следы кнута на его спине, что стоят его слезы, если поэт занят проблемой, которая

мучит его и вызывает к жизни еще один драгоценный сонет? Закроем глаза на все это,

обратимся к самим себе — к этому призывает нас скорбно-прекрасный голос, идущий

49

из Сан-Пауло. Кастро Алвес слышит этот голос, у юноши с невеселой жизнью и

семейными драмами тоже свои проблемы. Но, подруга, голос, доносящийся из сензал,

сильнее, и он проносится над Ресифе, он витает над морем и умирает в скалах, которые

обнимает ветер. Этот голос требует справедливости и свободы. Этот голос требует

отмщения за страдания рабов. Однако люди безразлично проходят лшмо,

50

будто перед ними всего лишь мычащее стадо. Нужно, чтобы кто-то придал

убедительность и красоту этому голосу негров, рвущемуся из души. Нужно, чтобы кто-

то обратил жалобы и мычания в клич настолько мощный, чтобы люди остановились

перед несчастьем, чтобы поняли, что это страдают не животные, а тоже люди, только

более несчастные, чем они *.

Среди тех, кто жив и воспевает смерть, и среди тех, кто скорее мертв, чем жив, но

хочет жить свободным, шестнадцатилетний юноша ищет свою дорогу. Станет ли он

еще одним певцом меланхолии или пойдет в народ и поднимет его на освободительную

борьбу?

Сильнее, мощнее и прекраснее, чем благозвучный голос поэта из Сан-Пауло, голос,

который плачет в сензалах Ресифе. Ибо нет ничего прекраснее голоса народа. И

гениален тот, кто умеет передать его, придать ему форму, кто идет впереди всех, кто

зовет к завтрашнему дню.

В этом столь важном, 1863 году, преодолевая сомнения и грусть, борясь с соблазном

пойти по легким дорогам искусства, Кастро Алвес познает женщину, которая родилась,

чтобы доставить ему радость и блаженство. И тогда же он пытается придать

поэтическую форму стонам невольников, чтобы начать описывать в стихах трагедию

рабства. Любовь и свобода возникают перед ним в этом году, и поэт чувствует, что они

скоро придут за ним, придут, чтобы потребовать всю его жизнь. Его руки — еще дет-

ские руки, его голос — еще ломающийся юношеский голос. Но внезапно, чудом,

которое совершает гений народа, он находит себя и ясно видит, что его дорога тут. В

один прекрасный день свобода покончит со стонами людей, и тогда, подруга, на земле,

которую другие поэты не замечают, будут слышны только нежные напевы любви и

радостный смех детей.

Таков урок, которому нас учит сегодня Кастро Алвес, о моя подруга, ты, что несешь

в груди страсть к свободе и огонь любви в своих ясных глазах.

Великий век — свидетель драмы, Где свет боролся с черной тьмой.

Стоял август, подруга моя, лил дождь над плантациями сахарного тростника и над

сензалами, над домами Ресифе, над его мостами и портом. Но в душе студента сияло

весеннее солнце: в этот августовский день с ним познакомился факультет. Здесь еще

почти не знали этого шестнадцатилетнего студента, красивого и жизнерадостного,

автора стихов о любви, иногда читавшего их в театре. Он декламировал из ложи,

приветствуя Фуртадо Коэльо *, знаменитого актера того времени. Его услышали, на

мгновение обратили на него внимание, но тут же забыли. Только близкие друзья да

женщины, которым он посвящал сонеты, знали, что он кое-что собой представляет.

Факультет был увлечен Тобиасом Баррето, его словом, образом жизни, культурой.

