Как бы то ни было, Бестужев в итоге «оседлал» курляндскую ситуацию и стал там фактическим властителем. Правда, в 1720 году Пётр I предписал ему ведать исключительно делами имения Анны Иоанновны и во внутренние дела Курляндии не вмешиваться, отправляя лишь отчёты о положении в герцогстве рижскому генерал-губернатору В.Н. Репнину (1696–1748).
Власть Бестужева в значительной степени укрепляло его положение фаворита герцогини. Вероятно, царя Петра I это вполне устраивало, но сильно возмущало мать Анны Иоанновны, царицу Прасковью Фёдоровну, вдову умершего царя Ивана V, а также её братца Василия Фёдоровича Салтыкова. Узнав о том, что её дочь Анна сожительствует с Бестужевым, Прасковья Фёдоровна, сама родившая трёх дочерей — Екатерину, ставшую потом герцогиней Мекленбургской, Анну и Прасковью — от управляющего своим двором Василия Алексеевича Юшкова, стала теперь уличать её в безнравственности. Вместе со своим «высоконравственным» братцем Василием, чуть ли не забившим свою жену до смерти, она стала требовать от Петра I, а потом и от Екатерины I удаления Бестужева из Митавы. Императрице с трудом удавалось сдерживать нападки братца и сестрицы Салтыковых и до поры до времени охранять покой митавского генерал-комиссара, терпеливо разъясняя царице Прасковье, что Бестужев «определён в Курляндию для многих Его Царского величества нужнейших дел» и что заменить его совсем некем.
Анна Иоанновна очень тогда благоволила к своему «главноприсматривающему», хлопотала перед Екатериной I за его дочь Аграфену, ставшую потом графиней Волконской (см. ниже), и уделяла пристальное внимание его сыну Михаилу, некоторое время тоже находившемуся в Митаве при отце в качестве переводчика. Самому Бестужеву она тщетно пыталась выпросить у Петра чин тайного советника: «ибо он здеся служит, а чина никакова не имеет, что от здешних людей ему подозрительно». Пётр скупо раздавал чины, и звание тайного советника Бестужев получил уже от более щедрой Екатерины I.
Отчаявшись добиться «справедливости», царица Прасковья перестала общаться со своей митавской дочерью, что вызвало теперь уже со стороны Анны Иоанновны недоумение, огорчение и повод для жалоб. «…Я от Бестужева во всём довольна, — писала она в 1719 году в письме к Екатерине I, — и моих здешних делах он очень хорошо поступает». Впрочем, в 1723 году, незадолго до своей смерти, царица Прасковья сменила гнев на милость и после долгих лет молчания написала Анне Иоанновне письмо.
На совести Петра Михайловича в некотором роде лежит нечаянное возвышение Эрнста Иоганна Бирона (Бирена, Бюрена) (1690–1772), выходца из захудалого курляндского рода, на должность камер-юнкера при дворе Анны Иоанновны (1718). «Главноприсматривающий» временно расслабился, увлёкся сестрой Бирона, фрейлиной Анны Иоанновны, и заодно «приласкал» и братца. Эта «слабость» аукнется потом Бестужеву и России большими бедами.
А пока Пётр Михайлович пользовался благами и своего вполне обеспеченного положения, и семейной жизни, и принадлежностью к сильным мира сего, например, знакомством с фаворитом императрицы Екатерины Алексеевны Виллимом Ивановичем Монсом. До нас дошли его два письма к Монсу из Митавы: одно от 2.11.1719 года, а второе — от 6.2.1722 года, свидетельствующие о вполне коротких между ними отношениях. В.И. Монс (1692–1724), брат Анны Монс, Кукуйской любовницы царя Петра, только начал входить в силу при дворе Екатерины Алексеевны, и страшный гнев Петра и казнь его были ещё впереди.
В первом письме Пётр Михайлович предлагает себя Виллиму Ивановичу в качестве посредника для его тайной переписки с А.Г. Салтыковой — на роль, которую до этого момента выполняла сестра Монса Матрёна Ивановна Балк. Во втором письме, написанном два с половиной года спустя, старший Бестужев-Рюмин считает себя уже вправе что-то просить у Монса. Просьба носит служебный характер: он просит фаворита использовать влияние императрицы Екатерины Алексеевны на то, чтоб выпросить у царя Петра разрешение отдать из Каргопольского драгунского полка, расквартированного в Курляндии, одну роту «в особливую службу её высочества» герцогини курляндской Анны Иоанновны. «Особливая служба» роты состояла в почётном карауле при дворе герцогини. При этом Бестужев-Рюмин подчёркивает, что каргопольцы должны поступить в полное распоряжение Анны Иоанновны, но жалованье для почётного караула должно было по-прежнему поступать из России.
В нормальных «рабочих» отношениях состоял Бестужев и с «полудержавным властелином» князем А.Д. Меншиковым. Пётр Михайлович помогал князю взыскивать долги с курляндских дворян, одолживших у него деньги, посылал светлейшему в подарок платки, извещал его о модах и одежде (Меншиков был великий модник), подыскивал портного, который бы мог приехать в Петербург и обшить семью князя. Светлейший в связи с заключением Ништадтского мира направил курляндской герцогине Анне Иоанновне напоминание о необходимости выслать царю по этому случаю дорогие подарки и послал в Митаву курьера, флотского капитана Галлера. В письме Бестужеву Меншиков рекомендовал принять курьера «со всяким почтением»: «А по нашему мнению, надлежит его, капитана, подарить знатным подарком от всей земли, ибо в оной много знатных господ обретается», В одном из писем Пётр Михайлович клялся Меншикову в верности и уверял сам и за своих детей, что «акроме высочайше милостивой вашей высококняжеской светлости протекции на свете себе нигде не имею и другого инде не ищу». В 1723–1724 гг. личные мотивы в их переписке исчезли, но на следующий год появились снова. В мае 1725 года Бестужев просил Меншикова принять какой-то «малой презент».
После смерти Петра I враги России осмелели и снова стали будировать вопрос о Курляндии. В противовес этим претензиям Бестужев-Рюмин вернулся к матримониальным делам Анны Иоанновны — на сей раз он попытался выдать её замуж за герцога Морица Саксонского. Курляндский ландтаг отнёсся к этой кандидатуре вполне одобрительно, но Петербург, долго рассматривавший это дело, выработал, наконец, свою точку зрению на этот брак и в указе от 31 мая 1726 года выразил П.М. Бестужеву-Рюмину недовольство его пассивной позицией, справедливо считая, что кандидатура Морица Саксонского противоречит и интересам России, и самой Курляндии: «Мориц, находясь в руках королевских (то есть Августа II, короля Польши. — Б. Г.), принуждён будет поступать по частным интересам короля, который чрез это получит большую возможность приводить в исполнение свои планы в Польше». Кроме того, отказав в сватовстве бранденбургскому герцогу и отдав предпочтение саксонскому двору, Россия якобы будет иметь неприятности с Пруссией, с которой имелось соглашение о поддержании в Курляндии статус-кво. Верховный тайный совет предлагал в женихи Анне Иоанновне другого кандидата, герцога Голштинского, — любимый козырь в колоде карт русского двора.
П.М. Бестужев, вероятно, не предполагал, какая борьба развернулась в Петербурге вокруг этого брака. Дело в том, что Меншиков решил украсить свою особу ещё и титулом герцога Курляндии. Князю понадобилось немного времени, чтобы изменить мнение императрицы и Верховного тайного совета в свою пользу и привлечь в исполнители этого плана посла в Польше В.Л. Долгорукого и, естественно, П.М. Бестужева.
Бестужев изложил князю свой план действий: «А понеже тамо (то есть в Митаве. — Авт.) от шляхетства никого из оберратов нет, а кто из них мне приятны будут, я под рукою о том представлять и старание к склонению чинить буду. А чтобы сие весьма тайно было и в том вашей светлости интересов', что можно будет, не упущу». Оберраты, депутаты курляндского сейма, уже разъехались, и Пётр Михайлович мог встречаться только с немногими из них. 14 мая он докладывал князю, что прилагает в его деле старание, но напоминает, что сам он, во избежание международного скандала, никаких шагов предпринять не может: действовать нужно через влиятельных курляндцев. У него уже есть пять человек на примете, которые обещали «трудиться» за богатые подарки. 21 мая он сообщил в Ригу, что в деле Меншикова появились затруднения — все выступают за кандидатуру Морица Саксонского. 28 мая он писал: «В Митаве во известном деле всё тихо, и оберратов и других чинов от шляхетства в Митаве нет ни одного человека».