Он был на грани, ему хотелось кричать, хотелось бежать, хотелось умереть. Но больше всего ему хотелось проснуться. Да, проснуться в своей уютной комнате, потянуться, пойти сделать себе чаю с медом, закурить сигарету. Но он не проснется. Весь этот кошмар происходил на самом деле. Оборотень, спрятавшийся за забором, сожрал всех в деревне, вот почему он никого не видел. Сожрал даже собак и петухов, вот почему здесь было так тихо. Сожрал. Всех. Забыл только гребаную кошку. Сожрал и затаился в ожидании новых жертв. А сейчас уже подкрался к нему. Слюна, наверняка, капает с кривых желтых клыков, между которых застряли кусочки костей. В длинной, уродливой морде прилипли темные от запекшейся крови лоскуты кожи, покрытой светлыми волосами. Чудовище, должно быть, содрало с кого-то скальп прямо зубами…

С пронзительным, надрывным скрипом открылась, обитая коричневым дерматином дверь.

Семен снова, в который за этот день раз, закричал.

– Ты чего, Семен? Семен, бог с тобой, всех детишек перепугаешь! – над ним склонился Виктор Силаев, крепкий мужичок, шестидесяти с небольшим лет.

– Витя, почему тебя не сожрали? Нам надо спрятаться, слышишь спрятаться! – глаза Семена постепенно приобретали осмысленное выражение.

– У-у, эк тебя приложило, – произнес Силаев, разглядывая рану на лбу Семена. – Пойдем-ка, ко мне! Леночка посмотрит.

– Все хорошо, все живы, – прошептал Семен, обращаясь к самому себе. А затем более твердым голосом, глядя на старого знакомого, с которым не однажды ездил по делам в город, а потом сиживал за столом, ведя неспешный разговор, изредка прикладываясь к стакану с рябиновой настойкой. – Витек, все нормально. Наступил на кошака, грохнулся и прямо старой раной о крыльцо.

– Да бывает, бывает. Ничего, до свадьбы заживет. Ну, двинули ко мне! Позаботимся о твоем несчастном лбе, да поведаешь старику, куда это ты один, да в такую погоду, намылился.

– Погоди, надо дело доделать, а голова обождет. Телефон сегодня работает?

– Да, только вот с дочкой говорил.

– Хорошо, хорошо.

Человек, с которым Семен заключил сделку, предупреждал, что за ложный звонок Семен моментально лишится всех благ, которые эта самая сделка сулила, а может чего и побольше. «Ты такой отнюдь не один, и если все начнут названивать по любому поводу… Ну, ты понимаешь. Поэтому если появятся подозрения, соберешь вещички и полетишь в Москву, придешь по этому адресу и все расскажешь. А пока будешь добираться до аэропорта, будет время подумать, а не горячишься ли ты, действительно ли случилось что-то странное, или ты себе напридумывал, в надежде выслужиться и сорвать банк. Но номер телефона все же даю, на самый крайний случай. Ну, если на твоих глазах, например, сойдутся в смертельной схватке сам дьявол, терминатор и лохнесское чудовище, а в разгар потасовки появится президент США, застрелит всех из огромного кольта, превратится в воробья и улетит в лес».

Ни лохнесского чудовища, ни терминатора, ни тем более президента, обвешанного оружием, Семен не видел, а вот насчет дьявола полной уверенности не было. Он вспомнил глаза за забором. Горло начало слипаться. Что-то внутри теперь уже настойчиво твердило ему, что стоит рискнуть и позвонить.

– Покури пока, – он протянул знакомому «Мальборо». – Я быстро.

– Давай! – мужичок ловко выхватил из пачки сигарету, прикурил от протянутой Семеном зажигалки, смачно затянулся. – Сегодня Клава работает, ты б все-таки присмотрелся к ней получше, не гоже в сорок лет-то холостым ходить.

Семен, не дослушав знакомого, открыл дверь и шагнул в духоту нижнесеменовского почтового отделения.

Деревянная стойка и две видавшие виды телефонные кабинки, в которых прятались на удивление современные аппараты.

Не обращая внимания ни на призывные взгляды телефонистки Клавы, ни на небольшого роста девочку в платке, нервно теребившую провод трубки в соседней кабинке, Семен сосредоточенно набрал длинный московский номер, после каждого нажатия клавиши, сверяясь с извлеченной из бумажника карточкой. После пятого гудка Семену ответил механический голос:

– Оставьте свое сообщение, если оно окажется полезным, с Вами свяжутся. Говорите после звукового сигнала. Спасибо.

– Это Семен, ну, Полоцкий Семен Петрович, с деревни Чуйская. Я собираюсь приехать. Ну, к вам в Москву. Но вот решил на всякий случай сперва позвонить. У нас, вишь как, происходят странные вещи, – он нервно теребил замок ветровки, судорожно соображая как бы в двух словах нарисовать ситуацию. В итоге в двух словах не получилось. Получилось длинно, путано и бестолково. Осознав это, Семен с тяжелым вздохом опустил трубку на рычаг.

– Что-то не так, Семен Петрович? – Клава тепло и одновременно лукаво смотрела на пораненного и перепачканного посетителя. – Выглядите Вы не важно.

– Спасибо Клавочка, все нормально. Просто тяжелый день, – выдавил из себя Полоцкий, даже не подозревая, насколько был прав, и поспешил к выходу.

– Ну, дозвонился? – Силаев хитро выглядывал из-под густых бровей.

– Да, да. Слушай Палыч, а кто в том доме живет? – Семен указал пальцем на забор, за которым ему померещились (померещились ли) страшные волчьи глаза.

– Это в котором?

– Дак аккурат в третьем по правой стороне.

– То бабка-самогонщица, Елена Никитична. У-у неспокойная. Почитай восьмой десяток разменяла, а все ей неймется. Весь год пыхтит, а к сентябрю полный погреб самогона разного набьет. Потом торгует потихоньку до самой весны. Да ты пошли, пошли! Надо рану то поглядеть, да одежу почистить, а то и сменить. Не гоже в таком виде в город заявляться, а ты брат туда направляешься, это к бабке не ходи, – старые знакомые двинулись к машине.

– Так вот, настойку рябиновую, что мы с тобой так уважаем, я у нее, значит, и беру. Семьдесят пять рублей пол-литра! Но того стоит, сам знаешь. А на днях постояльцев себе взяла, ну за плату естественно. Дом-то у нее большой будет. Мужика такого здорового с дочкой. Говорят двести рублей в день берет, но то, конечно, брешут. Сам-то я их не видел, а жена рассказывает, мол, мужик статный, добропер…, тьфу ты, добропорядочный. Вчера вот весь день дрова колол, потом баню топил. На зэка не похож, одет добротно, только вот, жена говорит, с лицом чей-то, то ля шрам, то ля еще что. А дочурка вроде как симпатичная, да приветливая и вежливая.

– Шрам говоришь? Ну-ну.

– А тебе чего?

– Слушай Палыч, спасибо за приглашение и заботу, но некогда мне теперь рассиживаться. Ехать мне нужно.

– А голова?

– А че голова? До свадьбы заживет.

– Уверен? – Силаев прищурившись взглянул на товарища.

– Даст бог! – кивнул тот.

– Ну, гляди.

– Ладно тебе, все нормально.

Силаев с сомнением покачал головой и взглянул на серое небо.

– Видать крепко тебе приспичило!

Семен неопределенно махнул рукой и поспешил забраться в машину. Глянул на рану в зеркало, потом на Виктора:

– До свадьбы заживет. Точно. Бывай Палыч! Обратно поеду, непременно загляну.

– Ну, коль так, тогда счастливо тебе, Петрович!

Уазик тронулся с места, рывком проскочил третий по правой стороне дом, и покатил прочь от Нижней Семеновки.

Когда УАЗик скрылся из виду, а Виктор Силаев миновав руины автобусной остановки, свернул в подворотню, из здания почтамта почти бегом выскочила девчушка в платке. Она спешно оглянулась и заспешила к калитке третьего по правой стороне забора. Скрывшись за забором, она побежала и буквально влетела в дом.

Там ее встретил удивленный взгляд узких черных глаз, смотревших с обветренного лица, изуродованного огромным шрамом.

– Человек, который только что выехал из деревни в сторону города, не должен туда добраться! – выпалила она, – А потом отправляемся к твоим друзьям, нужно сделать все как можно скорее!

– Но луна родится только через четыре дня, – взгляд из удивленного стал суровым.

– В другое время никак нельзя?

В ответ человек со шрамом покачал головой.