Я прижала к себе сына, со всей силы ущипнула себя, потом укусила – и это оказалось больно. Это было реально. Как и прижавшийся ко мне ребенок. Как ледяная земля, которую я чувствовала слишком хорошо из-за промокшей пижамы. Как вкус крови в прокушенном при падении языке. Пришло первое, недоверчивое понимание, что мы оказались где-то вне привычного нам мира и от этого перехватило дыхание и внутри все сжалось в твердый комок.

А вслед за пришедшим шоком из моих ушей будто вытащили затычки и в них хлынули резкие звуки: крики, стоны, скрежет, свист рассекаемого воздуха, шипение, звон и что-то, напоминающее барабанную дробь. Я достаточно смотрела всяких фильмов, чтобы понять – это могло означать только опасность. И это осознание вывело меня из состояния ступора. Я перевернулась на четвереньки, подмяв под себя ребенка, прикрывая его телом, и приказала сидеть тихонько. А потом осторожно подняла голову.

Увиденное мне категорически не понравилось.

Мы были в лесу. Среди деревьев перемещались силуэты людей – вроде бы людей – которые стреляли из крохотных пушек или больших оружий странной формы – в темноте не понять. Кидались друг в друга чем-то искрящимся и круглым, а иногда махали длинными светящимися предметами, как мечи у джедаев.

Именно все эти штуки и были источником стонов и ругани, когда попадали в цель.

Мне захотелось потерять сознание, закрыть глаза и проснуться где-нибудь в другом месте, а еще лучше – в своей квартире.

Я всхлипнула, от ужаса и неверия в происходящее, но маленькое теплое тельце сына быстро заставило прийти в себя.

Поняла, что оставаться посреди поля боя слишком опасно, да и разбираться с тем, где мы и почему тут оказались – глупо и несвоевременно.

Нужно было убраться подальше от враждебных незнакомцев; уж не знаю, что они не поделили, но прибить нас могли обе стороны. А уже потом заниматься остальными вопросами.

Прошептала Максу, что мы сейчас поиграем в игру. Мы – две зверушки, очень тихие зверушки. Мы должны тихонечко перебираться на лапках, не поднимаясь, воооон в ту сторону, где будет ждать наша нора.

Я встала над ним и подтолкнула вперед. Макс вдруг хихикнул – как у любого маленького ребенка, картина мира была совершенно волшебной и нам недоступной, и потому он сразу поверил и в зверушек и в наличие норы.

А то что над нами две – я сглотнула – луны, так почему нет? Кто сказал, что она должна быть одна? Мама?

Я нервно хмыкнула.

Мы поползли вперед. Рюкзак я повесила за спину. Спустя короткое время мы добрались до деревьев: здесь было темнее и тише – ни живности, ни людей я не заметила. Мне захотелось сорваться на бег, но оставалось две проблемы – куда бежать, я не знала, а заблудиться в дремучем лесу не хотелось. Да и бежать в таких ситуациях было слишком опасно – вдруг примут за врага. Поэтому я поднялась, взяла Макса на руки, и тихонько пошла вперед, надеясь найти хоть какое-то укрытие или достаточно низкие и крупные ветви, чтобы на них забраться и переждать до утра или до окончания боя – сквозь стволы все еще виднелись всполохи и до нас долетали крики.

Лес казался странным. Полностью отсутствовал подлесок; может это и хорошо для ходьбы, но спрятаться было нереально. Короткая упругая трава – я опять сглотнула – сиреневатого в свете лун цвета, грязь и деревья, похожие на столбы с огромными кронами; листья были где – то высоко, в темноте и не рассмотришь. Иногда попадалось что-то более разлапистое, с расширявшимися к земле стволами и прикорневой системой, образующей норы: поместиться туда, к сожалению, мог только мелкий зверек. А я хоть и похудела после родов, мелким зверьком точно не стала.

Ногам без обуви было непривычно, но я старалась не думать, что могу на что-то – или на кого-то – наступить. Я вообще старалась тогда не слишком анализировать происходящее. Потому что понимала, что неизбежно сорвусь в истерику, а этого я себе позволить не могла.

Наконец, когда мы отошли на достаточно большое расстояния от места «попадания» – во всяком случае, уже никого не было слышно – я заметила небольшой просвет с каменными валунами и деревьями с низкими наклоненными ветками. И услышала плеск воды. Пить хотелось очень сильно; речка на вид была прозрачная, и я решилась. Поставила Макса, набрала несколько пригоршней и выпила. Если не скрутит за полчаса, дам попить малышу.

– Это наша норка, Максик. – показала я на ветви, опустившиеся до самой земли. – Сейчас ты туда заползешь и спрячешься.

– Мама? Ты? – я поняла, что он спрашивал, заберусь ли я.

– И я, – слова застряли у меня в горле.

Я сказал «и я», но я не сказала это не на русском! В памяти было совершенно иное звучание; тем не менее когда мы сейчас говорили с сыном, слова не воспринимались как иностранные. Как бы свой, но другой язык.

Мне опять захотелось завизжать от страха перед происходящим, но я увидела глазенки сына и заставила себя успокоиться. Всё, Стася, хватит, у тебя нет выбора, кроме как принять, хотя бы с виду, ситуацию. Это другой мир. И всё вокруг реально – более чем реально. Это, конечно, минус – я бы предпочла проснуться. Но то, что говорим мы на другом языке и думаем, похоже, тоже, скорее, плюс. И у нас, кажется, есть возможность попить и спрятаться, чтобы отдохнуть – так что еще один плюсик.

Я уж не говорю про рюкзак, полный необходимых лекарств и про пижамы, которые были не худшим вариантом в этой ситуации.

А дальше разберемся.

Сил не осталось совсем. Я посадила Макса в импровизированный шалаш, убедилась, что его не видно и залезла сама. Малыш тут же свернулся клубочком на моей груди и уснул. Я же чутко прислушивалась к происходящему, готовая в любой момент сорваться с места, но из-за стресса и всего произошедшего выключилась.

А пришла в себя от стона.

Сначала даже не поняла, в чем дело. Резко поднялась, стукнулась в темноте обо что-то, выругалась и, наконец, вспомнила, что со мной произошло.

Я теперь Станислава – Королева попаданок.

Захотелось расплакаться, но новый стон меня отвлек. Я знала, на что это похоже – на стон больного или раненого человека. Выглянула и снова выругалась: чувствовалось, в этом мире я еще и королевой матов стану.

Неподалеку от нашего убежища лежал мужчина. Лежал на животе, не двигаясь, неестественно подвернув ногу, и, судя по всему, истекал кровью, или что там из него выливалось, едва заметное в свете уже почти привычных двух лун.

Мозг в минуты опасности сработал быстро.

Скорее всего, он убежал с того поля боя. И теперь привлекает ненужное внимание своими криками.

Если его пойдут искать – могут найти и нас.

И я всерьез подумала, не стоит ли мне его… добить?

Я не была убийцей, но сейчас моя собственная жизнь, а значит и жизнь моего сына была важнее…