--Нет. Времени позарез. У нас сектанты через 15 минут. Кончай дилера,-- отмахивается Рушайло.

Меткий удар палача по шеи, холодное, острое лезвие топора рвет кожу. Пронзает шоковая, болевая, яркая вспышка. Через пять секунд шок прерывает нечеловеческие мучения, недолгие страдания проходят.  Мой невесомый дух без физической оболочки с малой скоростью отрывается от земли, вздымается подхваченный дуновением теплого ветра. Парю над городом Москва одиноко воздушным змеем. Мне так хорошо душевно, как небыло хорошо никогда в земной жизни. Очевидно, свобода, к которой я так долго стремился, воплотилась. Тянет в далекий, неизведанный  верх, сквозь облака белого снега, хрипловатым голосом David Bowie затягивает «I am deranged».

Сноски:

«X»-прозвище «экстази».

«Ferrari»-сорт «экстази».

Чинуша-чиновник.

Часть 2. Наезд.

        «Собирайтесь, и устроим вечеринку» Тимоти Лири

20.

--Одну минуту подождите, пожалуйста. Я пациента навещу,-- чуть слышная отдаленная фраза  Гросса, адресованная кому – то  далеко, снайперски попадает оружейной картечью по летящему небесами Антону Кнутикову. Словесное выражение сбивает меня с неопределенного курса глубиной бездонного неба. Раненой уткой пикирую вниз, белые, дымчатые облака удаляются, а земной зелено-голубой шар приближается высокой скоростью. Сторонами навстречу медленно тянуться вверх покидающие души  мир живых. Физиономии покойников грустные и недовольные.

--Дураки! -- протяжно кричу мертвецам вслед, --Вечность-это круто. Теперь вы бессмертны. Никаких денежных капиталов не хватит купить вечную жизнь в бренном мире.

Усопшие раздраженно реагируют, крутя пальцем у виска, намекая на несусветную глупость, которую я несу.

--Хрен с вами конченные мудаки! – возмущенный непонятной неприязнью ору в ответ. Подлетаю к месту дальнейшей дислокации тела. Под песню Глории Гейнор «I Will Survive», плюхаюсь в кровать.  Не погибаю! Посадка вызывает приятные ощущения. Первый, кто попадает в поле зрение, Гросс.

 Доктор выглядит свежо. Док пахнет ранним утром, перемешанным с лекарствами. Гросс не примечает чрезвычайного приземления пациента. Врач занят нитевидным пульсом Антона Кнутикова не достучавшегося до небес. Прищурившись, слежу, как Гросс внимает чередованию ударов. Тук, тук, тук….

  Поворачивает голову в мою сторону. Как то растерянно лицезреет очнувшегося из небытия клиента. Он широко светло улыбается. Пробуждение пациента повод для радости Гросса.  Он чуть слегка сдавливает  кисть  влажной ладонью, малость потрясывает. Кажется, поздравляет с чем-то.

--Молодец man! Ты красавец! – самозабвенно хвалит Гросс. Понять бы за что похвала?

Порадовавшись случившемуся  факту поправившемуся здоровью друга, Гросс поднимается со стула, не произнося  ни слова, топает прочь.  Я не на шутку пугаюсь перспективе остаться одному. Доктор  угадывает тревогу больного.

--Проведаю через час. Не переживай. Самое страшное уже позади. Понадобится помощь, над тумбочкой кнопка, протяни руку и жми, придет медсестра.

Гросс заботливо закрывает за собой дверь палаты. Я один в комнате. Щупальца чудовищного спрута медицинской капельницы растянулись по неподвижному телу. Радио бормочет вполголоса, солнце косыми лучами уперлось в пол. Узкими полосами света падают пылинки миллионы частиц.  Щурю глаза, фокусирую зрение на окно.  За стеклом, глубокая, поздняя осень,   чистое синее небо,  корявые  ветки деревьев без листьев и пустота. Пустота, за которой  спряталась долгая зима. Не люблю зиму. Я в больничной палате, светло зеленые стены, белый потолок, умывальник, диван, радио исполняет литовские песни.

--Как сюда попал? --  произношу еле шепотом.

Память предательски безмолвствует.  Воспоминания хронологией событий прослеживаются до потери сознания. Вечеринка презентация препарат «ПБ»  в клубе «Звездный андеграунд», паралич моего худого тела, истерика Гаврюши, мелодичный дипхаус Ехана.  Глупый, ужасный сон  Ельцин, казнь, небесный полет.

