К поэзии социализма приходили и совсем другими путями.

Франц Фюман и Иоганнес Бобровский служили в немецкой армии, Гюнтер Дейке даже командовал немецкой подводной лодкой. Они прошли через плен. К социалистической поэзии они пришли убежденные социалистической действительностью.

Рассмотрим подробнее путь поляка Владислава Броневского. Выходец из шляхетской семьи с традициями национально-освободительной борьбы с царизмом, он гимназистом-недоучкой вступает в легионы Пилсудского, участвует в походе на Украину. Присутствие на допросе пленного красноармейца, молодого рабочего, державшегося стойко и убежденно, а также чтение найденных среди трофейной литературы книг Ленина вытолкнули офицера белопольской армии из шовинистической идеологии. Броневский рвет со своим классом, сближается с пролетарским подпольем, становится его любимым поэтом. В тюремной камере, узнав о пуске домны в Магнитогорске, он пишет об этом незабываемое стихотворение. Одновременно с политической Броневский проходит и литературную школу. Шестьдесят томов русской прозы и стихов, от Гоголя до Есенина, образцово переведенных Броневским, делают его верным другом нашей культуры. Когда Броневский уже встал в ряды борцов, Маяковский, встречавший его в Варшаве, с уважением обыгрывая фамилию польского мастера, говорил о ней: «Надежная фамилия».

К социализму от национально-патриотической тематики пришли болгарка Багряна и сербиянка Максимович. К социализму от анархизма – немец Мюзам, к социализму от народничества – венгр Ийеш, к социализму от католической поэзии – словак Мигалик.

Не было мук идейных и физических, через которые не прошли бы поэты этих стран. Однако они разделили судьбы своих народов, выстрадали вместо с ними и победу над гитлеризмом, и коренное преобразование общества.

Это привело к полному перевооружению поэзии – политическому, этическому, эстетическому. Однако с чего же начинала поэзия?

Алфавит и хронология, их несложные законы, привели к тому, что книга открывается стихотворением албанского поэта Андона Зако Чаюпи «Отец Томори». Первые строки книги звучат так:

Адресуем этот вопрос, прозвучавший в книге, опубликованной еще в 1902 году, и обращенный к горной вершине Албании, к героям и к авторам нашего тома. В самом деле: «Кто же мы такие?»

С чего начиналась поэзия этих стран?

У албанца Андона Зако Чаюпи главное, всепоглощающее чувство – любовь к родине, к родному народу. Ближайшей задачей албанского народа было в ту пору освобождение от турецкого ига. Чаюпи звал своих земляков к борьбе против турок. Однако Албания в начале века была самой отсталой страной региона. В других странах, других поэзиях дело обстояло по-иному. Они уже обрели национальную независимость. На исторической повестке дня стоял вопрос социального освобождения и социального переустройства.

Одно из стихотворений тома – «Судно, которое продается» – венгра Ади. Вчитаемся в него повнимательней:

Автор, великий поэт своего народа,- выученик символистов. Мысль он выражает непрямо и непросто. Однако мысль эта – знаменательна: «Расшаталась мачта, перегнили снасти, словом – сколько хочешь всякого счастья». Иными словами, родина Ади, Венгрия, в таком упадке, что без революции не обойдешься.

В дни Октября Блок требовал «переделать все». В «Интернационале» пелось о том, что для того, чтобы построить новый мир, надо разрушить до ос новация старый. Того же самого требовал Ади.

Мысль, выраженная Ади символически, зачастую выражалась в простой и прямой форме. Вот стихотворение «Майская ода». Его автор Дюла Юхас, поэт венгерской Коммуны: «О люди, жизнь прожить, как поле перейти: кладбищенский покой кивнет в конце пути. Но было б хорошо установить: каков в конце концов удел несчастных бедняков? От имени творца тираны там и тут, кичась, вершили над людьми неправый суд. Но было б хорошо хотя бы раз еще в державность прав людских поверить горячо!., и чтобы, разгромив казарму и тюрьму, летели грезами мы к небу самому… О будущее, стяг свой алый подымай и всем нам подари цветущий, вольный май».

Так поэт разгромленной революции мечтал о революции победоносной.

Горе, беда, угнетение были предметом изображения лучших поэтов того времени.

Молча идут на работу усталые, невыспавшиеся рабочие в стихотворении чеха Библа «Утро».

Крестьянский парень из «Песни о человеке» болгарина Вапцарова только в тюрьме, только перед казнью узнает от товарищей по заключению правду о социальном устройстве общества.

Убитого на фронте солдата первой мировой войны – из стихотворения Брехта «Баллада о неизвестном солдате» – вырывают из могилы и вновь отправляют на фронт, потому что кайзер нуждается в резервах.

Целая улица в польском городе – улица Милая из одноименного стихотворения Броневского «вовсе не милая», потому что на ней живут только бедняки, только несчастливцы.

Манеры, методы, стили многообразны, а смысл один: жизнь невыносима, ее нужно переделать.

Революция – необходима.

Несть числа школам и направлениям в поэзии стран региона в предсоциалистические времена. От польского «Скамандра», куда в числе других входили Тувим и Ивашкевич, направления сравнительно умеренного, не порывавшего с традицией, до пражского поэтизма, возглавлявшегося Незвалом, течения, решительно с традицией рвавшего.

Поэты, которых мы бы назвали реалистами, тем более социалистическими реалистами,- в меньшинстве. Преобладают поэты литературного авангарда, иногда, как в Польше, прямо себя так и называющие, иногда берущие себе иное, более или менее замысловатое имя.

Почитаемы учителя: французы – Аполлинер и сюрреалисты Арагон, Элюар, Бретон. Влиятельная школа белградских поэтов до сих пор исходит из традиций сюрреализма.

Другое мощное влияние – русское.

Маяковский, поездки которого в Европу произвели огромное впечатление,- о них написано множество стихов. Но также Блок и символисты, особенно в Польше и Болгарии. Есенин – во всех славянских странах.

Чех Незвал, в написанной в пятидесятых годах автобиографии, объясняет это пристрастие к авангарду:

«Политические убеждения не могли тогда стать для нас предметом дискуссии… Советский Союз был для нас святыней, это была страна наших мечтаний, и в Советском искусстве мы приветствовали авангард международного социалистического фронта. Там поэзия разделывалась с заплесневелым символизмом, с академизмом и унылым жанризмом. Мы познакомились с великолепной поэзией Маяковского и его соратников… вместо поучительного тона, изуродовавшего своей нестерпимой назидательностью многие произведения нашей литературы в прошлом, мы искали необычную форму выражения, которая обескуражила бы противника и положила его на обе лопатки».