— Мы ни при чем, нам он ничего худого не сделал.

Наконец мы угомонились, а Рачинедда стал приходить в себя.

— Откуда этот запах? Неужто стреляют? — удивился он.

— Ну, все, — заявил Тури. — Позабавились, и хватит. Теперь бежим к американцам, нахапаем у них галет, у меня опять в брюхе подвело.

Но у нас уже созрел другой план — пронести портрет дуче по деревне.

— Вот потеха-то будет, — радовался Золотничок. — Вся деревня соберется.

Мы вышли с портретом на улицу. Проглянуло солнце, и наши глаза, отвыкшие от света, стали слезиться.

— Ну и куда же мы с ним? — спросил Тури.

На площади было пустынно; перед закрытой дверью овощной лавки одиноко стояла корзина с вялой морковкой.

— Куда же все подевались? — недоумевал Нахалюга.

Никого не было видно и на улицах, поэтому они казались шире, чем обычно, и наши шаги звучали на них гулко и уныло. Агриппино, чтоб немного приободриться, затянул фашистский гимн. Хорошо все-таки поет этот крестьянский сын, словно зерно на току молотит. Мы даже стали ему подпевать: «К оружию, мы фашисты, к оружию, мы фашисты!..»

Нигде ни души, подохли они все, что ли?

По грязным деревенским проулкам мы шли к окраине и пели уныло, будто за упокой.

— Надоело! — бросил Тури. — Устроим канонаду по дверям, а?

— Что мы, дети малые? — скривился Золотничок.

Но только так можно было выкурить односельчан из их нор. Мы нагребли камней и приготовились к обстрелу.

— Огонь! — скомандовал Тури.

Кармело первым бросил камень, а за ним и мы начали бомбить ветхие двери — ни одной не пропустили.

Но, как ни странно, никто не выскочил и не стал осыпать нас проклятьями. Эхо нашей канонады стихло, и снова воцарилась гнетущая тишина. У последней двери мы разрядили все оставшиеся боеприпасы.

— О дева Мария! — послышалось оттуда. — Стреляют! Видно, не жить мне больше на этом свете. — В незастекленном оконном проеме показался старик и, увидев нас, запричитал: — Так это вы, дьяволы, покою никому не даете?! Мало нам войны, так вы еще на нашу голову!

— Вмазать ему, что ли? — размышлял вслух Карлик.

— Ты что? — остановил его Тури. — Не видишь, это старик? Эй, дед, а люди-то все где?

— Да за околицу побежали, — ответил старикан, — американцев встречать. Говорят, они будут раздавать хлеб и золотые монеты.

Мы повернули и поплелись обратно по вымершим улицам и у самой окраины наткнулись на мощную стену спин.

— Надо же, все тут, до единого! — удивился Чуридду.

Ребятишки заняли наблюдательные посты на заборах. Женщины, спасаясь от жары, повязались платками.

— Глянь-ка, ровно второго пришествия ждут, — фыркнул Пузырь.

В саду среди: смоковниц я разглядел еще троих наших приятелей — Вонючку, Рафаэле Обжору и Марио Гулициа.

— Э, кого я вижу!

Мы хотели протиснуться вперед, но не тут-то было: стена даже не шелохнулась.

— Ох, ну и давка! — отдувался Чуридду. — Хоть бы до оврага добраться!

Старики, глядя на нас из-под широких козырьков, укоризненно качали головами.

— Да куда ж вы с этим портретом, окаянные? Его уж и в живых нет, дуче-то.

Волоча за собой Муссолини, который теперь жалобно смотрел на нас одним глазом, мы нашли себе местечко под деревом, где было чуть посвободнее.

— Давайте бросим его к чертовой матери, — предложил я.

Но Кармело, Чуридду и Золотничок все держали портрет — торжественно, как распятие, с которого стекала кровь.

Мы стали смотреть туда, куда таращилась вся толпа, и увидели какое-то пронизанное огненными искрами облако.

— Ой, что-то в глазах рябит, — пробормотал Нахалюга.

Мы все тоже стали тереть глаза. Но то было не облако — огромный хвост ящера летел низко над землей прямо на нас.

— Господи Иисусе, что это? — пролепетал я.

Тури усердно тер глаза и тряс головой.

— Черт побери! — вскрикнул Кармело. — Как же я сразу-то не допер? Ведь это танки!

Чуридду и Золотничок от неожиданности даже портрет уронили. Через несколько минут мы уже отчетливо разглядели вереницу танков с открытыми люками, откуда высовывались танкисты в шлемах.

Гигантское чудовище змеилось по дороге, то вползая на холмы, то скрываясь в лощинах. Наконец этот хвост заполонил спускавшуюся уступами оливковую рощу, и мы увидели его целиком. Но долго смотреть на колонну было невозможно: солнце слепило глаза. Устав от этого зрелища, мы растянулись в пыли.

— Ух ты, звери! — восхитился Золотничок.

— Слышите? — прервал его Агриппино. — Будто гул стоит.

— Да нет, — отозвался я, — вроде тихо.

Агриппино приник ухом к земле.

— Нет, точно гул.

Прислушавшись, мы убедились, что Агриппино прав. Вся земля дрожала от мерного гула, точно огромная журавлиная стая хлопала в лад крыльями. Я послушал, послушал и сказал:

— Ну что, усекли?

— Да я вам первый сказал, — насупился Агриппино.

— Сказал — и заткнись! — отрезал я. — И без тебя шуму хватает.

Мы все приложили ухо к земле, но тут с дерева раздался свист Рафаэле Обжоры.

— Вон, вон они!

Он размахивал руками среди листвы, показывая туда, где стояла столбом рыжеватая пыль.

— Ничего не видать за дымом, — сказал Золотничок.

— Да никакой это не дым.

— Как не дым, когда дым.

— А искры откуда?

— Ну, пыль.

— Какая пыль, ветра-то нету.

— Танки, танки! — надрывались Обжора и Марио.

И мы увидели их ясно — они возникли из-за поворота, — о мадонна, какие страшные, один, два, три, и у всех пушки нацелены прямо в небо.

Американцы сидели на башнях, покуривали и махали нам.

Танков было пять; должно быть, это авангард, решили мы. Воздух вдруг взорвался жутким грохотом.

— Что это, мамочки!

— Сейчас всех перебьют, скоты!

Мы зарылись поглубже в пыль. Но грохот вскоре смолк.

— Черт, штаны испачкал! — пожаловался Пузырь, отплевываясь от пыли.

— И все-таки, что они затевают? — Агриппино изо всех сил вытягивал шею. В толпе стоял приглушенный ропот — кто всхлипывал, кто молился.

Обжора, Вонючка и Марио Гулициа стали насмехаться над односельчанами:

— Трусы вы, жуки навозные, и больше никто!

— Чего это с ними? — удивился Тури. — Черт меня возьми, если я хоть что-нибудь понимаю!

Люди, видно устыдившись своих страхов, притихли в напряженном ожидании, но трое сорванцов на дереве продолжали их дразнить.

— Эй, вы чего там раскудахтались? — окликнул их Нахалюга.

— У Спадаро во дворе почти всех кур снарядом поубивало, да и петуху голову размозжили. Будьте уверены, нам отсюда все видно как на ладони.

— Они что же, с курами воевать явились?

А на дороге уже показались новые танки, и мы поняли: через полчаса они будут у нас.

— Ах, кровопийцы! — причитали женщины. — На погибель нашу сюда пришли!

Вскоре первый танк подкатил к роще донны Каролины и остановился. У нас даже дух захватило при виде этой махины: вот так, по нашим представлениям, должен был выглядеть конь неистового Орланда.

— Хелло, хелло! — говорили американцы, попыхивая трубками.

На приветствия никто не ответил. Все исподлобья глядели на них. Мы на всякий случай забросили портрет дуче подальше в заросли ежевики.

Не ровен час, стрелять начнут, — сказал Кармело.

Дуче перевернулся в воздухе, напоследок укоризненно взглянул на нас одним глазом и со злобным клекотом провалился в преисподнюю.

Подъехавшие танки стали полукругом у крепостных стен. Американский офицер с криком «Долой Муссолини!» начал разбрасывать направо и налево пачки галет. Но толпа и не подумала их подбирать. Танкисты по примеру своего командира тоже принялись осыпать нас галетами и шоколадом.

— Гуд дей, литл итэлианз, гуд дей!

Мы во все глаза глядели на этот благословенный дождь.

— Чего рты разинули?! — крикнул Обжора. — Подбирай, ребята!

Вместе с дружками он спрыгнул с дерева прямо на дорогу. Мы опомнились и тоже стали напихивать за пазуху американские яства. Солдаты смеялись и кричали: