Широкого резонанса, скандальной, сенсационной шумихи вокруг смерти босса Измайловской группировки не имело места. Для привыкшей к ежедневному мочилову в среде бандитов Москве, гибель пусть и серьезного преступного пахана всего лишь очередная потеря для преступного мира, где велась война за сферы влияния.

Пара телевизионных репортажей о кровавой разборке в которой сгинул Шмелев.  Частные комментарии криминальных экспертов и официальные сотрудников правоохранительных органов  выводили финал расследования,  исполнителя убийства тщательно ищут, но мало - вероятно, что найдут. Похоже  уголовное дело  из серии не раскрываемых преступлений.

Побывать на похоронах Шмелева меня подтолкнуло одна причина. Я должен был увидеть Шмелева мертвым.  Шмель неоднократно подвергался покушениям. Компаньона однажды даже погребли, как без вести пропавшего. Простреленный, переломанный, горевший, он  выходил живым из ожесточенных передряг. Ответкой всем недругам устраивал чудовищно кровавые разборки.

Гроб, обшитый красным деревом с телом Шмелева одетого в черный костюм от «Brioni»  возвышался на постаменте из непонятного материала. Я подошел близко, мог тщательно разглядеть бледное лицо  Шмеля. Мастерски загримированная физиономия бандита выглядела, будто он живой,  спит компаньон. Вмиг Шмелев проснется, поднимется и сидя в похоронном ящике в лоб заявит мне:

--Не предвидел чувак? Ты заказал меня, но не убил! Ты всегда Антош был лохом. А лох обязан  знать свое поскудное место в давно прогнившем мирке. Извини партнер!

Мои ноги цепенеют от внезапного оживления мертвеца. Сознание мутнеет. Я точно лох, попавшийся в расставленные сети хитроумного Шмелева.  Он вытаскивает автомат «Калашников»,  тщательно выцеливает. В ожидании выстрелов сжимаю  силой веки глаз, чтобы не лицезреть расправы над собой. Тело мое трясет. Автоматной стрельбы  не слыхать, музыка Чайковского «Времена года» разом разгоняет тишину. Настороженно потихоньку открываю глаза. Шмелев неподвижно лежит в навороченном дорогом гробу, слегка подувший ветерок роняет желтый лист в сложенные на груди руки компаньона. Любимая музыка покойного,  бессмертная классика, чередующаяся с песнями русского шансона.  Горы разносортных цветов, венки опоясанные лентами последних слов усопшему и хмурое, тоскливое небо над головой. Небеса безразлично наблюдают за похоронным действом, укоризненный взгляд небосклона недовольно моросит холодным дождем. Как по мановению расчехляются черные зонтики. Над гробом быстро ставят загодя заготовленную конструкцию против внезапного дождя расшитый золотыми нитками шатер.

Пришедшие в порядке установленной очереди произносят хвалебные  речи в адрес покойного. Спортсмены и артисты красноречиво благодарят Шмелева за добрые дела, безответную помощь,  щедрость. Бандиты хвалят жизненные принципы покойного,  преданность воровским понятиям.

Подходит черед православному батюшки, он служит панихиду. Многие собравшиеся повторяют слова текста молитвы, большинство  держит горящие церковные свечи. Кажется  священнику неловко, количество  воров и убийц вокруг зашкаливает. По завершению церковного ритуала присутствующие по одному подходят к постаменту с гробом. Задержавшись  у изголовья секунд пятнадцать-двадцать, люди осматривают, обозревают лицо, тело Шмеля. Некоторые шепчут над покойником неразборчиво какие-то слова. Кто-то целует Шмелева в морщинистый лоб.  Попрощавшись, народ, отходит в сторону, уступая следующему участнику прощальной церемонии. Вот и я встаю перед гробом, еле касаясь ладонью боковины похоронного ящика.

            Бледное лицо Шмеля, знакомый шрам, мелкая, еле заметная родинка на щеке. Это мой бывший партнер. Я заказал компаньона, убил,  дабы спастись от него. Уверен, он поймет сие действие. Без сомнений Шмелев на моем месте поступил бы именно так. Конечно слабое утешение для болеющей совести. До конца дней теперь носить грех убийства на душе. После кончины платить за тяжкое преступление. Мучиться ежедневно  ужасными кошмарами, мерзопакостными терзаниями, всепоглощающую боль уже не излечить ни каким средством в мире. Аминь.

--Прощай партнер,--тихо произношу. Наклоняюсь, касаюсь своим лбом лба партнера. Отхожу к родным Шмелева.

Среди родни  узнаю Катю троюродную сестру Шмелева. Она познакомила нас.  Я выражаю ей сочувствие. Она держит под руку рыдающую мать Шмелева. Отец Михаила удерживает супругу под другую руку. Он усилием скрывает горечь потери сына при людях. Видно как он сильно постарел за три дня с кончины сына. Я знаком с родителями Михаила. Перед поездкой в Литву мы виделись на дне рождения  Шмелева. Маргарита Павловна и Георгий Петрович очень хорошие, интеллигентные люди, учителя. Маргарита Павловна напоминает мою маму. Наверное, характером, добрым и вечно переживающим по пустякам.  Неправильно, что у прекрасных людей как родители Шмелева или моя мать нравственные уроды дети. Наши родители не заслужили такой несправедливости Бога.

Я сожалею о случившемся  отцу Шмелева. Прошу крепиться, обращаться, если понадобится помощь. Обещаю не забывать и навещать их. Отец хлопает меня по руке, благодарит. Тем временем мама Шмелева падает в обморок. Георгий Петрович бросается к ней. Мои разболтанные  нервы не выдерживают трагической картины.  Развернувшись, быстрым шагом, переходящим в бег  покидаю кладбище.

28.

            Знакомая квартира на улице Тверская. Запах сырости и  въевшейся в стены плесени. Полутемные, душные две комнаты. Кухня с крашенными облупившемся стенами, деревянной резной почерневшей мебелью. Жилище  без признаков проживания в нем человека. Разбитый внешне, понурый Колошенко за прямоугольным с поцарапанной, облезлой столешницей  под блеклым световым абажуром в гостиной. Перед оперативником початая бутылка водки и граненый стакан. Здороваюсь с Андреем.  Укладываю спортивную холщовую сумку с деньгами  на стол. Без приглашения от хозяина  присаживаюсь. Колошенко не говоря ни слова, опускает и задвигает суму под стул.

--Пересчитай,--дергаюсь я.

Он мотает отрицательно головой.

--Верю!—твердо басит оперативник.

--Выпить не желаешь?—указывает Колошенко пальцем на бутылку «Столичной».

--Я за рулем,--слега удивлено пожимаю плечами.

--Понятно,--без интереса принимает он мой ответ.-- Я выпью, если не возражаешь,--он переводит глаза с бутылки алкоголя на меня.

--Конечно,--равнодушно выражаю согласие.

Андрей отвинчивает крышку бутылки, наливает половину стакана, выпивает залпом. Молчит. Ни разу не видывал Колошенко таким угрюмым.

--Что случилось?—разгоняю повисшую гнетущую тишину.

Он неторопясь, в раздумье  прикуривает сигарету.  Колошенко сосредоточен, внутренне напряжен, чем-то или кем то  озабочен.

--Нужно поговорить,-- возобновляет беседу оперативник.

--Валяй,--не возражаю я.

--Какие Антон дальнейшие планы по работе? Исходя из новых реалий,-- он выпрямляет руку, пальцами имитирует огнестрельный пистолет,--Пах, пах,--моделирует он выстрелы.

--Сечешь о чем я?—на всякий случай любопытствует он.

Я не скрываю рабочие планы. Честно, без лукавства, признаюсь.

--Хочу бросить наркоторговлю. Продать бизнес,--спокойно делюсь с Колошенко перспективами будущего жития бывшего наркобарыги.

--Ясно,--сдержанно принимает мой ответ,-- Я так и думал!

--Андрей!—поднадоедает игра в кошки-мышки с опером. --Мы знакомы  не первый год, не виляй темой. Скажи прямо к чему разговор?

--Не первый. Верно,--соглашается он. --Вон какие дела ворочаем,--ухмыляется.--Один Шмель чего стоит!

Андрей встает, что-то несвязно бурчит себе под нос. Прохаживается в развалку по комнате из стороны в сторону, так повторяется несколько раз. Остановившись около плотно занавешенного шторами окна, кидает докуренную сигарету в стеклянную банку с жидкостью  на подоконнике.

--Ладно, -- отмахивается вяло он. --Болтать пустое не стану. Тогда прямо по делу,--он, неторопясь, возвращается к столу.