— Хочу посмотреть тебе в глаза и спросить, зачем ты даешь обещания, а потом их не выполняешь.

— Извини, — вздохнула Лана. — Я не смогла прийти, у меня появились дела…я пришла попросить прощения.

— Мы в любом случае встретились бы за завтраком. Не обязательно было идти по темноте только для того, чтобы извиниться. Как по мне, это не такое срочное дело.

— Вовсе нет, очень срочное.

С этими словами Лана оставила туфли на ковре и, забравшись на кровать, устроилась рядом со мной.

— Теперь мне не одиноко, — сказала она, и по тому, как звучал ее голос, можно было понять, что она улыбается.

— И как часто ты забираешься в кровать к чужим мужчинам, когда тебе одиноко? — спросил я.

— Но ведь мы не чужие! Я знаю тебя уже давно… не один месяц.

— На твоем месте я бы не говорил так уверенно.

— Тогда позволь мне узнать тебя получше. Это на самом деле не очень красиво — забираться в кровать к незнакомым мужчинам.

Пока я размышлял над ответом, Лана воспользовалась моим замешательством — и уже через секунду сидела у меня на животе. Она осторожно, будто изучая, провела пальцами по моей груди и убрала руку.

— А ведь ты на самом деле меня совсем не знаешь, — сказала она печально.

— Из всех способов познакомиться для этого места ты выбрала самый худший, — предупредил ее я.

— Почему? — спросила она обиженно.

— Потому что… ладно, это не имеет значения. Если принимать во внимание то, что ты хочешь познакомиться со мной, то способ вполне себе ничего. — Я посмотрел на Лану, пытаясь разглядеть в темноте ее глаза. — Надеюсь, тебе хотя бы есть восемнадцать, и мне в случае чего не придется оправдываться перед доктором Лоуренсом и кем бы то ни было еще?

— Мне двадцать три, — честно ответила она.

Немногим лучше, подумал я, но кивнул в знак того, что положение дел меня устраивает. Лана наклонилась ко мне, но, когда между нашими лицами оставалось всего несколько миллиметров, остановилась. У нее были простые, дешевые духи — ничего изысканного, легкий цветочный запах. На ее коже он приобретал теплые, живые нотки, и я подумал о том, что, кажется, уже целую вечность не чувствовал такого… человеческого запаха. Французские духи, которыми пользовалась доктор Блюмфилд (не забывая при этом почти открыто флиртовать со мной даже в присутствии своего коллеги), не вызывали у меня ровным счетом никаких эмоций и только наводили скуку. Духи некоторых пациенток, с которыми я успел подружиться, не менее дорогие и тонкие, тоже не вызывали у меня никаких чувств, а иногда и оставляли неприятный осадок безнадежности в душе.

Лана пахла иначе. В этом было что-то неправильное, слишком живое для этого места, которое, несмотря на все попытки персонала сделать здешнюю жизнь менее тяжелой с психологической точки зрения, выглядело так, как должно было выглядеть: напоминало приют людей, большая часть которых скоро отправится на кладбище. В какой-то момент я подумал: мне не нужно к ней прикасаться, я нарушу какое-то незримое равновесие. Лучше всего будет просто отпустить ее. Может, даже проводить, чтобы она не бродила одна в такое время суток. Но вместо этого я протянул руку и погладил ее по щеке. Лана потерлась о мою ладонь и поцеловала пальцы.

— Хорошо, что мы не встретились при других обстоятельствах, — сказал я ей.

— Что это значит? — удивилась она.

— Не знаю. Но одно могу сказать точно: если бы мы встретились при других обстоятельствах, это ничего не значило бы.

… — Скажи, каково это — знать, что ты скоро умрешь?

Нарушившая длившуюся несколько минут тишину Лана обняла меня и положила голову мне на грудь. Я погладил ее по волосам.

— Зачем тебе это знать? Ты будешь жить долго. Дольше, чем я — это уж точно.

— Мне интересно. Наверное, это очень страшно.

— Это… хреново, — ответил я, вспомнив одну из ее утренних реплик.

— А что хуже — знать, что ты скоро умрешь или знать, что ты будешь жить долго, но при этом знать и о том, что тебя никто не ждет?

Я не ответил. Уже второй раз за этот день Лана поднимала тему, размышлениям о которой противилось все мое существо.

— Тебе, наверное, неприятно об этом говорить. Извини, — заговорила она. — Ты знаешь, я думаю, что гораздо хуже — это знать, что ты скоро умрешь. Ведь если тебя никто не ждет — это не беда. Рано или поздно кто-нибудь найдется, верно?

— Да. Но вот вопрос: займет ли этот кто-то место того человека, ради которого тебе хочется жить?

— Если тебе будет очень плохо, то можно притвориться, что так и есть.

— Знаешь, в чем тут подвох? Рано или поздно ты приходишь вот к какому выводу. Лучше, чтобы тебе было плохо сейчас. Потому что когда ты поймешь, что себя обманывал, тебе будет намного хуже.

Лана не отреагировала на мои слова. Она с задумчивым видом накручивала на палец прядь своих волос и, казалось, вообще меня не слушала, размышляя о чем-то постороннем.

— Как поживает… — Я запнулся, запоздало подумав, что это не очень подходящее слово. — Как там твоя подруга?

— По правде говоря, не очень. Сегодня мы получили последние результаты анализов и обследования — об этом я и говорила с доктором Блюмфилд. Она сказала много непонятных мне слов, но «метастатическая опухоль» — это звучит не очень оптимистично.

— Знаю, я онколог по второй специализации. Ей назначили химиотерапию? Вы говорили об операции? Понимаю, что прогнозы в любом случае неприятные, но в такой ситуации выиграть год-полтора — это достижение, за которое следует побороться.

Лана вздохнула.

— Ты просто не слышал ту сумму, которую она мне назвала. Я не заработаю таких денег за всю жизнь. Мы были тут в прошлом году, весь последующий год я работала, но этих денег хватило только на обследование. Это одна из лучших европейских клиник, и цены тут соответствующие…

Я осторожно убрал ее голову и несколько секунд сидел без движения, а потом поднялся с кровати и подошел к небольшому столику в углу — он использовался мной в качестве письменного стола.

— Так какой же вам с подругой выписали счет?

Лана после короткой паузы назвала сумму — по ее тону можно было понять, что ей трудно даже говорить о таких деньгах, а о том, чтобы их откуда-то достать или заработать она и не мечтала.

— Мне кажется, что это как-то неправильно, — продолжила она, глядя на то, как я сажусь за стол, включаю лампу и достаю паркер. — Разве это справедливо — когда люди умирают молодыми? И вот еще… порой добрые люди тоже умирают молодыми, а вот всякие сволочи доживают до глубокой старости.

— Есть такая поговорка — добру суждено умереть молодым. Знаешь?

— Нет, — покачала головой Лана. — Что ты там пишешь в такой час? Забыл сделать запись в дневник?

Я вырвал три заполненных чека из чековой книжки, аккуратно придержав корешок, и взял со стола чистый конверт.

— Здесь три чека, это чуть больше трети от названной тобой суммы, — сказал я Лане. — К сожалению, это все, что у меня сейчас есть на валютном счету, а пополнять счет евро я могу только в банке. Если все пойдет хорошо, через месяц я наконец-то вырвусь на свободу, первым делом поеду в Цюрих, пополню счет и выпишу остальные чеки. А потом отдам их доктору Лоуренсу — я планирую совершить небольшую экскурсию по Европе, так что мы с ним пересечемся. Такого аванса хватит на то, чтобы начать лечение.

Лана тоже встала и, завернувшись в покрывало от кровати, подошла ко мне. Она взяла один из чеков и поднесла ее к глазам.

— Ты с ума сошел, — сказала она через минуту. — Я не могу это взять! Ты ведь… сам их заработал!

— Это не совсем так. Почти половина этих денег — наследство моего отца. Мой скромный вклад заключался в том, что я довольно успешно их инвестировал, и теперь они приносят большой доход.

— А вторая половина…

— А вторая половина — это заработанные мной деньги. Их я могу отдать тебе с чистой совестью. Могу поклясться чем угодно: я никого не грабил и не убивал, каждый цент был заработан мной честным трудом. И я исправно плачу налоги.