— К какой группе вы относите себя?

— Ко второй.

Доктор Мори свернул на обочину и остановил машину.

— Подышим свежим воздухом, — предложил он. — С вершины горы прекрасный вид на город, а небо здесь просто восхитительное.

Адам вышел из машины и, подойдя к обрыву, посмотрел на город. Вид отсюда открывался такой, что захватывало дух. В полном смысле этого слова — Адам побаивался высоты.

— В жизни, — продолжил свою мысль доктор Мори, — у каждого есть что-то такое, с чем он должен мириться. Иногда это привычка, от которой мы избавляться, скорее, не хотим. Иногда это страсть. Иногда это надоедливые мысли. А иногда это боль. Вы знаете, каково это — когда у вас постоянно что-то болит? Иногда почти не болит, а иногда болит так, что вы хотите одного — умереть и больше этой боли не чувствовать?

Адам безмолвно покачал головой. Вивиан присел на капот и тоже посмотрел на город. Он прижал ладонь к груди и погладил шелк рубашки.

— Саркома, — сказал он так же буднично, как несколько минут назад охарактеризовал свою сущность. — По самым оптимистичным прогнозам — около семи лет. Но я реалист, так что даю себе не больше пяти.

— Вы поэтому курите опиум?

— Да, и поэтому тоже. Удачно подобранная доза — разум остается трезвым, привыкания не вызывает, если не злоупотреблять, но помогает расслабиться.

— Она не операбельна?

— Пока что операбельна. Но я не могу позволить себе потратить год жизни на подготовку к операции, химиотерапию и последующее восстановление. Кроме того, в подобных случаях есть высокая вероятность возникновения метастаз. Вы бы согласились пройти все круги Ада, зная, что через пару лет вам снова придется это сделать?

Адам положил руки в карманы и отошел от обрыва.

— Не знаю, что вам сказать, доктор, — сказал он. — Вы не боитесь смерти?

— Конечно, боюсь. Но гораздо сильнее я боюсь того, что проживу бессмысленную жизнь.

Несколько минут в ночной тишине было слышно только стрекотание сверчков.

— Скажите, а Афродита… что она думает по этому поводу? — снова заговорил Адам.

— Сложно объяснить. Но она, скорее, придерживается вашей точки зрения, чем моей. Она делилась со мной впечатлениями по поводу вашего семинара. Ей понравилось, и она с нетерпением ждет следующих лекций и занятий.

— У вас странные отношения.

Вивиан закурил и закинул голову назад — то ли для того, чтобы расслабить шею, то ли для того, чтобы посмотреть на звезды.

— Нас это устраивает.

— Вас устраивает тот факт, что вы — чужие люди, хотя живете под одной крышей?

— Мы перестали быть чужими людьми еще до того момента, как она переехала ко мне. После того, как на ее глазах застрелили мужа, а потом она попала в больницу с маточным кровотечением. Я возвращался домой ночью и нашел ее на улице. Ни один сукин сын не подумал остановить машину и подвезти нас, так что мне пришлось донести ее до больницы на руках. Разумеется, к тому времени было глупо надеяться на то, что ребенок выживет. Выкидыш на пятом месяце — это смертный приговор. — Он поправил шарф, укутывая шею. — Она три дня была без сознания, потом еще три дня бредила и не понимала, что происходит вокруг. Я не отходил от ее кровати, спал по два часа в сутки. А потом мне нужно было сообщить ей о ребенке. Знаете, Адам, все бывает в первый раз. В первый раз ты ставишь неправильный диагноз, и твоя ошибка стоит кому-то жизни. В первый раз у тебя дрогнет рука, и на операционном столе умрет двенадцатилетний мальчик. К тому моменту я уже знал, что такое ошибочный диагноз и дрогнувшая рука. Но у меня не поворачивался язык это ей сказать. Хотя потом я, конечно, сказал. Сами понимаете, как она отреагировала.

Адам в очередной раз кивнул.

— У нее было нарушение сна, потому что она слишком долго принимала снотворное вместе с амфетаминами, по ночам мы сидели в палате и разговаривали. А после того, как она выписалась из больницы, я предложил ей переехать ко мне. Она обещала подумать, мы обменялись телефонами. Три месяца я не слышал от нее ни слова, а потом она позвонила и сказала: «Мне не надо помогать с вещами. Я справлюсь сама». Она самостоятельная девушка. В отличие от меня. Если бы вы попросили у меня охарактеризовать наши отношения, то я бы сказал, что она за мной присматривает.

— Невеселая история, — резюмировал Адам.

— Прошу прощения, если испортил вам настроение. Просто иногда людям хочется поделиться с кем-то чем-то личным. И я — не исключение.

— Я не говорил ничего такого, доктор. Наоборот, я рад, что вы мне доверяете.

— Славно. Тогда хочу уведомить вас, что история про Париж тоже не весела. Но вы, похоже, любите невеселые истории.

Вивиан убрал волосы со лба, и Адам заметил на внутренней стороне его руки, чуть выше запястья, небольшую татуировку скорпиона.

— Так вы Скорпион по знаку Зодиака? — спросил он. — Если не ошибаюсь, вы родились первого января…

— Скорпион связан с моей жизнью. Что бы я ни делал, я кусаю себя за собственный хвост…

— Сегодня здесь шумновато. Или это в честь того, что я решил провести вечер вне дома?

— Скорее, в честь того, что твоя жена разрешила тебе провести его подобным образом.

— Почему ты не можешь удержаться от того, чтобы сказать гадость, Адам? Такое впечатление, будто я делаю все, что говорит моя жена, и даже не задумываюсь о том, что может быть иначе.

Адам пожал плечами и не нашелся, что ответить. Заказанная около часа назад бутылка коньяка почти не опустела, а сидевший напротив него Джеральд Гентингтон пребывал в дурном расположении духа. Это могло означать две вещи: либо у него в очередной раз не шла работа над новым романом, либо он недостаточно выпил. Адам знал Джеральда уже не один год, и ему было хорошо известно, что настроение его друга неразрывно связано с этими двумя вещами. Когда Джеральд мог работать, он не приближался к спиртному на расстояние пушечного выстрела. Когда он не мог работать, спиртное помогало ему настроиться на нужный лад. Или же отвлечься от мыслей о том, что он не может писать.

— Что ты, я и не думал о таком, — заговорил Адам, не скрывая иронии. — Твоя жена построит целый полк солдат, не моргнув и глазом. Но кто она такая, чтобы управлять твоей жизнью?

— Сегодня моя жена работает в ночную смену, — в тон ему ответил Джеральд. — Так что я могу позволить себе провести вечер так, как я хочу, и не выслушивать ее наставления и просьбы «хотя бы иногда спать ночью». Кстати, если бы не ты, я сидел бы дома и работал.

— Да, что ни говори, тебе было бы спокойнее. — Адам посмотрел на часы. — Стив опаздывает на десять минут. А еще называет себя профессионалом.

Джеральд допил остатки коньяка в рюмке и посмотрел в направлении нижнего этажа клуба.

— И дался же тебе этот доктор. Я хожу к нему на сеансы психоанализа. Впечатляющий персонаж.

Официантка взяла со стола пепельницу и заменила ее чистой, после чего удалилась, поставив рядом с бутылкой очередное блюдце с лимонами и вазочку с большими маслинами без косточек.

— Ты решил, что он впечатляющий персонаж потому, что он — твой психоаналитик?

— Не язви, Адам. Ты видел, какие у него глаза? Не знаю, скрывает он что-то или нет, но в нем есть что-то не от мира сего. Я уже не говорю о том, как он любит проводить свободное время. Все нормальные врачи читают книги, а он расхаживает по ночным клубам. А потом надевает белый халат и превращается в доброго доктора, которого все любят.

Адам в очередной раз наполнил рюмки.

— Прямо оборотень, а не доктор, — сказал он, не меняя ироничного тона.

— А эта его Афродита — еще та штучка. Успевает все — и учиться, и играть, и ходить по салонам красоты, и покупать шмотки от кутюр, и крутить три романа одновременно, и разгуливать по закрытым вечеринкам.

— Как ты думаешь, почему они не регистрируют отношения?

Джеральд, который сделал глоток коньяка, прижал ладонь к губам, чтобы не смеяться вслух.