разве помладше не найдут?

– Как же ты, Марфа! – робко возразил отец.- А дети? Да сможешь ли ты в такую даль одна!

Мать посмотрела прямо в лицо отца и – почти шепотом:

– Володя, сыновья наши ведь каждый день рискуют! А задание, которое мне доверяют, совсем не опасное. Бог даст, всё обойдется.

– Ой, ты! – вырвалось у отца. Он тронул ее руку.- Нет, Марфа, ты не оставишь малышей! Я попрошу командира, пусть меня пошлет в Луцк. Справлюсь не хуже тебя, а ты займись своими хлопотами.

– Володя, да пойми же ты, я женщина, понимаешь? Меньше подозрений! Кроме того, у меня, а не у тебя там родня, – сказала она с подкупающей ноткой в голосе.

Вспыхнувшее вдохновение, которое теплилось в материнской душе, теперь, как пламя, осветило её лицо. Отец давно не замечал у нее такого блеска глаз. Он чувствовал, что именно сейчас не находит в себе хитрости, чтобы расстроить ее намерения. Еще раз посмотрел в близкие, излучавшие тепло глаза и, не скрывая тревогу и участие, спросил:

– Так ты все же решилась?

– Иначе нельзя!

В чуме собрались дети. Мать крепко их обняла, прижала маленькие головки к своей груди, ласкала огрубевшими руками. Чуть охрипшим голосом шептала:

– Не скучайте, милые, отца слушайтесь.

– А вы надолго, мамочка?

– Да нет, милые, скоро, скоро вернусь.

Помимо воли слеза скатилась по морщинистой щеке.

Все ели молча, но с аппетитом. Очень вкусные были лепешки! Солнце поднялось из-за розовато-серой дымки и своими лучами залило оживший лес. Птицы звонким щебетом предвещали хороший день.

Отец отправился в хозчасть, а мать готовилась в дорогу.

– Разрешите войти?-раздался приятный мужской голос.

– Пожалуйста! А, Николай Иванович! – мать поставила перед гостем самодельный табурет. – Присаживайтесь! Вы, наверное, к Николаю? Да? Он сейчас вернется, пошел за водичкой. А ваши как дела?

– По-прежнему, Марфа Ильинична. Только вот ночи короткими стали.

– Зато день длиннее.

– И это правда, – улыбнулся Кузнецов.

Я вошел в чум. Мать предложила Кузнецову свежих лепешек и вышла.

– Коля, я слышал, что твоя старушка идет в Луцк,- начал Кузнецов.- Ты бы ей рассказал, как следует себя вести среди немцев. А?

Николай Иванович дал несколько советов. Говорил он не громко, но отчеканивал каждое слово. И почему-то именно в эту минуту я подумал о нашей первой встрече в начале октября 1942 года. Усевшись в лесу на спиленное дерево, Кузнецов приятным бархатным голосом увлекательно рассказывал о затерявшейся на Урале родной русской деревушке Зырянке, где в такую пору детвора спускается с гор на саночках.

Нелегко жилось крестьянской семье Кузнецовых до революции. Четверо детей – Лидия, Агафья, Николай, Виктор, а работник один – отец Иван Павлович. Потом Николай учился в начальной школе, а в годы коллективизации стал комсомольцем. Как сложилась судьба дальше? Техникум, работа в Кудымкаре по лесному хозяйству. Николая потянуло к технике, в центр большой индустрии – город Свердловск.

– Чем заниматься будешь? – спросили у него родители.

– Работа найдется!

И вот он влился в большой коллектив «Уралмаша». Вскоре поступает в заочный индустриальный институт. Свой дипломный проект защищает на немецком языке.

– Отлично знает иностранный язык! – не скупились на похвалу преподаватели.

Война… Кузнецов – в тылу врага. Вместе с партизанами Дмитрия Николаевича Медведева он начал борьбу с ненавистными фашистами.

Хотя Николай Иванович и придерживался правила, что нельзя обрывать рассказ, как и песню на высокой ноте, но он все же остановился. На разрумяненном лице появилось виноватое выражение, словно он извинялся за отнятое время. Слушая его, я думал: «Какой спокойный человек, сколько в нем воли!»

– Коля, – нарушил тишину Кузнецов, – ты хочешь пойти в подполье?

Внезапное предложение Кузнецова не пришлось мне по вкусу. С тех пор, как я связал свою судьбу с партизанами, я всегда рвался в открытый бой, а подпольная работа представлялась мне скучной, лишенной настоящей романтики.

– Не задумывался над этим, – с легким вздохом ответил я.

– А ты подумай, есть над чем! – дружески советовал Николай Иванович. Он поднялся, зачесал наверх светлые волосы. – Пойдем!

То ли под влиянием обаяния этого человека, то ли от желания быть вместе с ним, я сказал:

– Если нужно, пойду и в подполье!

– Вот и хорошо,- одобрил Кузнецов, морща свой высокий лоб, перехваченный резкой складкой. – Значит, на очередное задание в Ровно пойдем вместе. Согласен?

– Безусловно.

– Но вот что, Николай, – деловым тоном предупредил Кузнецов, – сегодня же пойдешь к заместителю командира отряда подполковнику Лукину. Побеседуешь с ним.

День клонился к вечеру. От Лукина я вышел довольный. Мне разрешили пойти с Кузнецовым в Ровно. Вместе с нами были партизаны-разведчики Шевчук, Гнидюк и Приходько. Особенно усердствовал в сборах Николай Приходько, саженного роста парень, обладавший большой физической силой. Он придирчиво отбирал в хозчасти отряда обмундирование и оружие.

Ранним утром 28 октября 1942 года, когда круглый солнечный диск еще своим краем цеплялся за горизонт, партизаны-разведчики, соблюдая строгую конспирацию, отправились в Ровно. Недалеко от передовых постов отряда нас нагнала щегольская бричка, запряженная парой резвых лошадей.

– Прошу, господа, карета подана! – игриво пригласил нас Приходько.

«Господа» – Шевчук, Гнидюк и я, одетые в форму полицейских, а Николай Иванович Кузнецов в отличном мундире обер-лейтенанта немецкой армии – сели в «карету».

Мы проезжали села, хутора и всюду встречали холод сердец, суровые взгляды, губы матерей, шептавшие нам, «немцам», проклятье.

Поздно вечером прибыли на хутор Леоновка, расположенный в тридцати пяти километрах от Ровно. Остановились у Марии Степановны Мамонец. Вначале она даже испугалась, когда мы к ней заявились с таким бравым видом. А потом смеялась: