А что даст отнесение этих признаков к терминам? Принято считать, что специальная терминология — об­ласть специальных наук и дело узких специалистов. Од­нако в наш век научно-технической революции это мне­ние можно считать несколько устаревшим даже по отно­шению к некоторым терминам весьма узких отраслей науки. Благодаря интенсивному развитию средств мас­совой информации, сближающих не только континенты, но и людей науки с остальной частью человечества, для нашего времени «характерна одновременная тенденция к терминологичности и к деспециализации», обусловлен­ная «широким проникновением терминов в народную

¹ Это слово удалось обнаружить только в БАРС, но в другой транс­крипции: «орех кешу».

² И, 30.1.1975;                              .„--.           . _; ,. 5.,;^.,. ,. ,

11

жизнь»'. Получается так, что, в конечном счете, и пока­затели «знакоместа» и «чуждости» в качестве ограничи­тельных критериев не слишком надежны.

Если добавить к этому частый и легкий переход реа­лий в термины и терминов в реалии, то наиболее убеди­тельными средствами отличения реалий от терминов сле­дует считать местную и/или историческую окраску, харак­тер литературы (художественной, научной), в которой употребляется данная лексическая единица, и, разумеет­ся, узкий и широкий контекст.

Реалия и имя собственное

Некоторые реалии обладают и признаками имен соб­ственных, другие стоят на границе между обеими катего­риями, и не менее правильно было бы сказать, что мно­гие из имен собственных могут быть и реалиями. В са­мом деле, близкие черты многих реалий и имен собст­венных в ряде случаев делают почти невозможным их размежевание. Нередко границу приходится проводить, опираясь лишь на орфографию: с прописной буквы пи­шется имя собственное, со строчной — реалия; а в отно­шении немецкого языка, где с прописной пишутся и нари­цательные имена, отпадает и эта «соломинка».

Однако, как большинство отличий формального ха­рактера, и это в общем нельзя считать особенно на­дежным; непоследовательность в написании ряда еди­ниц на разных языках, а зачастую и в границах одного языка, может свести его на нет.

От типичных имен собственных некоторые реалии от­личаются в плане содержания лишь наличием собствен­ного значения (семантики) и по этому признаку их мож­но было бы приравнять к так называемым «говорящим» или «значащим» именам собственным. Например, среди наименований праздников есть вполне понятные: День учителя, Международный женский день, а есть и такие, которые ничего не говорят читателю — нала, малиду и др., попадающиеся, например, в упомянутом выше сочи­нении Л. В. Шапошниковой; по той или иной причине она не сочла нужным раскрыть их семантику, и в пере­воде, как, впрочем, и в оригинале, они останутся в роли скорее имен собственных (несмотря на написание со

'Семенова  О.   Н.  Архаическая лексика   в романе   А. Толстого «Петр I» и способы ее перевода на эстонский язык. — ТКП, с. 57.

12

строчной буквы), чем реалий    (см. об    этом еще   ч. И,

гл. 2).

Таким образом, и здесь можно повторить тот вывод, который мы сделали при сопоставлении реалий с терми­нами: границы между некоторыми именами собственны­ми и (некоторыми) реалиями зыбки, иногда они вовсе отсутствуют, иногда одна категория переходит в другую, и причислять данные слова к той или другой можно (весьма условно) только опираясь на орфографию. Тем не менее мы не склонны включать имена собственные в категорию реалий, а исходя из критериев теории пере­вода, рассматриваем их как самостоятельный класс «без­эквивалентной лексики», которому присущи свои приз­наки и приемы передачи при переводе, разумеется, нередко совпадающие с приемами «перевода» реалий. С реалиями их роднит большей частью и яркое коннота-тивное значение, обусловливающее способность переда­вать национальный и/или исторический колорит, которое, кстати, и заставляет ряд авторов причислять их к реа­лиям.

:'|

Реалия и обращение                                                                                 '

Особую группу реалий составляют обращения. В нашей старой классификации они были лишь вскользь упомянуты в одном ряду с должностями, званиями, титу­лами, но в дальнейшем более детальное их рассмотрение выявило ряд отличий, обусловивших выделение их в са­мостоятельную главу (ч. II, гл. 3) настоящего исследо­вания: во-первых, далеко не каждое обращение можно считать реалией, во-вторых, многие из них играют двоя­кую роль и, в-третьих, что гораздо важнее, они требуют особого подхода с точки зрения перевода и переводимо-сти.

Реалия и отход от литературной нормы

Многие из реалий могут представлять собой и отход от литературной нормы. Последнее понятие значительно шире, поскольку реалиями мы считаем только лексичес­кие (редко фразеологические) единицы, а литературная норма может быть нарушена (в зависимости от авторско­го замысла) на любом уровне языка и речи.

Сопоставляя выше реалии с терминами, мы искали главным образом границы между обеими категориями

13

(опираясь на их функции в речи, на характер текста, в котором они употребляются), здесь же мы постараемся указать возможность реалий принадлежать и к «нели­тературной» лексике.

Так, реалии могут оказаться в числе слов ограничен­ного употребления, в первую очередь — диалектиз­мов (включительно и лексики областных говоров). Это вполне естественно: ведь многие реалии обозначают мест­ные предметы; сравнительно немногие принадлежат к элементам сниженного стиля — просторе­чию и жаргонной лексике, а еще меньше их среди дру­гих лексических отступлений от литера­турной нормы (возникших как стилистический прием ав­тора), таких как ломаная речь, детская речь, дефекты речи и т. п.

Любопытный материал в этом отношении дают «Ка­заки» Л. Толстого. Выборочная проверка по БАС неко­торого количества слов, которые мы считаем реалиями, показала следующее.

Судя по пометам в словаре, большинство из них соот­ветствует литературной норме, т. е. лишено запретитель­ных помет, но в их толкованиях имеются указания на не­которую ограниченность употребления в связи с местной и/или исторической принадлежностью их референтов. На­пример, чихирь определяется как «кавказское крас­ное неперебродившее вино», чивяки — «кожаные туфли с мягкой подошвой у жителей Кавказа и Крыма», кизяк — «высушенный в виде кирпичей навоз с примесью соломы, служащий топливом на юге..» (разрядка на­ша— авт.); подобные толкования имеют и слова аул, бу­за, драбант, купей, сотник, станица, хорунжий, бешмет и т. д.; историческими реалиями можно считать слова сотник, станичный (атаман), хорунжий, абрек, но только последнее слово имеет помету «ист.» (снятую в послед­нем издании Ож.).

Из лексики областных говоров к реалиям относятся крига, каймак, поршни (помеченные как «обл.»); диалектизма ми, по всей вероятности, сле­дует считать и те слова, которых в БАС нет: монет (муж. р.), чамбары, чапура, урван, лопазик, флинта; из них первые два есть у Даля, чапура и урван есть там же, но в несколько иной форме («чапарка», «чапаруха», «ур-ванец», «урвен», «урвиголова»), а последних двух, к счастью, объясненных автором, нет и у Даля.

Такого типа реалии мы назовем локальными в 14

отличие от национальных (см. гл. 5). К ним, пожалуй, относятся и слова, русские по форме и вполне литератур­ные, но с непривычным для литературного языка содер­жанием, по существу диалектные слова, обозначающие типичные для казацкого быта предметы и понятия: няня (=друг), закуска ( = пряники и конфеты), избушка (по­мещение для хранения и обработки молока у казаков) и т. д. С точки зрения перевода, эти слова нужно отмечать особо, поскольку они относятся иногда к «ложным друзь­ям переводчика».