Мем умерла пять дней спустя после гибели Анис. С их смертью мы лишились лекарств, а женщинам теперь уже некому было помочь при родах.

Судья из Бейкуэлла отказался приехать в нашу деревню и забрать виновных, так как ни одна тюрьма в графстве не согласилась бы держать их у себя. Те немногие, кто не заболел чумой, жили в постоянном страхе Божьей кары и при встрече с нами прятали глаза. К воскресенью только пять человек из двенадцати были способны надеть на себя черные одежды кающихся и прийти босиком в церковь молиться о прощении.

В воскресенье утром все здоровые жители нашей деревни отправились на службу. Джон Гордон тихо пробрался в угол, где стояла скамья для кающихся грешников. При этом он заботливо поддерживал под руку свою жену Урит. Либ Хэнкок прошла мимо меня, не поднимая глаз.

Все молча заняли свои места — скорбящие и виновные. Всего в нашей деревне проживало триста тридцать человек. Не считая детей, немощных стариков да небольшой группы квакеров и нонконформистов, воскресную службу посещали обычно двести двадцать верующих. Так как у всех были постоянные места, отсутствие людей бросалось в глаза. В то воскресенье свободных мест было много.

Всю неделю Майкл Момпелльон был страшно нервным, как будто пытался сдержать обуревавший его гнев. Как-то вечером, к концу недели, когда я шла, согнувшись в три погибели под вязанкой сена для овец, я увидела, что он разговаривает в яблоневом саду с каким-то мужчиной. Было очень холодно, и мне показалось странным, что пастор выбрал такое время для аудиенции на улице. Но потом я узнала того, кто с ним был, и поняла, почему он не хочет, чтобы их видели.

Мистер Момпелльон беседовал с Томасом Стенли, пуританским священником, который отказался от своей паствы в День святого Варфоломея еще в 1662 году. Он сказал нам тогда, что не может принять приказ церкви использовать во время службы Книгу общественного богослужения. Вскоре после этого был издан указ о том, что отколовшиеся от церкви священники должны проживать вдали от своего бывшего прихода, чтобы не разжигать разногласий. Мистер Стенли покинул нашу деревню, и мы остались без священника на два года, пока к нам не приехал мистер Момпелльон. Не в характере мистера Момпелльона было запрещать старому священнику навещать людей, которых он тот хорошо знал. Я не знаю, как они договорились, но однажды мистер Стенли снова оказался среди нас, поселившись на ферме нонконформистов Биллингов.

Мистер Момпелльон, очевидно, послал за мистером Стенли, чтобы о чем-то с ним посоветоваться. Только в воскресенье я поняла о чем. Мистер Момпелльон взошел на кафедру и обратился к нам с проповедью, которая определила нашу участь, хотя мы вначале и не догадывались об этом.

— Высшее проявление любви — это когда человек жертвует собой ради ближнего своего.

Он произнес эти знакомые слова, склонил голову и так долго молчал, что я даже подумала, что он забыл, что говорить дальше. Но затем его лицо осветилось такой чудесной улыбкой, от которой, казалось, в церкви стало теплее. Его слова обрушились на нас как лавина, он говорил о любви Бога к людям, к каждому из нас. Он опьянял нас красноречием, вел за собой в глубины сознания, где каждый хранил самые счастливые воспоминания.

Наконец он подошел к сути дела. Не считаем ли и мы своим долгом ответить на Божью любовь любовью к ближним, даже положив за это свою жизнь, если Господь того потребует?

— Дорогие братья и сестры, — сказал он, — мы знаем, что Бог иногда говорил с людьми грозным голосом, насылая на них несчастья. И одно из самых ужасных несчастий — это чума. Господь избрал из всех деревень графства нашу деревню, наслав на нее чуму. Он предоставляет нам возможность, которую дает очень немногим на этой земле, — повторить Его подвиг. Кто бы из нас не воспользовался такой возможностью? Дорогие друзья, я думаю, что мы должны с благодарностью принять Его подарок.

Он понизил голос:

— Среди нас есть такие, кто скажет, что Бог наслал на нас эту напасть не из любви к нам, а в наказание за грехи наши. Но я не думаю, что это так. Да, конечно, каждый из нас в жизни грешил, и не один, а множество раз. Нет среди нас такого, кто был бы безгрешен. Но Господь посылает нам это испытание не в наказание. Нет! — Он обвел глазами прихожан и обращался теперь к шахтерам. — Так же как, чтобы получить чистое железо, необходимо расплавить руду и избавиться от примесей, так и нам придется пройти через горнило этой болезни. — Через пять рядов впереди от меня я увидела управляющего шахтами Алана Хьютона, тот расправил плечи, когда слова пастора дошли до его сознания. — Так будем мужественны! Господь ждет, что мы проявим лучшие свои качества, давайте же прислушаемся к Его голосу.

— Аминь, — прозвучал раскатистый голос Хьютона. А за ним и другие шахтеры повторили: «Аминь».

— Друзья, — продолжал пастор, — у некоторых из нас достаточно средств, чтобы уехать отсюда. У кого-то есть родственники в ближайших деревнях. И у избранных хватит средств, чтобы уехать туда, куда они только пожелают. — Бредфорды заерзали на своих местах в переднем ряду. — Неужели мы хотим отплатить за доброту тех, кто приютит нас, принеся с собой заразу? Какую непосильную ношу раскаяния мы взвалим на себя, если из-за нас умрут сотни людей! Нет, давайте возьмем на себя этот крест. Давайте понесем его достойно, во имя Господа нашего. — Голос пастора звучал как набат. Но потом он снова заговорил доверительным тоном: — Дорогие друзья, мы оказались здесь, в этой деревне, и должны в ней остаться. Надо сделать так, чтобы никто не входил в нашу деревню и не покидал ее, пока здесь свирепствует чума.

Он стал подробно рассказывать о плане нашего добровольного заточения, над которым он, очевидно, долго думал. Он сказал, что граф, который проживал в Четсуорт-Хаус, неподалеку от нас, согласился обеспечивать нас на свои собственные средства питанием и лекарствами, если мы согласимся изолировать себя от мира. Все необходимое будут оставлять для нас у Межевого камня за деревней. А те из нас, кто захочет приобрести что-то помимо этого, должны будут оставлять деньги либо в мелком роднике у леса, где вода смоет с них заразу, либо в отверстиях, выдолбленных в камне и заполненных уксусом, который тоже убивает заразу.

— Останьтесь здесь, — сказал он, — на этом клочке земли, где золотая пшеница и руда всегда кормили вас. Останьтесь здесь, и Господь не покинет вас. Останьтесь здесь, мои дорогие друзья. Я обещаю вам: пока я жив и здоров, ни один житель деревни не останется один перед лицом смерти.

Он посоветовал нам все с молитвой обдумать и сказал, что позже спросит о том, какое решение мы приняли. Потом сошел с кафедры и стал вместе с Элинор обходить прихожан, отвечая на вопросы. Одни сидели, склонив голову, и молились. Другие расхаживали по проходу, спрашивая совета у друзей. И только тогда я заметила Томаса Стенли, сидевшего в последнем ряду. Он встал и прошел вперед, тихо разговаривая с теми, кто раньше или даже сейчас, но втайне исповедовал пуританизм. Он дал им понять, что поддерживает молодого пастора.

Я увидела, к своему стыду, что мой отец и Афра стоят в небольшой группе тех, кто был не согласен с планом мистера Момпелльона и недвусмысленно давал понять об этом окружающим. Я приблизилась к ним, чтобы послушать, о чем они говорят.

— Подумай о том, что мы будем есть, муж! Если мы уйдем из деревни, кто нас накормит? Да мы умрем от голода. Он говорит, что здесь по крайней мере мы будем всем обеспечены.

— Мало ли что он говорит! Послушай лучше меня: его словами сыт не будешь. Конечно, он и его жена получат свой хлеб от графа. Но ты видела когда-нибудь, чтобы такие, как они, дали хоть полпенни таким, как мы?

— Муж, ты совсем потерял голову. Конечно, не из-за любви к нам они сдержат свое слово, а из-за того, что боятся за собственную шкуру. Граф ведь не хочет, чтобы чума переметнулась на его поместье. А как от этого уберечься? Только если дать нам все необходимое, чтобы у нас появился смысл здесь остаться. Для графа эти деньги — пустяк.