Поиск
ФОЛЬКЕР БРАУН
ПРЕХОДЯЩЕЕ
Другие придут и скажут про нас: они были честны.
(А это кое-что значит в эпоху заборов и дверных запоров!)
В то время, когда стихи были еще прозой (поэтов мало, работы много!),
они писали ради гонорара и освобождения человечества.
Но как отделывали людей, чурбаны!
Грудную клетку хотели вскрыть гаечным ключом, о, пытка!
Косметика молотом фразы! Любовный шепот на телячье-немецком!
Революция с барабаном ландскнехта!
Разве они не знали о губах,
дрожащих, когда с них срывается новое слово?
Разве не приходилось им биться о новые берега прибоем ритмов?
Ах, вам куда проще: сердцебиение вы слышите просто ухом.
Вашими обычными словами будут городиться огороды стихов.
Ваша революция может быть радостной и планомерной, как
общественная игра.
Наши луга покажутся вам лужайками,
а то, что мы зовем бурей,- ленивым ветерком.
Но мы оставляем это себе: быть забытыми завтра!
Потому что вы понесете в себе ветер революции и ветер
противоречия:
чтобы из искры возгорелось пламя, ему нужен ветер.
И вы также будете писать ради освобождения человечества и
ради вашей же муки:
поскольку она преходяща, и вы будете преходящими.
ИЗ ПОЛЬСКОЙ ПОЭЗИИ
БОЛЕСЛАВ ЛЕСЬМЯН
КОНЬ
Конь мой сивый, не спесивый,
Добрый конь с лохматой гривой,
Я люблю твою потную мыльную сбрую
И пропахшую юшкою зелень парную.
Лоб костистый, зато крепкий,
Ноздри мягче грудей девки,
Ты взвали меня на спину, коль хватит силы,
Чтоб я чуял щекой напряженные жилы.
Конь печальный, аж до смерти,
Белый след шлеи на шерсти,
Подружись ты со мной, как с волом круторогим,
И ко мне вечерять заходи-ка с дороги.
Дам водицы из кувшина,
Дам соломки из овина,
Дам и соли две жмени, и свежего хлеба
И в окошки пущу к тебе синее небо.
Бровь не хмурь, беду ночуя,
Все сказать тебе хочу я!
А как ночка настанет, я двери прикрою,
И ко сну мы помолимся вместе с тобою.
ДЕДОВСКАЯ БАЛЛАДА
Шел, постукивал дедка деревянной ногою,
Шел бедняк одноногий полевою тропою.
Шел, откуда незнамо, где искал себе отдых?
Стал он к лесу спиной при струящихся водах.
И натруженным оком он глядел на водицу,
Ой, да-дана, да-дана! – как там струйка струится.
Выплывала русалка, деревенская вила,
Деду брызнула в очи, аж его покривило.
И не знала, как мучить, и не знала, как нежить,
Как печалью печалить, как утехой утешить.
Взглядом глаз изумрудных его ворожила,
Обняла его ноги, нечистая сила.
Целовала стыдливо, и смешливо, и строго,
Ой, да-дана, да-дана! – деревянную ногу!
Прыскал смехом дедыга прямо нелюди в шею,
Приседал, словно в пляске, потешаясь над нею.
Аж тряслася бородка и кривилися губы,
Деревяшка стучала о жемчужные зубы!
Для чего ж ты целуешь одно лишь полено?
Почему обнимаешь не всего – до колена?
Знать, в тебе заиграло чародейное семя,
Водяная хвороба, русалочье племя!
В грех ввести порешила чурбак деревянный?
Ой, да-дана! – и смех же от тебя, окаянной!
Как волчок, закрутила деда чертова девка:
«Ты пойдем-ка со мною, дед, дедулечка, дедка!
Буду я тебя нянчить на запечье подводном
И откармливать буду песочком холодным.
У меня во дворце насладишься бездельем,
Напою тебя с губ поцелуем смертельным!»
Ухватила его за суму, за бородку,
Потянула к прибрежному водовороту.
Не успел оглянуться – кто-то волны содвинул,
И не перекрестился, а уж со свету сгинул.
Заклубилися волны и пропали без следа,
И исчезли бородка и лысина деда.
И одна лишь подпорка – нога деревянна -
Не тонула победно – ой, да-дана, да-дана!
И ничья поплыла, куда ей поплывется,
И уж сраму ей нет, и уж нету уродства!
Себе ищучи путь, побрела мимо плесов,
Как обломок ладьи, потерявшей матросов!
Грела кости на солнце, играла с теченьем,
И плыла, и плыла над своим отраженьем!
И, резвясь на волнах, семенила все дале,
Ой, да-дана, да-дана! – в засветные дали!
Герберт Бергман (ГДР) Берлинский пейзаж. 1968 г.
ПРИЗНАНИЕ
Не рань презреньем девушку иную,
Она твоих не разрушает чар.
Во мне лишь ты, всего меня волнуя.
Она мне губы даст для поцелуя -
Кто оттолкнуть способен этот дар?
В том, что люблю ее,- тебе признался.
Она не знала, грезила, ждала.
Я шел к ней, словно в чащу углублялся,
И с каждым днем все ближе мне казался
Конец весны. Я жег весну дотла.
Ее улыбка, как волна морская.
Сияет ясный волос у виска,
Печальны взоры, а рука такая,
Что кажется, когда ее ласкаю,
В моей руке – опять твоя рука…
Ее заклятья значат слишком мало,
А поцелуй не разлучает нас.
Позволь уйти мне в этих уст кораллы,
Чтобы душа любила и рыдала
Еще хоть раз, один лишь только раз!
Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: