Таков, например, случай с реалиями (прежде это были термины), связанными с видами и оснасткой парусных судов в России. Призванные Петром I мастера — голландцы, немцы, англичане — приехали со своим словарем и оставили в русском языке набор исковерканных русскими рабочими голландско-немецко-английских слов, которые в этом виде и сохранились до наших дней. Иначе сложилась история морской терминологии в Болгарии. С 1398 по 1878 гг. болгары жили под владычеством Османской империи, и в то время, когда Петр I строил свой парусный флот, и значительно позже, вплоть до Освобождения, у болгар, за неимением своих судов, не было и названий для них; а если и была какая-нибудь очень примитивная морская терминология, преимущественно турецкая, то до нас она не дошла. Вот почему, переводя описания морских эпизодов той эпохи с любого западноевропейского языка, болгарский переводчик вынужден прибегать к посредничеству русского языка, откуда перешла вся старая морская терминология при создании болгарского флота, и «навязывать» своему читателю совершенно непонятные ему исковерканные гол-ландско-немецко-английские слова-реалии, иногда еще больше исковерканные транскрибированием их на болгарский язык. Возьмем два-три различных случая скажем, «рус.» рангоут, восходящее к голл. rondhout, которое транскрибируется болг. рангоут, даже когда это перевод англ, spars; или же англ, whaleboat, первоначальное «китобойное судно», затем превратившееся в легкую быстроходную шлюпку с мачтой и парусом и произносимое по-английски (х)уэйлбоут, которое вошло в русский язык под обликом вельбот, а в болгарский — велбот; или англ, fall (в значении снасти, троса), произносимое фол, но воспринятое по-русски, явно путем не транскрипции, а транслитерации, как фал, и превратившееся по-болгарски в фалина.

Приблизительно то же можно сказать и об упомянутой И. Левым «рыцарской культуре» эпохи западноевропейского феодализма — в частности, о названиях доспехов и их деталей, отсутствующих во многих языках, носители которых не имели или имели мало соприкосновения с рыцарством. По-видимому, вследствие географической

138

близости и столкновений с рыцарями духовно-рыцарских орденов Прибалтики, некоторые термины-реалии либо перешли в русский язык, возможно, через польский, в несколько измененном при транскрипции виде, либо были скалькированы, либо обозначаемые ими понятия получили в результате словотворчества иные названия. В болгарском же языке, несмотря на ранние «визиты» крестоносцев и непродолжительное, правда, соседство с Римской империей, «рыцарской терминологии» не сохранилось. Вот почему для болгарского переводчика эти реалии представляют немалую трудность. Приходится нередко прибегать к испытанному средству конца прошлого — начала нашего века — заимствованиям (кстати, не только в переводах) из русской лексики, которые бывают иногда оправданы не только близостью языков, но и прямой этимологической связью. В современном болгарском языке для англ, visor, фр. visiere, нем. Visier, соответствующих рус. забрало, судя по толковым словарям, нет эквивалента. Слово забрало встречается, по Н. М. Шанскому, в русской литературе с начала XIX в.', а по данным болгарского этимологического словаря², восходит к древнеболгарскому слову, встречаемому в Симеоновом сборнике и Златоусте — памятниках XI и XII вв. Таким образом, мы можем заимствовать из русского языка слово, заимствованное им из древнеболгарского.

В другом случае, переводя русскую историческую беллетристику, болгарский переводчик наталкивается на затруднения совершенно иного характера. В Болгарии тоже были цари, царский двор, вельможи, бояре, существовала сложная система податей и налогов и пр. Но было это, — возвращаясь еще раз, для примера, к переводу А. Толстого, — задолго до Петровской эпохи, и все исторические реалии этого разреза общественной жизни, как они встречаются в письменных памятниках и в современной исторической литературе, до византийского владычества (с 1018 г. до конца XII века) — древнеболгарского происхождения, за исключением некоторых латино-ви-зантийских титулов и названий, а затем все было заимствовано из действительности Византии и средневекового Запада. Для употребления при переводе русских ис-

¹ Краткий этимологический словарь русского языка под ред. Н. М. Шанского. М.: Просвещение, 1975.

² Български етимологичен речник. София, 1971. Авторы же русского словаря считают, что «рассматривать забрало — часть шлема» — как церковнославянское (Фасмер, Преображенский...) неверно.

139

торических книг они не годятся, так как резко меняют этническую, историческую и даже географическую обстановку, ослабляют колорит оригинала и, так сказать, . наряжают русского царя в одеяния византийского императора. И переводчику приходится искать другие способы передачи исторических реалий и идти главным образом по пути словотворчества.

Здесь мы воздерживаемся от термина «неологизм», чтобы не отнимать у этих «новых», сочиненных переводчиком слов необходимого для них аромата старины — ведь они должны возместить отсутствие названий соответствующих старых понятий или предметов в ПЯ. Когда же А. Н. Толстой говорил (цитируем по Г. Гафу-ровой, указ, соч., с. 33), что в своей работе над историческим романом старался не столько употреблять архаизмы, сколько вытравлять неологизмы, он явно имел в виду новые слова, реалии более новой эпохи, которые внесли бы дисгармонию в воспринятую им лексику. Впрочем, соблюсти это, вероятно, было очень трудно, поскольку и в «Петре Первом» встречаются характерные ляпсусы, например: «Ратники из северных губерний (разрядка наша — авт.) дивились такой пышной земле»¹, а губерния как административная единица была введена Петром I лет десять спустя после описываемого похода князя Василия Васильевича.

Итак, при переводе исторических реалий переводчик может включить в свой арсенал много разных видов оружия, начиная с транскрипции и не забывая устаревшие слова своего языка, иногда подходящие диалектизмы (довольно опасное оружие), заимствования из других языков (даже чужие реалии, прижившиеся в других языках), семантические неологизмы, т. е. сочиненные им слова для старых понятий.

В заключение главы приведем очень удачное высказывание А. Андрее: «В искусстве перевода, как и во всяком другом искусстве, не может быть готовых эталонов, раз навсегда определенных правил и решений. Не может быть единого решения и в вопросе о том, должен ли переводчик, перевыражая произведение, отделенное от нас известной исторической дистанцией, дать почувствовать современному читателю эту дистанцию и в какой мере он должен это делать»².

'Толстой  А.   Н.  Указ, соч., с. 130.                                                           ^

²Андрес    А.    Дистанция времени и перевод. — МП,  1965, №$' 5,

г. 128.

140

Глава 11

ПЕРЕВОД СОВЕТИЗМОВ

Звучат во всех краях планеты Без перевода, как Москва, Большевики, Октябрь, Советы, Мир, Спутник — русские слова.

А. Твардовский

Советизмы, слова рожденные Великим Октябрем, представляют для переводчика с русского языка особый интерес потому, что хочется и нужно каждый из них довести до сознания и сердца иностранного читателя, а сделать это бывает иногда мучительно трудно.

Для определения этой группы реалий, о которых еще Л. Н. Соболев писал как о «советских неологизмах», «советских реалиях» ', воспользуемся дефиницией, точнее — дефинициями Г. В. Чернова. Включая в свои исследования «так называемые «советизмы», которые он причисляет к БЭЛ, автор отмечает, что это «слова и словосочетания, возникшие за годы советской власти, или старые слова и словосочетания, у которых в этот период возникли новые значения» ². Однако это может послужить только началом дефиниции, которую мы дополним его же определением БЭЛ (родового понятия) как слов, названных «безэквивалентными, то есть не имеющими постоянного устойчивого эквивалента, приемлемого в различных контекстах»³, лишний раз подчеркнув специфическую советскую окраску этих единиц.