— Раз нет табака, дело плохо. Но город, который живет без хлеба, проживет и без табака!

— Как же наш Манчестер?

— Не приведи господь нашему Манчестеру пережить такую войну! Не приведи господь! — повторил Ральф Пастер и пошел прочь усталой походкой солдата.

— Пойдем, — тихо позвала Наташа, дыша в затылок подруге.

И от ее дыхания Саманте стало теплее. И не так страшно.

Подруги выбрали узкую тропинку, которая то взбиралась на сугробы, то опускалась.

Вдалеке Саманта заметила женщину, которая кого-то везла на санях.

— Санки! — обрадованно вскрикнула девочка: в ее представлении санки всегда были связаны с веселым катанием с гор, и она обрадовалась саням, как островку мирной жизни. — Да это же Дуг! Я узнаю его улыбку. А санки везет его мама, миссис Хилл.

И Саманта бросилась им навстречу:

— Здравствуйте, миссис Хилл! Здравствуй, Дуг!

Это действительно был Дуг. Он сидел и улыбался. Он улыбался долго. Он вообще не переставал улыбаться, но молчал.

— Дуг! Что ты молчишь! — воскликнула Саманта и пошла рядом с санями. — Дуг! Почему ты все время улыбаешься?

Но Дуг не слышал Самантиного голоса и не видел Саманту.

— Миссис Хилл, почему он все время улыбается… молчит?

— Потому, что он умер с улыбкой. Он презирал врага. Драться у него не было сил. Он мог только улыбаться, чтобы показать, что он настоящий американский парень и не сдается.

— Он не сдается… Бедный Дуг… Он улыбается. Куда вы его везете, миссис Хилл? — чуть не плача от отчаяния, спросила Саманта.

— Домой. На военное Арлингтонское кладбище. Ведь он заслужил такой чести?

Саманта пошла дальше.

И вдруг Наташа куда-то исчезла, и Саманта почувствовала, что заблудилась. В этом страшном безмолвном мире осталась одна. Она шла по белому полю, выставив вперед руки, словно боясь наткнуться на стену, и тихо звала:

— Наташа!.. Наташа!..

Наташи нигде не было. И никого не было. Ушел в бой помолодевший солдат Ральф. Слились со страшной очередью папа и мама. Миссис Хилл увезла на санях безмолвного улыбающегося Дуга. Все разладилось, слилось в одну непоправимую беду. Русские, американцы…

И вдруг Саманта увидела бумажного змея. Он лежал у ее ног, словно припечатанный к снегу. Бумаги на снегу не было видно, и рожица была как бы нарисована прямо на снегу. В его рожице было что-то скорбное, словно и змей страдал, не мог подняться. Людям вокруг не хватало хлеба, а ему, наверное, недоставало ветра. В блокаде всем чего-то недоставало, чтобы жить, ходить, летать. Чем ему могла помочь Саманта?

Девочка шла и падала. От слабости. От отчаяния. От того, что не была готова к этому страшному миру.

И вдруг слабый голос позвал:

— Саманта! Сэми!..

Девочка оглянулась.

— Хелло, Саманта! Что ты здесь делаешь?! Уходи отсюда! Тебе нельзя здесь!

Человек отбросил капюшон, и девочка увидела обросшее, осунувшееся лицо и глаза, которые смотрели из глубины. Она с трудом узнала его:

— Мистер Пол! Это вы? Попрыгунчик?

— Я, — хрипло выдохнул телевизионщик.

— Почему вы здесь?

— Потому что я подписал контракт ни на шаг не отступать от тебя.

— Вам контракт дороже жизни?

— Контракт — святое дело! Ты почему сюда попала?

Но Саманта не ответила на его вопрос, ей в голову пришла очень важная мысль.

— Мистер Пол, как хорошо, что вы здесь!

— Ничего хорошего. Я, наверное, сойду с ума от этой блокады!

— Нет, мистер Пол! Вам нельзя сходить с ума. Вы должны все это снять и показать людям. Снимайте, мистер Пол! Где ваша камера? Снимайте!

— Не могу! — прохрипел телевизионщик. — Камера застыла. Мороз за 30…

— Давайте отогреем камеру дыханием, как отогревают чернила. Очень важно — рассказать людям про это…

Вдруг в тишине послышался стрекот, похожий на стрекот кузнечика на солнечном лугу.

— Что это? — удивилась Саманта.

— Это камера… отогрелась… заработала…

— Где она? — оживилась Саманта. — Снимайте, снимайте, мистер Пол!

— Я снимаю… Я давно снимаю, но не на пленку… прямо на сердце… Если мы вернемся, я покажу… я расскажу людям.

— Что вы покажете им?

— Свое сердце!.. То, что мы переживаем, не выдержит никакая пленка, даже кодаковская. Только сердце… Только сердце…

Они шли. Снег заметал их следы. И в морозной мгле растворились две зыбкие, качающиеся фигуры… Саманта и телевизионщик Пол Попрыгунчик.

Ленинград был для Саманты загадочным городом. Иногда просто сказочным. Каменные львы, охраняющие подъезды зданий, сфинксы, глядящие на воду таинственным взглядом, грифоны с острыми крыльями за спиной, атланты, своими могучими плечами поддерживающие тяжелые балконы, казались девочке реальными существами, которых превратил в камень насмешливый волшебник.

Но придет час, и они оживут. И воображение Саманты рисовало атлантов, прогуливающихся по Невскому проспекту со львами, как с простыми собаками, рисовало грифонов, парящих рядом с чайками над Невой, и сфинксов, торгующих мороженым.

А туфли Большой Наташи на высоких каблуках обладали чудесной силой: стоит надеть — и сразу станешь взрослой.

Саманта издалека узнавала стук каблучков Наташи. Дверь отворилась. У Наташи приветливо светились глаза:

— Сегодня нас приглашают в театр. На балет «Бахчисарайский фонтан».

— Занимательно, — сказал папа.

— А детей пускают на вечерние спектакли? — поинтересовалась мама.

— Это сказка? — спросила Саманта.

— Это легенда. Не совсем детская. Но очень красивая. И гостью президента пустят, хотя ей всего одиннадцать лет.

— Двенадцатый год, — вставила словечко Саманта.

Огромный зрительный зал оперного театра напомнил Саманте вокзал, заполненный людьми, охваченный тревожным ожиданием. Все нетерпеливо ждут прихода поезда, вернее, начала спектакля.

Саманта сидела на стуле, а ее нетерпеливый взгляд с любопытством осматривал зрительный зал. Ей нравился алый бархат кресел, огромная люстра, застывшая над залом, как купол хрустального парашюта, нравились фарфоровые свечи канделябров с хрустальными льдинками висюлек. А огромный, расшитый золотом занавес напоминал девочке парус прекрасного сказочного корабля.

И тут появился дирижер. Он поднял руку с палочкой и взмахнул ею. И сразу зал заполнился множеством звуков, словно сюда, проломив стену, ворвался гудящий, гремящий, праздничный локомотив. Поезд прибыл! Поезд прибыл. Спектакль начался. Тяжелый парус занавеса разделился на две половинки, и они медленно поплыли в разные стороны.

Но хотя действие балета происходило в Крыму — неподалеку от Артека, — для Саманты это было продолжением ленинградской сказки. А все ее внимание было приковано к главной героине — Марии. Ее пируэты, прыжки, вращения слились в сознании девочки в сплошной полет. А какие у балерины были туфельки! Белые атласные пуанты. Девочке показалось, что вся легкость движения балерины, все ее полеты происходят от этих туфелек, как от туфель Большой Наташи можно мгновенно стать взрослой.

У Саманты родилась дерзкая мысль: во что бы то ни стало раздобыть волшебные туфли балерины.

И когда оркестр умолк и две половины паруса снова стали одним большим парусом, Саманта повернулась к Большой Наташе.

— Наташа, я хочу посмотреть… балерину… Я хочу посмотреть ее вблизи.

— Но это невозможно! — засомневалась Наташа.

Но у Саманты не было невозможного.

Она потерлась подбородком о Наташино плечо, и в глазах ее появилась мольба, перед которой никто не мог устоять:

— На одну минуту!

— На одну минутку? — Большая Наташа осмотрелась, потом наклонилась к девочке и решилась: — Ладно. На одну минуточку! Мы сейчас придем, — сказала она Арту и Джейн.

И они отправились за кулисы.

Тут произошло что-то непредвиденное и прекрасное. Продолжение ленинградской сказки!

Когда американская девочка со своей спутницей очутилась за кулисами, артисты узнали ее и встретили… аплодисментами. Сначала девочке показалось, что ее с кем-то спутали, приняли за знаменитость. Но артисты не только хлопали, они произносили ее имя: