Поиск
* * *
И вот я отворил свое окно
и выпустил любовь навстречу стуже,
в ночь, полную студено-белых звезд.
Потом я стиснул голову потуже,
и видел я теней тоскливых рой,
охваченный болезненной тоской.
Я чуял – сердце превращалось в лед,
и мне казалось, что оно замрет.
Ночь медленно текла через окно
и комнату мою переполняла.
Подрагивали тени, аромат
полуживых акаций лился вяло.
Меня их запах грустно обнимал.
Я сожалел о том, что потерял.
Я чуял – сердце превращалось в лед,
и ждал, что остановится вот-вот.
И сквозь окно, куда я упустил
тепло и счастье, хмуро ночь глядела
колючим взглядом, острым, как игла…
Сидел я бледный, все во мне немело.
Сгустилась тьма, и аромат пропал,
и рой теней все ближе подступал.
Я чуял – сердце превратилось в лед,-
сейчас оно сожмется и умрет.
ЯРМАРКА
Ярмарка, гомон, гнездо осиное -
будки, лавочки и шатры
крыты ветхою парусиною.
Хошь – покупай, хошь – так смотри.
Пряник сердечком – берите, девушки,
а там за крейцер – счастье в кульке.
Ребятишки сжимают денежки -
мелкие денежки в кулачке.
Ходят суровые старые барыни,
трогают, щупают, смотрят на свет,
ищут себе подходящий товар они -
чтоб без износу на десять лет.
Лает щенок – от тоски, от обиды ли,
что происходит, ему не понять.
Дамы в шелках – деревянные идолы.
Хочется мять, продавать, покупать.
Толпы людей валят по городу,
голос свистушек, хохот и спор.
В каждом трактире люда-то, гомону,
крику-то, дыму-то – вешай топор!
Все здесь шумит, покупает, торгуется,
пьяные крики срываются с губ.
Ветер шалит, парусина волнуется…
Ну а мне прицениться к чему б?
НА РЕНТГЕНЕ
Здесь души не подвергают проклятью, вы не у Фауста в кабинете
это рентгеновский аппарат с магической красотой XX столетья
ультрафиолетовые лучи проникают здесь в мясо, мышцы и шрамы,
тело человека раскрывается, как зашифрованная телеграмма,
ибо тело сегодня – это душа, на которой начертано заранее,
для чего человек рожден – для счастья или страдания.
– Пан доктор, скажите, чем болен я,-
в груди как будто свинец и змея.
Тело мое лучами своими пронзите,
что вы увидели в нем, скажите!
– Мне легкие рассмотреть удалось.
Фабрика расписала их сажей и дымом.
В них свист трансмиссий и шум колес,
что кричат о труде твоем невыносимом.
Мне легкие рассмотреть удалось,
их голод сожрал и туберкулез.
Умрешь.
– Тяжелое бремя – болезнь и смерть,
но то, что во мне, и того тяжелее.
Доктор, прошу вас, меня не жалея,
тело лучами своими пронзите,
что вы увидели в нем, скажите!
– Я вижу сердце твое, человек,
семя, мечтавшее дать побег,
там, в мире, любовью и дружбой согретом,
где дети, жена и надежный друг,
где можно на хлеб обменять силу рук
и есть за столом под солнечным светом.
Я вижу сердце твое, человек,
и легче ему умереть, чем весь век
жить без любви.
– Об этой тяжести знаю я сам.
Но глубже меня просветите, до дна!
Гигантскую тяжесть найдете вы там.
С трудом я ношу ее. Кажется мне,
мир вздрогнет, когда сорвется она.
– Бедняк, я ненависть вижу на дне.
* * *
На койку немощного свет упал,
он под бинты проник, тревожа боль мою.
Товарищи идут за справедливость в бой,
товарищи идут – все, как один, в строю.
На койку немощного свет упал,
и дышит на нее из мрака ночи смерть.
Но почему идти я с вами не могу?
Я пасть хотел в бою, а должен умереть.
ЭПИТАФИЯ
Здесь Иржи Волькер погребен – любивший мир поэт.
Он жаждал справедливости служить,
но, прежде чем успел он к бою сердце обнажить,
умер двадцати четырех лет.
СТАНИСЛАВ КОСТКА НЕЙМАН
ЗИМНЯЯ НОЧЬ
Нет, это не земля, а сон,
лучистых колдовство ночей
под темным пологом небес,
на бархатных волнах полей.
Нет, это не земля, о нет,
но белых музыка дорог,-
они, чтоб лить свой тихий блеск,
свет звездный ввергли в глубину.
Нет, это не земля – она
дар бесконечности самой.
Морозной вечностью бреду
ничтожный я, чудак смешной.
ПОЛЕ БОЯ ВНУТРИ НАС
Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: