чреве моем и открылась мне тайна.

У Святой Софии — блаженные персты Андрея Рублёва живут, кисть его пречудная,

в боголюбовских соборах глас великий, жалкий княгини Евпраксии, что с чадом своим

с теремной светличной вышки низринулась. И кровь свою жемчугами да хризопразами

по половецкой земле расплескала, хана татарского чуралась, почести поганой,

ордынской, убегая. А за печью соловецкой — хлебный Филиппов рай, успенское слово

Ивану Грозному: «Здесь приносится жертва Богу, а за алтарем льется кровь

христианская, — как предстанешь на суд Его обагренный кровью безвинных?..»

Оттого там и сердцу хорошо, тепло и слезинка там медовая. У романовской же

церкви всё навыворот. Из рублёвского Усекновения сделана афиша, а про благоверных

82

княгинь неудобь и глаголати. — Не только ханами, но даже ханскими жеребцами

обзаводились. И не Филиппа в митрополитах, а Малюты Скуратовы в таковых

верховенствуют.

Увы! Увы! Облетело золотое церковное древо, развеяли черные вихри травчатое,

червонное узорочье, засохло ветвие благодати, красоты и серафических

неисповедимых трепетов! Пришел Железный ангел и сдвинул светильник церкви с

места его. И всё перекосилось. Смертные тени пали от стен церковных на родимую

землю, на народ русский, на жемчужную тропу сладости и искусства духовного, что

вьется невидимо от Печенеги до индийских тысячестолпных храмов, некогда

протоптанная праведеными лапоточками мучеников народных, светоискателей и

мужицких спасальцев. И остались народу две услады: казенка да проклятая цигарка.

Перемучился народ, изжил свою скверну, перегорел в геенском окопном пламени и,

поправ гробовые пелены, подобные Христу, с гвоздиными язвами на руках и ногах,

вышел под живое солнце, под всемирный, красный ветер.

Тут-то и облещись бы в светлые ризы, и воспеть бы Церкви: «Сей день, его же

сотвори, Господь, возрадуемся и возвеселимся в онь». Но Железный ангел сдвинул

светильник Церкви с места его.

И всё перекосилось.

Полетела патриаршая анафема на голову воскресшего Христа-народа, завертелся,

как береста на огне, хитрый, тысячехоботный консисторский бес, готовый удавить

своими щупальцами Вечное солнце, Всемирную весну, смертию смерть поправшее

народное сердце.

И всё это для торжества свечной кружки, для державы блудницы вавилонской -

всесветной шлюхи фрейлины Вырубовой!

Воистину мена Христа на разбойника Варавву!

Обезъязычела Церковь от ярости, от скрежета зубного на Фаворский свет, на веянье

хлада тонка, на краснейший виноград красоты и правды народной.

А где скрежет зубный, — там и ад непробудный. Там и мощи засмердят, и

Александры Свирские с Митрофаниями воронежскими в бабьи чулки да душегрейки

разрядятся.

Какой гной и оподление риз Христовых!

От крови Авеля до кровинки зарезанного белогвардейцами в городе Олонце

ребенка взыщется с Церкви.

Кровь русского народа на воздухах церковных.

И никакая англо-американская кислота не вытравит сей крестной крови с омофоров

церковных генералов.

Сдвинутый светильник - вторая луна на тверди, но не небесной, а преисподней,

светило нечистое, Каинов жертвенник, который шипит и чадит под живоносным

дождем нового всемирного разума.

❖♦>❖

Был у обедни. Младенца в себе пробуждал.

А стариком из церкви вышел.

И лицо всё в слезах.

Словно у покойника побывал.

«Приду и сдвину светильник твой с места его..,» Это не я говорю, а в Откровении

прописано, - глава вторая, стих же пятый побеждающий.

<1919>

КРАСНЫЕ ОРЛЫ

Слетелись красные орлы. Дружной стаей на огненный зов солнца мчатся они

оборонять свое родное гнездо — Коммуну.

83

Слышат черные пропасти буйный, битвенный клекот, свист бесстрашных, могучих

крыльев, и содрогаются они, скликают волчьим воем свою окаянную рать для

последнего, судного боя.

Сыны солнца — орлы, и кровожадное волчье стадо — вот два непримиримых

лагеря, на которые раскололась сейчас вселенная. Кто победит?

Один лагерь залит ослепительными лучами всемирного солнца истины, радости и

счастья, золотые трубы поют в нем и орлиной, пылающей кровью окроплены святые

знамена.

Другой — кромешный, как ад, окутан черной, клубящейся тучей, и волчий

замогильный вой, смешанный с трупным гнойным ветром, виснет и кружится над этим

проклятым становищем...

Слетелись красные орлы.

Дети солнца. Наши желанные, кровные братья.

Отборный, бесценный жемчуг родимой земли.

И этот слёт видит сегодня, всегда серая и убогая, отныне трижды блаженная

Вытегра.

Коммунары уходят на фронт.

Обнажайте головы!

Опалите хоть раз в жизни слезой восторга и гордости за Россию свои холопские

зенки, вы — клеветники и шипуны на великую русскую революцию, на солнечное

народное сердце!

Дети весенней грозы, наши прекрасные братья вступили в красный, смертный

поединок.

Солнце приветствует их!

Вселенная нарядилась в свои венчальные одежды. Мы кланяемся им до праха

дорожного и целуем родную, голгофс-кую землю там, где ступила нога коммунара.

Радуйтесь, братья, - земля прощена!

Радуйтесь славе всемирной, радуйтесь трепету ясных знамен! Смертию смерть

победим!

<1919>

КРАСНЫЙ НАБАТ

Из моря народной крови выросло золотое дерево Свободы.

Корни этого дерева купаются в чистых источниках бытия, в сердце матери-

природы, ствол ушел за сотое, отныне разгаданное и послушное небо, а ветви своею

целящею, бальзамической тенью осенили концы вселенной.

Жаждущие народы, отягченные оковами племена потянулись к живоносным плодам

чудесного древа.

Всех радостнее, в младенческом непорочном восторге, в огненном восхищении, —

пошел навстречу красному древнему шуму русский многоскорбный народ.

Из окопного, геенского пламени, из клубов ядовитого газа, под смертным

пулеметным градом восстал прекрасный, облеченный в бурно-багряный плащ витязь,

он же сеятель с кошницей, полной звездных, пылающих зерен.

И горы поколебали свои вершины, поклоняясь Огненному сеятелю, океаны

принесли ему дары, и недра земли выдали ему свои неисчислимые клады.

Из заревой руды, из кометного золота алмазным молотом выковало ему солнце

волшебные ключи и на своем поясе-радуге опустило их с высей к ногам прекрасного.

Ключи от Врат жизни вручены русскому народу, который под игом татарским, под

помещичьей плетью, под жандармским сапогом и под церковным духовным

изнасилованием не угасил в своем сердце света тихого невечернего, - добра, красоты,

самопожертвования и милосердия, смягчающего всякое зло. Только б распахнуть врата

84

чертога украшенного в благоуханный красный сад, куда не входит смерть и дырявая

бедность и где нет уже ничего проклятого, но над всем алая сень Дерева Жизни и

справедливости.

Но два смрадных чудовища переградили светлому витязю путь к Вратам

солнечным.

Капитал и Глупость — вот имена этих чудовищ. Кто же толпится вокруг престола

первого из них? Кто льнет к ступеням страшного седалища, сооруженного из

человеческих костей и червонцев? Только не бедняк, его гонят, его вид неугоден взорам

златозубого владыки. Бедняку даже не позволяется приближаться к нижней ступени

престола, потому что его тело изнурено работой и покрыто одеждой нужды. Итак, кто

же собирается вокруг нечистого престола капитала?

Богачи и льстецы, хотящие стать богачами, падшие женщины, бесчестные

пособники тайных пороков, шуты, сумасшедшие, развлекающие совесть своего

владыки, и лжепророки, променявшие Христа на сатану, воскуряющие фимиам

виселице и осеняющие распятием кровавую плаху.

И еще кто? - Люди насилия и хитрости, пособники угнетения, неумолимые