--Полный Бред! – обзываю вереницу проистекших перипетий со мной.--Вернется Гросс, попытаю доктора историей загадочной моей болезни.

Я  смертельно устал.  Закрываю глаза, забытье обволакивает мозг. Будит меня  дивное ранее не слышимое благоухание. Приятный запах изливает девушка. Вглядываюсь в женскую фигуру и лицо. Передо мной определенно киноактриса Одри Хепберн в белом накрахмаленном медицинском халате.  «Римские каникулы» в литовской лечебнице.  Сходство поразительное или я еще сплю.  За спиной Одри стоит полноватый, лохматый мужчина. Он кого-то удивительно напоминает.  Твою мать! Гросс уже подсуетился. Опираясь на локти, привстаю. Доктор пробует уложить меня в горизонтальное исходное положение.

--Тебе нельзя подыматься! Даже не спорь! – затягивает больничную страшилку Гросс.

Я отталкиваю  доктора, неоспоримо усиливая натиск на Одри. Девушка не пугается рывков больного, наоборот подкупающе улыбается. Протягиваю руку к сверкающей красотой кинодиве. Одри не отстраняется, наши ладони соприкасаются, я крепко держусь за миниатюрную кисть руки. Энергия покоя и безмерного упоения доверху заполняет меня. Немного подтягиваю девушку к себе. Негодующий глас доктора одергивает.

--Эй, Антон! Перестань приставать к медсестре!--пронзительно вопит он.

Вопль Гросса приводит в чувства. Я выпускаю обольстительное юное создание. Образ актрисы рассеивается, Одри безвозвратно исчезает.

Сконфуженно прошу прощение у волшебной нимфы. Она застенчиво улыбается.  Доктор нахраписто прерывает мои извинения.

 Гросс диктует сестре милосердия литовским языком, очевидно, какие-то серьезные поручения.  Девушка морщит лобик, сосредоточенно записывая каждое слово дока. Закончив конспектировать назидательную речь Гросса,  Одри  покидает нас. Я бы многое отдал, чтобы она не оставляла меня, присела рядом.  Теплой ладонью нежно гладила пациента по голове, ласково успокаивала, произнося избитую народную фразу, все будет хорошо. Медсестра  грациозная и привлекательная, пусть не Одри Хепберн.  Но, девушка легкой поступью уходит, утолять беспокойство не в себе клиента не должностная обязанность медсестры.  С психиатрическим расстройством  пожалуйте в психодиспансер, господин Кнутиков.

            Мы дружно глазами провожаем медсестру. Когда дверь закрывается, Гросс с интонацией испуга выпытывает впечатления от случившегося эксцесса со мной.

--Напугал ты нас своим физическим состоянием!  Как на том свете? Кого встречал? Джиму Морисону передал привет? – доктор противно хихикает.

--Гросс, мне не до тупых шуток!--огрызаюсь я.

--Man, какие шутки!?-- Гросс всерьез сердится. – Мои ухмылки  нервное остаточное явление после вчерашних твоих похорон.  Исполнил блин трагикомедию! Ну да ладно,  забудем дурной случай.  Ты жив,  ужасное происшествие позади.

--Ответь Гросс. Что произошло? Не  врублюсь до конца!

--Это у тебя надо спросить, засранец! -- нервически заводится Гросс.

--Ты чего творишь?--непонимающе пытает доктор.-- Даже «зеленому» подростку известно, что в рот тянуть можно или нельзя. Ты не дитя малое, а профессионал!

Я не могу взять в толк, о чем твердит друг. Гросс живо, с назиданием отчитывает видимо за тяжкий поступок. Захожу на второй круг повторным вопросом о причинах, уложивших на больничную койку.   Звучание голосовых связок выходит умоляюще звучно. Просящий повышенный тон голоса переводит волнующегося Гросса в спокойный режим беседы.

--Ингибиторы моноаминооксидазы обнаружены в крови!

--Антидеприсанты? – ошарашенный внезапной новостью переспрашиваю я.

--Именно! -- удостоверивает Гросс.

--Смешай «экстази» с антидепрессантом, даже малой дозой, итогом летальный исход чувак! Гарантирован!--медицинский справочник почитай на досуге, если не в теме. Хотя весьма сомневаюсь в недостатке познаний у тебя по известному предмету  миксования психотропных веществ.