Тихо, спокойно. Мерцает свеча, укрытая от дождя и ветра стеклянным фонарем, тихо поскуливает запертый в сарае пес, переминается с ноги на ногу стоявший в дверях верзила.

Наверняка вышибала. И наверняка его, Армана, не тронет. Даже если Арман изволит их хибару по камушку разнести — не тронет. Потому что описал дугу тяжелый мешочек, упал в клешни хозяина, заставил того широко улыбнуться, и вслед за хозяином заулыбался верзила, начал сгибаться в поясе, изображая поклон. И у этих сегодня будет праздник. Даже в глазах выбежавшего худющего мальчонки и то светилась радость. Шальная, безумная надежда, что подобревший от знатной выручки хозяин и накормит сытнее и высечь сегодня забудет. И, может, на праздник с монеткой в кармане отпустит…

Приплясывая, мальчишка принял от Армана повод, даже забыл бояться огромного коня с необычными искорками на шкуре, хоть и храпел конь зловеще. Искра родное стойло любит, ночевать по чужим конюшням не привык, да только плевать Арману на недовольство копытного друга. Он брата потерял!

— Я о коне позабочусь, — прошептал знакомый голос.

Арман лишь скривился — и тут Нар. Вновь пошел следом, не послушался приказа остаться. И ведь нет сил наказать наглеца, хотя и следовало бы: обычно непослушания Арман не спускал. Да и Нар всегда приказов слушался, и лишь сегодня почему-то…

— Завтра с тобой разберусь! — пообещал Арман. — И не думай, что тебе это так легко сойдет.

Завтра, когда не будет этой проклятой тоски… Даже не посмотрев на хариба, Арман взбежал по крутым ступенькам резного крыльца, ворвался в задымленный общий зал и сбросил на руки прислужника тяжелый плащ.

— Прошу, архан! — заискивающе позвал за спиной хозяин.

Арман обернулся на звук голоса и увидел, как стройные, в одних набедренных повязках рабыни плавным, хорошо отточенным движением подняли углы тяжелого ковра, открывая проход в соседний зал.

— Прошу в покои для особых гостей, — шептал хозяин, вовсю стараясь угодить. Ну если уж просит…

Там, за ковром, было спокойнее. Витал горьковатый запах благовоний, укрывал пол толстый ларийский ковер, ярко-красный, как листья виноградника ранней осенью. Пылал щедро накормленный огонь в огромном, во всю стену, камине, а на ковре, вокруг низкого, богато накрытого столика были разбросаны темные бархатные подушки. Дивное место. И столь подходящее, чтобы забыться и побыть наедине с собой…

Арман уже развернулся к хозяину и хотел приказать, чтобы его не беспокоили всю ночь, как шустрый мужичок заявил:

— Вас уже ждут.

Ждут? Арман резко обернулся и прищурился. Да, он звал, но звал вчера. И ясно просил не приходить в праздник первого снега. Но вольготно возлежащий на подушках Зир его недовольства, казалось, не заметил, лишь похлопал приглашающее рядом с собой и сказал:

— Ну давай же, Арман, раз уж пришел.

Арман лишь скривился, однако на подушки сел, хотя очень хотелось выйти. Но некоторым людям не отказывают. И хоть выглядел полураздетый Зир невинно — золотые кудри, пронзительные голубые глаза, мягкие черты лица, еще юношеская худощавость — но был крайне опасен. Такие не дерутся, такие управляют драками. А заодно и темным цехом, хоть с виду — и обычный рожанин, а на запястьях его — как и положено рожанину — бежит вязь желтых татуировок.

— Я же просил — не сегодня, — сказал Арман.

— Я слышал. Но, видимо, судьба занесла в одно и то же место этой ночью. Но ты уж прости, друг, а я был здесь первым. За ночь заплатил и уходить не собираюсь. И если уж тебе не по нраву такая случайность…

Арман лишь усмехнулся. Он не верил в подобные случайности, ведь с хитрющим главой цеха никогда и ничего не происходит случайно. Зир явно хотел этой встречи. И явно — сегодняшней ночью. Так зачем отказывать? Возжелал глава темного цеха поскучать рядом с погруженным в скорбь Арманом — так ради богов, пусть себе скучает!

— Значит, не повезло тебе, — равнодушно пожал плечами Арман, пинками скидывая подушки в кучу. — Подвинешься. Только прости уж… весело со мной сегодня не будет.

Лежать на подушках оказалось неожиданно уютно. Запах благовоний расслаблял, и Арману до боли не хотелось ни с кем разговаривать. Хотелось только пить, погружаясь в собственные мысли. Но собеседник сегодня попался непонимающий, настырный. А Арман не привык уходить от ответа.

— Ай-яй, Арман, совсем не дорожишь репутацией. Не боишься пить с рожанином? Да еще со мной? — продолжал дерзить Зир, наклоняясь над столом, чтобы взять цыпленка под вишневым соусом.

Арман лишь усмехнулся, устраиваясь на подушках поудобнее. Может, оно и к лучшему? Тоска все так же мучила, но свернулась внутри напуганным котенком и таращила глазенки на нежданную помеху. Пусть так… все лучше, чем если бы этот котенок, как всегда в день первого снега, впился бы в душу острыми зубками. Хотя и без того вопьется, уж не сомневайтесь.

— А ты сам-то, друг мой? Совсем страх потерял? Мои люди не знают, кто ты, зато знают, что сегодня за ночь. Они просто решат, что их старшой пьет с первым попавшимся рожанином. Бывает. А твои-то не обрадуются нашей дружбе.

— Мои люди вопросов не задают. И ты понятия не имеешь, с кем я иногда пью, — усмехнулся Зир.

Арман поверил, ведь глава темного цеха умел уговаривать. И с людскими судьбами играть умел. Такому в руки попадешься, мало не покажется. К сожалению, Арман попался. Но было все равно. Вновь захлестнула тоска, вновь захотелось выть волком, обернуться зверем и выбежать под проклятый снег. И нестись, нестись по улицам, пока не вонзится в спину стрела собственного дозора… только бы не чувствовать этой боли.

— Зачем звал? — спросил вдруг Зир, и его голос стал вдруг серьезным… даже слегка сочувствующим. Глава темного цеха умеет сочувствовать? Смешно же!

— Забудем, — ответил Арман. — Позднее. Сегодня я хочу забыть. Забыть кто ты, кто я, обо всем и обо всех. А о чем я хочу помнить, не твоего ума дела. Если не согласен, проваливай. Завтра я снова смогу быть милым. А сегодня уж прости…

Грубо, но Зир сам напросился.

— Даже так? — протянул глава темного цеха, наливая в серебряную чашу темно-красного вина и подавая через стол Арману. — Я-то согласен, но вы, арханы, народ странный. Для вас закон и обычаи — лишь удобное оружие. Когда захотел — достал, когда не захотел — спрятал. Но не хмурься, друг, коль мне настолько доверяешь…

Доверяешь? Арман усмехнулся. Сегодня все это настолько неважно, что Арман доверился бы любому. Сегодня разум спит, а говорит сердце. Сердце истекает болью… Но Зиру об этом знать незачем.

— Не пойми меня неправильно, — усмехнулся Арман. — Завтра на улицах…

— …мы можем стать врагами. Не дурак, понимаю. Хватит разговоров, будем пить?

Зир хлопнул в ладони, и ковер мягко откинулся, пропуская пару гибких, полуодетых танцовщиц. Девушки мягко скользнули внутрь, разом ударили в бубны и запели. Тихо, надрывно, будто изливая на красный ковер тягучую тоску.

«То, что надо», — подумал Арман, вновь откидываясь на подушки. Стало чуть лучше, спокойнее, и тоска внутри шевельнулась ленивым зверем. Стелилась над подушками музыка вместе с дымом благовоний. Словно тени двигались вокруг танцовщицы, манили полураздетыми телами, и мягкий свет золотистым блеском струился по их намащенным телам, путался в распущенных волосах и отражался от звенящих браслетов.

Браслеты дешевка. И ткани, кутающие упругие бедра — дешевка. А вот их молодые, гибкие тела… в другое время Арман, пожалуй, поманил бы одну из танцовщиц, усадил на колени, покрыл бы поцелуями стройную шею, зарылся носом в волосы, пахнущие благовониями. Но сегодня не хотелось. Не волновали танцовщицы. Вино волновало. Сладкое, обильно приправленное пряностями и дарующее видения. Пленительная пустота в груди… и мягкий плен воспоминаний. Доверчиво спящая на его руках Ли. Тихой мышью притаившийся у окна Эрр, наблюдавший, как Арман сидит за уроками. Тонкая рука мачехи на плече. Все это было так давно… а кажется таким свежим, вчерашним.

Раз за разом Арман требовательно протягивал опустевшую чашу. Текла за окном снежная ночь, наполняла чашу сидящая рядом миловидная служанка. Тихим журчанием лилось вино, мелькали в свете камина медные браслеты прислужницы, поблескивали призывно глаза танцовщиц, и все больше хотелось спать…