Поэт из Сержипе, он бренчал на гитаре и знал латынь. Все крайности сошлись в этом

сыне засушливого сертана Кампоса,

50

50

выходце из народа, человеке со сложным характером, для которого жизнь была

трудным подъемом. Бывший семинарист, уже не первой молодости, бывший препо-

даватель, несущий на хвосте своего имени кучу всяких историй и легенд,

импровизирующий плохие стихи и хорошие речи, проглатывающий книги, недо-

верчивый и горделивый, факультетский деятель и завсегдатай бара, он привлекал

внимание к своей сложной личности и вызывал воодушевление у студентов, искавших

себе вожака.

Во второй половине века то, что доселе было незыблемым, пошатнулось. Слово

поэтов и трибунов уподобилось ветру, который сотрясает и раскачивает до основания

дерево тирании. Вслед за этим ветром, предвещавшим бурю, налетит народный ураган

и сметет все препятствия на своем пути. Отныне лозунгом дня становится прогресс:

это слово пришло вместе с освободительными идеями произведений Виктора Гюго.

Студенты волновались и искали вожака. И они увидели его в этом мулате, который

родился среди бедного люда в сержипском сертане, в пыли высохшей земли, среди

колючей дикой каатинги, который получил образование ценою большого мужества и

больших усилий. Они увидели в нем того, кто, может быть, знает великие слова,

которые они хотели услышать. Только народ способен их сказать через своих

глашатаев. Так не станет ли этот выходец из народа, человек со смешанной кровью и

живым умом, не станет ли он его истинным глашатаем? Но этот человек, подруга, хоть

он и вышел из народа, стремился стать над народом. Он хотел пойти дальше своего

класса, стать лидером другого, высшего класса. Но студенты еще не знали этого и

ориентировались на него, не замечая, что есть другой студент, юноша с едва

пробивающимися усиками, стихотворец, пишущий для девиц, юноша, который если и

не был выходцем из народа, то шел в народ, увлекаемый неведомой силой. Он не мог

петь о том, что столько раз воспевали его предшественники. Ему надо было найти

нечто достойное его великого слова. И только народ, его страдания, мечты и чаяния

были достойны

51

гения поэта. Им надо было встретиться и соединиться— народу и Кастро Алвесу,

так в бурную ночь соединяются ветер и ливень, низвергающийся с небес, чтобы вместе

взбаламутить морские волны. Он тоже собирался покинуть свой класс; у поэта было

все, что этот класс мог дать ему, но он считал все это слишком малым для себя. Его

влекли большие дела и мечты, которые пока считались нереальными. Тобиас

отправился на завоевание одного класса, Кастро Алвес — на завоевание всего народа.

Действительно, его путь был более трудным и требовал ббльшего мужества. Кастро

Алвес боролся за то, чтобы тысячи несчастных, у которых не было имени, по праву за-

няли свое место под солнцем. Выйдя из народа, Тобиас никогда не обращал свой взор

на драму рабства, никогда не лелеял безумные мечты о будущем. Он бежал от того, что

51

было там, откуда он пришел. Кастро Алвес отдал свой голос и свое сердце тем, кто был

невольником, и его восхождение было более тернистым, более тяжелым.

Но до этого августовского дня, подруга, факультет права, а с ним и город и вся

страна ничего не знали о юноше, который услышал зов народа — мощнее любого

другого зова, юноше, который прочитал в сердцах невольников и люден с улицы

требования освобождения от рабства и призывы к созданию республики.

Поговаривали, что он пишет любовные стихи, которые восторженно расхваливали

друзья. Но не этого хотели, не об этом просили студенты факультета и народ на

площадях. Они хотели видеть человека, который знал бы любовь, но знал бы и свободу,

кто воспевал бы женщин, но воспевал бы и толпу, толпу, которая сумела бы заставить

его не только нашептывать нежные слова любви, но и выкрикивать слова ненависти и

мести.

* * *

Стоял август, подруга, и в парадном зале факультета собрались студенты и

преподаватели, представители видных семейств провинциальной аристократии,

разбогатевшие торговцы, журналисты и поэты.

52

Здесь были защитники устоявшегося миропорядка и те, кто еще не знали толком,