Photographs by Stephan Tillmans / Luminant Screen Shapings

Мне едва исполнилось тринадцать, когда началась война между Ираком и Ираном, и в первый же год погиб мой старший брат, а один из двоюродных попал в плен. Именно тогда я стал слышать, как отец, оставаясь наедине с матерью — в саду, на кухне, в спальне или в хлеву, где она доила коров, — последними словами кроет «Господина Президента».

Это приводило меня в замешательство: я никак не мог увязать его грубую ругань с фотографиями, которые нам показывали в школе, и красивыми песнями, которым нас там учили. В этих песнях Господин Президент назывался вождем, великим учителем, героем, храбрецом, гением, богатырем, и был он бесценным, боговдохновенным и так далее из длинного списка существительных и прилагательных, вообще всяких громких слов, значение которых мы не всегда понимали. И мечтали своими глазами увидеть Президента хотя бы во сне — кое-кто даже утверждал, что это ему удалось, — а когда вырастем, стать такими же, как он.

Поздней ночью, встав попить или пописать и проходя мимо дверей гостиной, где сидели втроем отец, мать и тетка, чей сын попал в плен, я снова слышал ругань отца. Тетка частенько захаживала к нам, после того как вся деревня засыпала, чтобы вместе с моими родителями послушать вражеское тегеранское радио — в ту пору оно ежедневно передавало программу, в которой пленные посылали приветы своим семьям. И всякий раз, когда передача заканчивалась, а имя двоюродного брата так там и не появлялось, тетка принималась плакать, и моя мама ей вторила. Тут отец от злобы и отчаяния, отвернувшись в сторону, плевал на пол, а иногда еще хватал тапок и начинал лупить им по своему плевку с такой ненавистью, словно перед ним был скорпион, и выкрикивал при этом непотребные ругательства. А ведь сам наказывал нас, если слышал от кого хоть одно грубое слово.

Это была одна из многих несуразностей, которые я с тревогой подмечал в характере отца. Но не стану отрицать: я очень гордился тем, что он был единственным в деревне владельцем маленькой коробочки, умевшей говорить и петь, под названием «радио». Хотя, если честно, петь ей не позволялось никогда, потому что, едва заслышав любую музыку, отец сразу же начинал искать новости или какую угодно передачу с чтением Корана.

Он очень ловко управлялся с красной палочкой, гулявшей по шкале радиоприемника, знал все станции и расписание всех программ. Именно поэтому мой отец был центром внимания, главным действующим лицом и настоящей звездой в деревенской кофейне по утрам, где мужчины окружали его и спрашивали, что нового происходит в далеком мире и какого сам он обо всем этом мнения. Отец так наловчился пересказывать им новости, что даже выработал свой особый стиль, и соседям оставалось лишь изумляться его огромным знаниям и восхищаться его богатым красноречием. Отца угощали чаем, кофе, йогуртом, приглашали покурить кальян и так далее. Из-за всего этого наполнялось завистью сердце кузнеца Халила, и тот не успокоился, пока не смастерил себе очень похожую железную коробочку, которую, правда, сколько ни бился, так и не заставил говорить.

Отец купил приемник, когда ездил в Ниневию продавать помидоры, хорошо уродившиеся в тот год. Он никому не разрешал даже пальцем тронуть свое радио. Прятал его в личный сундук с большим висячим замком, и, кажется, только раз довелось мне подержать его в руках. Тогда отец велел, быстро выбегая из дома: «Отнеси это матери и скажи, чтобы спрятала получше — слышишь? — получше». Разве можно забыть такое? Со страхом и изумлением я вертел аппарат в руках, прижимал глаза к щелкам, силясь понять, что там у него внутри. Но не столько видел, сколько воображал.

Деревня у нас маленькая, всего домов с полсотни, не больше, включая мечеть и школу. Все построено из глины и камней. Деревня лежит в узкой долине между горой Макхул и рекой Тигр. Поэтому мы редко куда выбираемся, да и к нам мало кто приезжает. Все мы здесь родственники, женимся на своих, помогаем друг другу строиться, убирать урожай или, скажем, на похоронах и на свадьбах. Порой случаются драки, чуть до смертоубийства не доходит, и все по самым пустячным поводам — из-за курицы какой или яйца. Правда, дело всегда заканчивается миром, и очень скоро.

