Жандармы-псы на нашу шею
В последний раз сейчас насели,
Все решено! Ликует сила,
Она сегодня в каждом теле.
Эх, дружно вспахан, обработан
Он, полный рабством, кровью, потом,
Простор венгерский, бедный, скорбный…
Не медлите с переворотом!
Здесь, чтоб весна не наступила,
Бросали смерть, во время сева;
И все же нынче на Дунае
Всего буйнее всходы гнева.
У нас на гибельном рассвете
Сильней, чем где-нибудь на свете,-
Как узник, рвущийся к свободе,-
Провидцы жизни, всходы эти!
Куда ни взглянешь – видишь взрыва
Божественное состоянье.
Кто жив, тот мечется в тревоге,
А умирает – в ликованье.
Горим мы грешным древним жаром;
И всюду над порядком старым
Мы видим: новое восстало,
И ореол его – пожары.
Все сбудется! Судьбу любите
И поджигателя любите -
Безумца гестского, который
Дрянь как мадьяр и как правитель,
И он знак времени! Над кучей
Господской Гуннии вонючей
Он встал и, чтоб ее обуглить,
Струит в нее состав горючий.
Вонь Вены, спесь аристократов,
И униженье, и жандармы…
Смирить нас? Нет такого бога!
Жар в жилах превратим в пожар мы.
Кой-кто еще неузнаваем,
Друг друга мы в лицо не знаем
И путаем. Но пламень мщенья
И очищенья раздуваем!
Еще течет вечерний рокот
И свежие рассветы веют
Там, на проспектах Будапешта…
А в сельских недрах гневы зреют.
Земля осядет при ударе;
Услышим все, что не слыхали,-
Мадьяров лютое проклятье
И в летнем зное, и в пожаре!
Вот он идет в пустыню нашу,
Святой посланец бога, дьявол!
У Революции на ложе,
Геройском, брачном и кровавом,
Мы были девственны… Очнемся!
Проснулась кровь. Кипит огнем все!
Молчание. Никто не дрогнет.
Мы в Революцию несемся!
Страшные годы на мир надвигаются,-
Снова народы вооружаются,
Злобный грозится, а добрый печалится,
Веры людские колеблются, валятся.
Кровли не чинятся, скоро обрушатся,
Разума пламень старательно тушится…
Вы, чьим сердцам еще гаснуть не хочется,
Все же задумайтесь: чем это кончится.
Ой, как людские мечтанья калечатся,
В жестком ярме наши выи увечатся,
Нет вдохновенья, но кто же поручится,
Что за свои прегрешенья он мучится.
Кровь в берегах не вмещается, плещется.
Ужас грядущий лишь смутно мерещится,
Древняя ненависть в землю внедряется…
Ой, что готовится, что надвигается.
А музыканты не унимаются,
У балаганов толпа собирается,
Лица разбойничьи озаряются.
Добрые люди укрыться стараются.
Ой, что готовится! Что-то получится?
Светлые головы сумраком полнятся,
Ясная молодость старчески горбится,
Кладбищ земля от покойников пучится.
Скорбные матери родами маются,
Мальчики-с-пальчики в смерть погружаются
Старый очаг остывает, и губится
Милая девственность, выйдя на улицу.
Но человечество не отвращается,
Даже и радо порой. Забывается
Всякая скверна. И вновь проливается
Кровь, и убийство опять затевается.
Лишь бы убить – все на этом покоится.
Люди лишь разве во сне успокоятся,
А поутру вновь гневятся, кусаются,
Грешные гномы, на гибель бросаются.
Многих казнят… Так в петлях и качаются
Вороны стаей на падаль бросаются,
И улетают, и возвращаются.
А человечество не пресыщается.
О люди, жизнь прожить, как поле перейти:
кладбищенский покой кивнет в конце пути.
Но было б хорошо установить: каков
в конце концов удел несчастных бедняков?
От имени творца тираны там и тут,
кичась, вершили над людьми неправый суд.
Но было б хорошо хотя бы раз еще
в державность прав людских поверить горячо!
Чтоб вместо выстрелов, штыков, колоколов
сверкала бы любовь, звенела бы любовь;
чтоб вместо всех границ был безграничный мир,
и только он один был дорог нам и мил;
и чтобы, разгромив казарму и тюрьму,
летели грезами мы к небу самому,
на крыльях музыки и пламенных стихов
мы возносились бы превыше облаков.
О будущее, стяг свой алый подымай
и всем нам подари цветущий, вольный май.
Надеюсь, человек, что ты всю жизнь свою
в маевку превратишь,- об этом я пою!
Надеюсь я на май, весенний день хвалю.
О брат мой, человек, как я тебя люблю!