-- Вы поняли, шкуры? Мы вас отпускаем. Цените, бля. Недолго вам осталось.

   Последняя фраза сопровождается подобострастным хихиканьем "очкарика", к которому вскоре присоединяется Богдан. Под это хихиканье они и оставляют нас лежать на земле, побитых и окровавленных, пристегнутых прочными пластиковыми хомутами к ножкам лавочки.

   А небо вздрагивает от удара грома в третий раз.

   18:40

   Безвыходность ситуации сваливается на нас в одночасье, едва стихают в отдаленье шаги наших мучителей. Небо охвачено газовой гангреной, переполненные отравленной водой антрацитовые тучи висят низко над землей, будто крышка гроба, обитая черным бархатом. Крышка гроба, которая вот-вот захлопнется.

   Я рву руку изо всех сил, пластиковый хомут глубоко рассек кожу и теперь врезается в вены. Арт грызет свой зубами, но толку от этого чуть. До спасительного козырька над подъездом, под которым мы могли бы укрыться, пять метров, которые мы никогда не успеем преодолеть. Первые капли уже срываются с неба.

   Арт поднимает на меня глаза, и я вижу, что они полны слез:

   -- Макс.... Макс...

   Его губы искривляются, и вдруг он начинает плакать. Меня хватает ненамного -- через секунду мою грудь тоже сотрясают рыдания.

   Мы ревем, как малые дети. Мы оплакиваем свои потерянные жизни, оплакиваем друзей и родных, которых никогда больше не увидим, оплакиваем нелепость ситуации, в которую угодили и которой вполне можно было избежать. Какими же мы были идиотами! Конфликт, послуживший толчком для всей этой истории, кажется теперь до того пустяковым, до того надуманным, что от этого хочется плакать еще сильнее, и мы плачем, ревем в голос, размазывая кровавые сопли по окровавленным лицам.

   Потом первая капля падает мне на затылок. За ней вторая, на нос. Третья и четвертая попадают на тело.

   Потом Арт, в бессознательной попытке спастись, подползает под лавочку. Под рейчатую, мать ее, лавочку в надежде укрыться от дождя!

   Потом несколько холодных капель шлепается мне на ноги.

   Потом на нас стеной обрушивается почти тропический ливень.

Глава 13

Серебряный чемоданчик

   19:00

   Что есть смерть? Прекращение всех процессов жизнедеятельности. Есть ли жизнь после смерти? Никто еще не вернулся с того света, чтобы ответить на этот вопрос, а, значит, вопрос остается открытым. И в то же время, невозможность появления человека, способного закрыть его, само по себе является ответом. Парадокс, но отсутствие доказательств существования загробной жизни будет вечно питать веру в ее существование.

   Удивительно, что я думаю об этом, лежа под ядовитым дождем, который вот-вот убьет меня. А, впрочем, что может быть естественнее мыслей о смерти на пороге смерти? Говорят, некоторые люди на смертном одре умудряются думать о хорошем, вспоминать лучшие моменты жизни, уходить в мире, а не в злобе и ужасе. Не верю. Я даже не верю, что смогу поверить в это пятьдесят лет спустя, когда будет что вспомнить. Никто не хочет умирать -- ни в двадцать пять, ни в сто. Но многие хотят верить в то, что хотят, как многие хотят верить в то, чего нет. Жизнь парадоксальна, и этим отличается от вымысла.

   Я чувствую, как отравленная вода струится по моему телу, проникая в раны на коже, инфицируя каждую царапину и трещину. Агенты вируса разносятся с током крови по организму, внедряются в здоровые клетки, в первую очередь поражая мозг. Необратимые изменения начинаются сразу же. Пока я не чувствую их, но процесс уже запущен и его не остановить. Очень скоро мой мозг изменится до неузнаваемости: либо погибнет, либо спечется в борьбе с вирусом, превратив меня в вечно голодное животное, лишенное всяких мыслей, эмоций и даже первичных инстинктов.

   Есть ли жизнь после смерти? Для "прокаженных", умерших и вновь восставших, определенно есть. Что касается меня... сейчас я бы предпочел, чтобы ее не существовало. Не для меня. Но кого волнуют мои желания?

   Я держу глаза закрытыми, и только слышу шум дождя да всхлипывания Арта неподалеку. Отравленная вода омывает тело и члены, холодит кожу и голову, принося облегчение разбитым мозгам, и в то же время не дает забыться, уйти из реальности, сбежать от мучительного переживания процесса собственного умирания. Как бы я хотел уснуть сейчас, а проснуться уже мертвым. Перестать существовать прямо здесь, в эту секунду. Но кого волнуют мои желания?

   19:30

   Мне все же удается ненадолго отключиться -- сказывается физическое и психологическое потрясение. Когда я прихожу в себя, дождь едва моросит, а через несколько минут перестает вовсе. Разлепляю глаза и первое, что вижу -- мокрое и бледное, как мел, лицо Арта. Он лежит на боку, отсутствующим взглядом рассматривая меня... и улыбается.

   Я смаргиваю, не веря глазам. Нет, мне не привиделось -- тонкие губы моего друга растянуты в улыбке, обнажающей окровавленные зубы. А может, это первые симптомы поражения мозга? Галлюцинации...

   Перекатываюсь со спины на бок, насквозь промокшее исподнее липнет к телу. Меня колотит мелкая дрожь -- я до костей продрог. Земля под лавочкой, к которой нас приковали, продавлена тысячами ног, в углубление уже натекло порядком воды. По сути, мы лежим в большой луже, точно пара чумных свинок на последнем издыханье.

   С трудом поворачиваю затекшую шею и смотрю на Арта. Соломенные волосы мокрым шлемом охватили голову, длинный чуб слипся на лбу "гитлеровским" клинышком.

   -- Ты чо лыбишься?

   -- Макс... -- шепчет тот едва слышно. -- Макс... дождь...

   В отличие от меня, Арта бьет крупная дрожь, как если бы кто-то подсоединил к его ушам пару электродов и включил тумблер. Цианозные губы, искривленные идиотской ухмылкой, темные круги вокруг глаз (под левым налился солидный фингал), контрастирующие на белом лице, отчего мой друг похож на тощего филина...

   Колонна мурашек перебегает с затылка на спину, и меня сковывает леденящий ужас. Артем сошел с ума... Свихнулся. Сомнений в этом быть не может. Этот безумный блеск в его глазах, который ни с чем не спутать. Его гибнущий мозг агонизирует, клетка за клеткой сжираемый вирусом "розового дождя", побуждая своего хозяина вести себя ненормально, неестественно. Пугающе.

   -- Что -- дождь?

   -- Дождя, Макс, дождь... Ты не видишь?

   -- Да, я вижу. Мы попали под дождь, Арт. Это конец...

   -- Да нет же, идиот! Не конец!

   Он точно съехал с катушек. Боже, за что мне это?

   -- Арт, ты не в се...

   -- Дождь, Макс! -- кричит Арт, и с моих глаз вдруг спадают шоры. -- Ты что, не видишь? Дождь нормальный!

   19:48

   Шаг. Еще шаг. Боже, как болит голова...

   Я считаю дни. Сколько прошло с начала конца? Сутки? Двое? Не больше трех, точно. А кажется, что прошел месяц -- столько всего пришлось пережить. Когда все начиналось, я знал, что нам придется несладко, но даже не подозревал, что будет так круто. Каждый день -- новое сражение за жизнь, каждый час новое испытание. Как на любой войне, время растягивается здесь... Неделя вечной гонки со смертью равна году обычной жизни в мире, канувшем в бездну.

   Меня снова мутит. Наклоняюсь вперед, упираю руки в колени и стравливаю на землю желчь -- ничего другого во мне не осталось. Бредущий рядом Арт останавливается, пережидает. Его пошатывает, руки и ноги в крови и грязи. Особенно кровоточит правое запястье. Хомут, который он все-таки сумел перегрызть, глубоко вошел в плоть, поэтому грызть пришлось не только пластмассу, но и кожу.

   Проблевавшись, стою с полминуты, возвращая дыхание. Потом возобновляем путь. Босые ноги шлепают по холодной грязи, но нам не холодно. И не жарко. Нам никак. Людям, полчаса назад родившимся заново, не до плотских капризов.

   Что день грядущий нам готовит? Какие испытания? Переживем ли мы новый бой? Лучше всего не думать об этом. Эта тактика испокон веков помогала солдатам не свихнуться на войне -- поможет и нам. Как сказал один командир одному новобранцу: "пока ты не поймешь, что уже умер, ты не сможешь выйти из окопа".