На морщинистом клене сухом
пестрый дятел упорно хлопочет -
знает, старый, кто дерево точит!
А потом, оглядевшись кругом,
меж ветвей прошумит он, как пламя,
и взлетит высоко над ветвями.
Вот таким же упорным трудом
всех червей доконать бы и слизней,
все, что гибельно дереву жизни!
СТАРАЯ ВОДЯНАЯ МЕЛЬНИЦА
Мукомольня стоит за деревней,
вся обросшая мхом и мукой.
Вот он – дедовский замок наш древний
под навесом ветвей над рекой.
Здесь недавно еще мукомолы
до рассвета мололи зерно.
И под грохот и говор веселый
в добрых кружках кипело вино.
А теперь, словно в сказке старинной,
дремлет мельница, скрыта листвой,
В ней души не найдется живой…
Где же люди со старой плотины?
Там, где стук раздается машинный
новой мельницы – паровой.
ОКНО
В час утренний ко мне легко заря влетела.
Нет занавеси на окне моем.
Пусть гость любой в мой дом приходит так же смело
и видит, как порой бывает тихо в нем.
Быть может, я к нему навстречу грустным выйду -
то давнюю печаль припомнила душа.
Пусть он простит меня. Пусть не таит обиду.
В своей судьбе и я ошибки совершал.
Но здесь, перед окном, открытым в сад зеленый,
я добрых жду друзей. Они придут ко мне,
а с ними радости их жизни обновленной.
Пусть все печали их дотла сгорят в огне!
И лишь одна любовь пусть нас ведет, как прежде,
к тем сокровенным дням, к их свету, к их надежде!
ГОРА
Я на горе стою, где море света,
где столько рек берет свое начало!
А по земле идет хмельное лето,
травой зеленой покрывая скалы.
И звезды тихо падают в озера.
Лес напевает песенку простую.
А я пришел в задумчивые горы,
чтоб встретить свою осень золотую.
Я вековую мудрость в песне слышу,
я чувствую в ней свежесть и прохладу.
…Зовет гора меня все выше, выше,
вселяя в сердце дерзость и отвагу.
Стоит гора в величье молчаливом
и утопает в сини беспредельной.
А там, внизу, поля неторопливо
сплетают золотое ожерелье.
И вот оттуда, сверху, из вселенной,
гора седые реки шлет на землю,
чтоб напоить своей водою пенной
леса и долы, что под солнцем дремлют,
Я остаюсь наедине с природой
и не могу на горы наглядеться.
Я думаю: «Великая свобода
дана здесь человеческому сердцу!»
Болгария моя шумит лесами.
И слушают задумчивые горы,
как реки озорными голосами
поют,
и звезды падают в озера.

НИКОЛА ФУРНАДЖИЕВ

ВСАДНИКИ
Всадники, всадники… Кровь лишь сочится болгарская,
отчие долы и отчее небо в огне.
Где наш народ, где земля наша вечно бунтарская,
скорбное, ровное поле, ответишь ли мне?
Сук над повешенным ветры качают со скрипами,
пусты равнины, чадит пепелищами тьма;
всадники мчат, мать-земля провожает их всхлипами,
словно поет и рыдает там гибель сама.
Брошено дерзко копье над полями и стогнами,
кровью обрызгано, светит в полуденный час;
мечено небо огромными красными окнами,
словно и небо разгневалось, глядя на нас.
Всадники, всадники,- бездной дорогу обрезало -
отчие долы и небо огнем замело!
Ветер гудит… Мне и страшно, о мама, и весело,
с песнею гибнет просторное поле мое!
ДОЖДЬ

Александру Жендову

Ты, родная земля, моя плоть, моя мать и жена!
Звонкой глиной прельщен, зноем этих пустынь околдован,
темный дождь налетел, заголил твое лоно косматое,
и всю ночь переспит он с тобою на выжженных пашнях.
Чешуя его блещет, зеленые очи сверкают,
залучился, запенился в брызгах коричневый дьявол.
Так раскрой свою грудь, отзовись протяженными гулами,
моя радость – земля, моя плоть, и душа, и жена!
Что за страсть полыхает, какая зеленая влага
размывает и мнет твою черную глину во мгле,-
о, каким мятежом дождевая душа переполнена,-
он поет, и целует, и пляшет, и плачет, и блещет!
О родная земля, моя плоть, и душа, и жена,
обними его жарко, забейся под тяжестью ливня.
Как самец-жеребец, распалился он, вздыбился бешено,
А земля веселится, и пляшут деревья и камни.
ПОТОК
Горная, за завитком завиток
тропка бежит то подъемом, то спадом.
Утро. Я слышу: струится поток
за можжевельником, ельником, рядом,
стонет и гневается, попадет
в плен к бурелому, в завал каменистый -
выйдет на волю и дальше поет,
дерзкий и радостный, быстрый и чистый.
В водовороте, бушуя, кипит.
Прыгает. И неожиданно круто,
вспенившись, в темную бездну летит.
Греется на солнцепеке с минуту.
Мох похищает у скал и, летя,
ловит листву, унося безвозвратно,
что-то лопочет свое, как дитя,
что-то лопочет, но все мне понятно.
Я понимал его раньше вполне,
мне и теперь он понятен, когда я
вижу, как движется он в тишине,
каждый изгиб берегов повторяя,
мерно струится – полезен, спокоен,
там, где не знают, как в юности зол
был он порою и как непокорен,
сколько он бился и сколько он шел.

Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: