— М-да, возможно ты и прав. Но что можно сделать? Если он жив, но не дает о себе знать, значит — не может. Виктор надолго задумался.

И вдруг, словно на него снизошло озарение, и в его в мозгу один за другим, как в кино, пошли прокручиваться кадры: картина боя по рассказу дяди Леши, неудачи с поступлением в летное училище, смерть матери, отец, явившийся во сне, стычка с группой местных хулиганов, его странные сны с поиском самолета и его, таким явственным, полетом на спарке.

И вывод, который сложился сам собой: мечта стать летчиком накрылась медным тазом, и жизнь не сложилась. Он продолжает плыть по течению, и мерзкая тина обрыдлой повседневности затягивает все глубже. А в это время его самый близкий человек находится неизвестно где, возможно — за океаном и нуждается в его помощи. И нет никаких возможностей даже попытаться его найти.

Но, нет! Существует один, единственный и самый короткий путь, который может привести к нему. Небо! Способ, связанный со смертельным, но оправданным риском. Все очень просто: лишь следует сделать один решительный шаг, а там, я свою судьбу вверяю Богу. Если отец жив, то Бог поможет в моей попытке. Если нет — тогда все равно. Тогда при неудаче мы встретимся там, в другом мире. В любом варианте я делаю шаг ему навстречу. Это единственно верное решение. Другого просто не дано. И здесь мне делать больше нечего:

Я иду к тебе. Я улетаю. К тебе или к Богу. Пусть он рассудит — Виктор не заметил, как произнес фразу вслух.

— Ты о чем? — Это Алик.

— Эй, друг, давай наливай. У Виктора поднялось настроение. Он был уверен, что нашел правильное решение. Самое правильное, самое важное в жизни решение. И запел:

— «Что же, вы не пьете, дьяволы? Или я не с той страны? Или я за рюмку водки не закладывал штаны?»

— Ну, слава богу, отошел. А то, я смотрю, словно ты улетел куда-то.

— Именно, друг, улетел. И прилетел!

Ближе к одиннадцати плотность табачного дыма достигла предельного уровня.

Судя по крепнувшим голосам компании, расположившейся за соседним столом, проходившая там дискуссия приближалась к неизбежному финалу. Самое время уходить.

Это случилось в последний день февраля. Весна в этот год пришла рано. К концу месяца установились ясные солнечные дни. Ночью слегка подмораживало. Сегодня начало ночных полетов в двадцать два ноль-ноль. Луны на небе не видно. А небо, словно расцвело звездами. И кажется странным, что при таком обилии ярких звезд над нами, здесь — на земле, такая темень. Прилетел разведчик — во всех зонах прекрасная погода. Сегодня многие летчики подтянут свой ночной налет на класс. Загудели, пошли на старт первые самолеты. Самолет Виктора по плановой таблице вылетает во второй партии. Сначала летчик должен вылететь с инструктором на спарке.

Вот, вылетавшие первыми, идут на посадку. Садятся очень плотно — один за другим. Неожиданно Виктора охватывает тревожное чувство. По-видимому, оттого, что аэродром неожиданно погружается в странную тишину. Никто не садится и никто не идет на старт. Самолёты на аэродроме замерли на месте. Замолк гул двигателей. Что могло случиться? Погода, по-прежнему прекрасна. Кто-то побежал к СКП. Мгновенно разносится страшная весть — самолёт летчика Л. разбился, Мелькает дурацкая мысль: как, так быстро? Полеты только начались. Ни от кого никаких указаний и распоряжений. Все летчики собрались у СКП. Техники — около своих самолётов. К стоянке подлетает старший инженер на газике:

— Эй, кто здесь? Соколов? Ко мне в машину. В ней уже сидел заместитель командира по лётной и еще один техник. Машина резво рванула с места и понеслась в ночь, подпрыгивая на неровностях дороги. Через некоторое время скорость резко упала, зато машину стало раскачивать сильнее — видно, она стала пробираться по бездорожью. Ехали недолго. Не прошло и часу, как машина остановилась. Вышли из неё, и в свете фар увидели яму, рыхлую выброшенную из неё землю вместе с металлическими осколками, разбросанными вокруг. Внизу — в центре ямы, наполовину зарытый в землю, лежал большой искорёженный предмет:

— Двигатель, — произнес инженер. Приехавшие стали бродить вокруг ямы. Нашли катапульту. Плохо. Значит летчик здесь — в яме. Зам по летной спустился в нее. Порылся. Вышел, держа в руках что-то похожее на тряпку. Кусок кожаной куртки. Все, больше никакой надежды. Сняли фуражки, молча постояли возле ямы. Странно. Час назад был человек. Исчез, как испарился. Никаких останков. Вот — кусок куртки. Может и от тела что-нибудь потом найдут. Фрагменты. Инженер:

— Ясно, пошли в машину. Сейчас уже подъезжает оцепление. Потом будем собирать осколки. Приедет комиссия. Техническую документацию мой заместитель уже опечатал. А ведь взрыва не было. Что же он все топливо выработал? Вот, вам первая версия. Будем разбираться.

Рассветало. С момента закрытия полетов прошло часов пять. Казалось все нереальным и нелепым. Как он мог разбиться? Летал не первый год. Погода, хоть и ночь, отличная. Допустим, если неисправность — катапультировался бы. На землю ничего не передавал. Только доложил: «занял зону». Всего-то и нужно ему было сделать несколько виражей. Случай — и человека нет. Семья уже знает? Говорят, что когда идут полеты, жены всегда слушают: аэродром гудит — хорошо. Гул прекратился до срока, у всех сердце замирает: «Не дай бог. Неужели мой?». Поэтому у летчиков существует неписанное жесткое правило — случилось ЭТО и нет надежды, что еще жив — сразу сообщать жене. Этим, хотя бы снимается гнет с остальных.

На следующий день приехала комиссия. Начальники были вызваны в ее распоряжение. Для остальных день был объявлен не рабочим. Поминальным. Кто был ближе к семье погибшего — с родными. Остальные — своими коллективами. Виктор с Аликом сидели в чайной. Отсутствовал привычный ор, мат, звон стекла и посуды. Только приглушенный звук отдельных ритуальных слов, не способный заглушить характерный звук наливаемой в стаканы жидкости.

Виктору подумалось, что наступивший март — месяц дьявола. Почти все его беды случались в марте. Неудачную летную комиссию проходил в марте. Весть о смерти отца пришла в марте. Мать умерла в марте. В прошлом году он попал в госпиталь с гастритом желудка тоже в марте. Лечащий врач тогда ему говорил, что по количеству заболеваний, в том числе психических, также как и по количеству смертей, март занимает первое место.

Именно в марте (не в зимнем феврале, и не по-настоящему весеннем апреле) появляется некая эйфория — иллюзия весны. Люди расслабляются, позволяют себе легкомысленные поступки, хочется снять тяжелую зимнюю одежду, красиво легко одеться.

— Между тем, — продолжал доктор, — Март коварен тем, что люди после зимы ослаблены недостатком солнца, недостатком витаминов, снижением физической активности. Короче, иммунитет понижен, а все враги человеческого организма — микробы и прочая нечисть в это время начинают просыпаться и очень активно атакуют нашего брата. Вот, так-то. Я бы лично внес предложение в Организацию объединенных наций исключить месяц март из весенних месяцев. Большая бы польза вышла для населения нашей средней полосы.

Комиссия после завершения своей работы сделала вывод о причине катастрофы — потеря летчиком пространственной ориентировки. Да, в ясную безоблачную ночь. Такое бывает. Зона полетов находилась над районом, в котором располагалось несколько деревень. Высота полета была около двух тысяч метров. Как раз на этой высоте яркость наземных огней соизмерима с яркостью звезд. Иногда летчика «зацикливает»: вверху звезды, снизу звезды, кругом звезды. Он перестает понимать, где верх, где низ. Опытные летчики подтвердили: да, в определенных условиях нечто подобное случается. В этом случае, единственный выход — не верить себе, верить только приборам!

Конечно, это только выводы комиссии. Настоящую причину знает лишь Бог. Летчик мог потерять сознание и даже мог умереть в полете. Ведь были случаи, когда спортсмены — мастера спорта умирали прямо на площадке или на дорожке бассейна. Врожденный порог сердца, сердечная недостаточность. В авиации бывают случаи потери летчиком сознания в полете. Обычно полковому врачу в этом никто не признается, поскольку такие случаи означают автоматическое списание с летной работы. Бывают другие недуги, о которых летчики предпочитают никому не сообщать. Поэтому реальное состояние здоровья не всегда соответствует тому, которое фиксируется в медицинской книжке летчика. И после катастрофы обычные методы медицинских экспертиз не на всё способны пролить свет.