Да, он давал себе слово не ходить в университет целую неделю. Ему было неловко перед служителем канцелярии, перед Мустафой, он стыдился самого себя. Но прошел вечер, наступило утро, и он начищал ботинки...

И вот он снова отправляется в путь.

— Володя, сегодня тринадцатое число! — крикнула маленькая Маняша. — Не ходи сегодня.

— Пред-рас-суд-ки! — по складам ответил Володя и быстро зашагал по узкому тротуару.

Стояло тихое голубое утро. Голубым было небо, ровные прямоугольники окон и даже листья деревьев, окутанные легкой дымкой, казались голубыми. Дворники поливали тротуары из ведер. Они зачерпывали воду рукой и выплескивали на пыльные плиты. Дворники были похожи на сеятелей, которые этим утром рассыпали по всему городу влажные зернышки свежести и прохлады.

Посредине мостовой шел высокий булочник с корзиной на плечах.

— Горячие французские булки! Горячие французские булки! — кричал он.

Звонким голосом герольда булочник извещал Казань о прибытии горячих французских булок.

Солнце, голубизна, запах земли, загорелые лица прохожих, полосатые халаты татар и жаркие суконные сюртуки чиновников проплывали перед глазами Володи. Он вдруг перестал спешить, шел куда глаза глядят.

Он шел за булочником. Потом шел за телегой. Потом зашагал за толстой нянькой, которая вела двух детей. Но как конь с опущенными поводьями сам приходит к родному дому, так Володя, сам того не замечая, очутился перед желтым зданием с белыми колоннами.

Все произошло необыкновенно просто и буднично. Чиновник университетской канцелярии с лысиной «солнышком» покопался в бумагах и коротко сообщил:

— Вы приняты.

Володя подумал, что сейчас чиновник соскочит с места и кинется его поздравлять и обнимать, но ни один мускул не дрогнул на лице чиновника. Он поправил на носу пенсне, бабочку со стеклянными крыльями, и старательно, с нажимом стал заполнять студенческий билет:

«Ульянов Владимир. I семестр. Юридический факультет».

Володя привстал на цыпочки, прочел в перевернутом виде свою фамилию и имя. И с трудом сдержался, чтобы не запеть от радости.

Стоя на ступеньках университета, Володя рассматривал картонную книжечку, нюхая ее (картон, оказывается, вкусно пахнет!), и потом перекладывал из кармана в карман, выбирая надежное место.

Володе захотелось увидеть Мустафу. Захотелось услышать его привычное: «Как дела, господин студент?» И в ответ крикнуть: «А дела у «господина студента» отличные! Принят! Есть справедливость на свете!»

Но Мустафы не было.

Володя зашагал домой. Сперва он шел, как скороход, напряженно наступая на пятки и работая локтями, но потом выдержка изменила ему, и он побежал. Нет, он не бежал, он летел на крыльях своей радости.

— Кто сказал про тринадцатое число?

С этими словами Володя влетел в дом. Он забыл о солидности, о замкнутости. Глаза его горели, а губы боролись с улыбкой, которая вот-вот должна была победить.

— Кто сказал про тринадцатое число?

Домашние почувствовали, что вернулся прежний Володя — веселый, шаловливый, добродушно-насмешливый.

— Приняли? — Мама подошла к сыну и прижала к себе его голову. — Слава богу!

К Володе подскочил Митя:

— Господин студент, предъявите билет.

Володя достал картонную книжку и театральным жестом протянул младшему брату. И все семейство принялось рассматривать этот бесценный документ.

Маняша была сконфужена, вспоминая свое утреннее предостережение. И, заметив это, Володя подошел к младшей сестре и, уже не сдерживая улыбки, сказал:

— Так кто сказал про тринадцатое число? — И поцеловал сестру.

Надо уметь радоваться! Во что бы то ни стало. Иначе не проживешь, иначе впадешь в уныние и опустишься.

В этот день в доме Ульяновых был праздник. Играл старый симбирский рояль. Все пели любимые песенки детства. И Володе казалось, что он снова очутился в доме с антресолями на Московской улице.

В Симбирске Володя каждый день видел Волгу. Она была такой же частью его мира, как небо, как трава, как снег. Волга никуда не уходила, она всегда была рядом. В Казани Володе реже случалось бывать на Волге. Но чувство родной реки не изменило ему, и в замысловатых лабиринтах казанских улиц он всегда безошибочно определял, где Волга. Словно был у него такой особый компас, который острием стрелки тянулся к большой, сильной воде.

Когда поднимался ветер, Володя представлял себе, как по речной глади движутся быстрые морщинки. Когда барабанил дождь, он мысленно видел на воде бесчисленные круги, словно выведенные циркулем. Тусклые огоньки бакенов, караваны бурлаков, ослепительные блики плесов...

Еще в гимназические годы, глядя на волжские дали, Володя предавался мыслям. Его пытливый, не знающий отдыха ум старался проникнуть в глубь явлений, он все искал ответ на вопрос, почему одни люди живут в роскоши, а другие влачат жалкое существование. В чем корень зла? Как бороться с этим злом?

Не может человек быть счастлив, если тысячи окружающих его людей глубоко несчастны. Нет, не может! Это остро чувствовал Володя, и вся его жизнь преломлялась сквозь призму этого чувства.

Как жаль, что из окон университета не видна Волга! Но ее можно чувствовать памятью, воображением. Она придает силы и открывает простор мыслям. Волга — река детства, река свободы.

Во время занятий в здании университета стояла строгая академическая тишина. Но стоило прозвенеть звонку, как лестница, коридоры, курилки заполнялись плотным гулом голосов, топотом ботинок, смехом. Уставшие от продолжительного сидения и от монотонных голосов лекторов, студенты ходили по коридорам, размахивали руками и давали волю своим голосам. А форменные куртки делали их похожими друг на друга. Володе все было в новинку, и он какое-то время не думал ни о чем, кроме лекций, расписаний и множества других вещей, которые для новичка кажутся необыкновенно важными и значительными, а для «старичков» давно утратили интерес.

Володя стоял в стороне и наблюдал за шумным круговоротом студентов. Он вообще трудно сходился с незнакомыми людьми. Боялся быть навязчивым и предпочитал держаться в стороне.

Володя не заметил, что несколько студентов наблюдают за ним, и один из них, высокий, в серебряных очках, спросил своего соседа:

— Ты точно знаешь, что это он?

При этом он кивнул в сторону Володи.

— Это он, — подтвердил сосед.

Тогда высокий студент отделился от своего кружка и решительно зашагал к Володе.

— Вы Ульянов? — спросил он Володю, глядя поверх очков серыми настороженными глазами.

— Да, — отозвался Володя.

— Кем вы доводитесь Александру Ульянову?

— Родным братом.

— Очень хорошо, — сказал студент, видимо, отвечая своим мыслям. — Вас как зовут?

— Владимиром.

— А я — Николай Стариков.

Незнакомый студент протянул большую, сильную руку и сжал Володину ладонь, как в клешне. Он был на голову выше Володи и года на четыре старше. Но Володя заметил, что новый знакомый старается скрыть свое превосходство и говорит с ним, как с равным.

— У нас тут есть небольшое общество... студентов, — снова заговорил Николай. — Так вот, не согласились бы вы рассказать о своем брате?

— Мне трудно говорить о брате, — ответил Володя и опустил голову.

— Простите, я, право, не подумал о том.

Николай медленно повернулся и хотел было отойти, но Володя удержал его за рукав.

— Подождите.

Может быть, в этом «небольшом обществе» он-то как раз и встретит товарищей и единомышленников? Он сказал:

— Я согласен.

— Тогда приходите сегодня в Латинский квартал. В лавку Андрея Поденщикова. В семь часов.

Володя не знал, где в Казани находится Латинский квартал и какое отношение к рассказу о брате имеет лавка какого-то Поденщикова. Но он постеснялся расспрашивать. Он сказал: