палачам народа, те перестают быть художниками, ибо основное условие искусства —

служить рабу против господина. И те, кто дезертирует и предпочитает закрывать глаза

на борьбу угнетенных с угнетателями, отвратительны, сколь бы красивыми внешне они

ни казались. Будешь ли ты, моя негритянка, считать красивым человека, если узнаешь,

что он оскопил себя из боязни познать тайну любви? Его красота неизбежно окажется

фальшивой... Таковы эти художники, что бегут из мира, негритянка, и замыкаются в

мелком искусстве и мелкой скорби. Их красота — это убогая, лживая красота. Их

голоса бессильны, ибо это люди, которые сами оскопили себя. Они не хотят знать, что в

мире есть нищета и горе, они хотят лишь одиночества.

Но есть и другие художники, подруга, они крепки, как самые могучие деревья в

лесу. Они видят народ, понимают его драмы и страдания. И они взывают к мщению,

возглавляют и поднимают массы. Это подлинные художники, они — «звезда, свет ко-

торой ведет народы».

Крупнейшим таким художником в Бразилии был Кастро Алвес, подруга. Я расскажу

тебе о стихах, которые он написал в этом, 1865 году, в доме на улице Лима, у Идалины.

Восемнадцатилетний юноша становится великим певцом своей родины, распознав

драму, которую другие еще не хотели видеть. Он становится поэтом освобождения от

рабства, поэтом республики и свободы. Когда он почти столетие назад слагал свои

освободительные песни, у него находились такие слова, которые звучат сегодня как

слова нашего современника, говорящего о наших сегодняшних проблемах *. В этом,

1865 году он начинает писать серию поэм «Рабы». Впрочем, одна из этих поэм

относится к 1863 году. Это означает, что проблема возникла перед ним, когда он был

59

еще мальчиком, и сопровождала его всю жизнь. Больше раба его заботит только

свобода. Склони свою голову мне

60

на плечо, подруга, распусти свои волосы, я расскажу тебе об этих стихах.

В этих стихах целая эпопея, вся трагедия негров в этих стихах. Поэт рассматривает

эту трагедию во всех аспектах, исследует и воспевает ее. И почти всегда его голос

призывает к восстанию, это клич мщения, это уверенность в победе. Ни на один миг не

вырывается у него слово пессимизма или уныния. Он оптимист и верит в будущее. Его

песнь страдания — песнь надежды. Он не хочет лишь жаловаться на участь черных

людей, он хочет их освободить. Его песня не жалоба, она — гимн.

В этих стихах все персонажи мрачной драмы: господин, раб, мать негритянка,

ребенок, который должен быть продан... Поэт сумел увидеть трагедию во все ее

моменты. И, познав ее, заявил:

О, как смотреть на зрелище позора?

Нет, он не закрывает глаза на гнусное и тяжкое зрелище. Он ощущает потребность

покончить с ним:

Освобождение наступит скоро... Да, скоро! Завтра, может быть!

Таковы все его аболиционистские стихи: в них надежда на освобождение, поиски

завтра, призыв к нему. Когда он начинал кампанию за освобождение негров от рабства,

он был совсем одинок *, у него не было соратников. Но он, моя подруга, воззвал к ве-

ликим людям прошлого, которые так же, как он, страстно мечтали о свободе для

народа. Вот они, его первые товарищи по освободительной борьбе:

Здесь вы, Сикейра, Машадо и Иво', Здесь вы, герои, отчизны сыны. Словно, как

прежде, поднялись на битву В зареве бледном встающей луны.

1 Руководители освободительного движения либералов в 1848 году.

60

Вот Тирадентес1, кто был четвертован, Тело разъято, прибито к столбам; Капля за

каплей стекала на землю Алая кровь на потеху врагам. Зодчий отважный, великий

Андрада, Кем был заложен фундамент страны; Ветром шевелится тога трибуна В

зареве бледном встающей луны.

И все они, перенесенные от своих героических грез к действительности рабства,

спрашивали голосом поэта:

Где же земля, за свободу которой Некогда велся с тиранами спор? Землю, и славу, и

саван могильный Рабства пятнает отныне позор.

В то время, моя негритянка, были популярны произведения об индейцах. В индейце

искали прообраз бразильской расы, индейца воспевали, из него делали Героя. Кастро

Алвес не хотел уходить в прошлое от жгучей действительности своего времени. Его

песня не об индейце, затерянном в уединенном уголке леса. Он остался лицом к лицу с

жизнью. Его герой — негр. Он описывает жизнь негра, начиная с его родной Африки:

Землю Африки недаром Вспоминает негр с тоской: Торговать им как товаром Там

не мог хозяин злой.

И он сопровождает негра шаг за шагом по его новой родине, возможно более

красивой, но, конечно, более несчастной. Он описывает своего героя во все моменты

его жизни: негр родился — и уже вырван из рук матери, он полюбил — но не может

быть любимым, а в будущем его ждет униженная, бездомная старость... Поэт

описывает беглеца в селве, чер

1 Тирадентес (Ж оаким Жозе да Силва Ш а в и -е р) — руководитель национально-

освободительного движения в Минас-Жераис — Инконфиденсия Минейра (1792). Это

движение имело целью освобождение Бразилии от португальского колониального

гнета.

60

61

ного «бандита», горящего жаждой мщения. И он не только описывает, он

проклинает того, кто порабощает, кто продает и покупает невольника, бесчестит и

унижает его. Он проклинает тех из поэтов, кто уклоняется от своей миссии певца

народа. Проклинает священника, который служит рабовладельцу опорой. Его поэзия —

глубокая и мощная — потрясает рабство в самых его основах.

Его первое слово — о страдании матери, черной невольницы, от которой хозяин

отрывает малютку. Поэт хочет, чтоб все увидели эТо страдание, эту бесконечную тоску,

эту повседневную дра^у жизни:

На срок, читатель, самый малый Расстанься с этой пышной залой И опустись со

мной в сензалы, Где света нет, где мир угрюм. Ребенка своего лишенной Там матери

услышишь стоны, Не брызнула б слезой соленой На твой изысканный костюм.

Но пусть не следуют за поэтом те, кто не в силах понять горе негра. «Ты, что

находишь иной раз грустным свой собственный праздник», «ты, настолько великий,

что никогда не слышишь ничего, кроме звуков оркестра», — тебе незачем следовать за

поэтом, ибо ты никогда не поймешь, «как гибнет раса новых прометеев».

Но мы пойдем вслед за поэтом, подруга, ибо наши ноги привыкли к таким

переходам и наши глаза — к таким зрелищам. Вот перед нами черная мать укачивает

ребенка нежной колыбельной. На дороге слышится топот кавалькады. Это к хозяину

приехали другие хозяева. Они хотят купить рабов. Вот они:

Загаром покрыты их лица.

Во рту же сигара дымится;

Улыбки у них плотоядны,

А взгляды и хищны и жадны.

Ус лихо закручен.

С серебряной ручкой —

Как символ их мощи и власти —

Болтается Хлыст у запястья.

61

Начищены туфли до блеска. У пояса ж в виде подвеска.— Нельзя забывать и про

это — Увидишь ты ствол пистолета.

Невольница трепещет возле убогой кроватки ребенка. Для рабыни, подруга, «стать

матерью — преступление, иметь ребенка равносильно краже». Вскормленное грудью

дитя ее любви уже имеет хозяина. Кастро Алвес призывает ей на помощь Иисуса Хрис-

та. Но это опасно, подруга: у хозяина есть свой Христос, запертый в алтаре,

освещенный свечами и одетый в золото. Хозяин показывает покупателям товар. В углу

мать, «недвижная, обезумевшая, потерявшая разум». И диалог между невольницей и

хозяином отражает все оттенки материнской любви. Она просит, умоляет, взывает о

пощаде. Хозяин не слушает ее — ведь она всего лишь негритянка. Но когда у нее

отнимают ребенка, она уже не рабыня — она мать, она львица, защищающая свое дитя.

И хозяин вынужден отступить. Кастро Алвес любил, чтобы в его стихах негры