Только один человек уехал из нашей деревни в город, да и то много лет назад, — это госпожа Лайла. Она влюбилась в разъездного торговца духами, который добрался на своем муле до наших мест. Но семья Лайлы отказала этому чужаку, когда он посватался. Она убежала с ним, и они поженились. По традиции наказание должно быть таким: любой родственник обязан убить виновную, если встретит ее в течение следующих двух лет. Но если указанный срок прошел и никто ее за это время не видел, она может вернуться, и брак будет признан. Так оно и случилось. Теперь госпожа Лайла по праздникам наведывалась в деревню вместе со своим мужем, торговцем духами. Одежда их отличалась от нашей и покроем, и расцветкой, а пахло от этой одежды так хорошо, что все у нас приходили в восторг.

Их приезды были лучшим из того, что приносили с собой праздники или что мы от праздников ожидали, ведь иначе мы бы просто угощались сладостями, пили чай, ходили на кладбище и снова и снова повторяли заученные фразы с пожеланиями счастья. Жители деревни наперебой приглашали их к себе в гости, каждый хотел опередить соседа и заполучить приезжих на ужин, потому что кроме чудесного запаха, исходившего от Лайлы, и позвякивания ее ожерелий и золотых браслетов, было еще одно: она обладала несомненным даром рассказчицы. Ее рассказы про город, да и про многое другое, сильно отличались от тех, что мы привыкли слушать перед сном из уст наших бабушек, — от сказок про султанов, принцесс, джиннов, ангелов, чародеев, говорящих зверей и летающих змеев.

В рассказах Лайлы речь шла об обычных людях, таких же, как мы, и в них не было ничего волшебного и сверхъестественного; а завораживали они нас пестрыми событиями и причудливым переплетением действующих лиц. В общем, деревенские до поздней ночи сидели вокруг Лайлы в гостиной либо во дворике одного из домов, и очередной хозяин, не расставаясь с улыбкой, то и дело предлагал ей чаю и домашнего печенья, разложенного на блюде вперемешку с финиками и кунжутом. Иначе говоря, сама Лайла и была для нас праздником. Женщины просили у нее совета, как завоевать сердце мужчины, а мужчины — как завоевать сердце женщины. Дети льнули к ней, потому что она непрестанно целовала и гладила по голове тех, что оказывались к ней поближе.

Позже мы раскрыли секрет и всех этих нежностей и повествований. Госпожа Лайла была бездетна, и все то время, пока мужа не было дома, пока он разъезжал на своем муле из деревни в деревню, она проводила перед телевизором.

Это обнаружилось на второй год войны, когда Господин Президент, посетив одну из курдских деревень, приказал подарить по телевизору каждой семье, в которой его еще не было.

А дело было так. Когда на деревенскую площадь сели президентские вертолеты, люди в страхе разбежались кто куда. Охранники притащили к Президенту нескольких беглецов, и он с удивлением спросил: «Я — Господин Президент, я — Вождь… Разве вы меня не знаете?» Те испуганно отвели глаза и замотали головами. Тогда Президент решил, что все граждане страны должны постоянно видеть его и знать в лицо. Мы получили телевизоры, по краю которых серебристыми буквами было написано, что это подарок Господина Президента, Вождя, и еще там имелись его имя и его маленькая фотография рядом с иракским флагом, а также девиз Республики. А в коробках — книжечки и брошюры с избранными его речами — вместо инструкций по пользованию телевизором. И чтобы все могли смотреть телевизор, он приказал провести электричество в каждую деревню, в каждый уголок страны, даже в пустыню, в шатры бедуинов, которые мы едва различали далеко-далеко, у горизонта, на другом берегу реки. А так как бедуины — кочевники, он подарил им электрогенераторы, чтобы можно было перевозить их вместе с телевизорами на верблюдах, куда бы бедуины ни направились.