Потонут вмиг в огне его лучей!
Он будет свит не смертными руками,
Из чистых струй нездешнего огня,
Того огня, перед которым пламя Людских очей, лампады в блеске дня.
Шарль Бодлер. «Благословение»
(из цикла «Сплин и Идеал»)
Эти чудные слова — душевный свет прощенья неистовым врагам, горящий в душе
благочестивого поэта. Шатенный трубадур, отец российской эго-поэзии, ядро
отечественного футуризма — Игорь Северянин - уже и теперь достоин венчания
венком мистическим, ибо «дань со всех миров вселенной» претворяется им с каждой
новой эдицией все более и более успешно, чаруя новыми, неиссякаемыми запасами
красот Слова...
Но «несть пророка в отечестве своем» — приходится цитировать вековую, вечно
юно-старую истину. Какая дань получена нашим Северным Бардом? Критика?
Бессмысленная, мелкая, дегутантная травля профано-пигмеями крылатого колосса
вызывает в душе каждого интеллектуального субъекта ощущение неприятного осадка
горечи, оби-
ды зародной, титанический талант, вместе с ощущением подобно тому, какое
188
чувствовалось бы при виде персонажей этой траги-комедии - геростратов
журналистики, ведших еще вчера конюшенные знакомства ради репортанса в отделе
«Спорт и Фавориты», а сегодня цепляющихся грязными, звериными лапами за
литературные перья, — геростратов, воспроизводящих коллективные попытки
загрязнить светлые воды Великого Океана.
Выше я назвал травлю Игоря Северянина трагикомедией. Действительно.
Величайшей трагедией современного литературного периода была бы непонятность
творца тридцати трех креатюр, замыкающих четыре тома. Многие, даже из числа
компетентов, так и полагают: Северянин недоступен для восприятия его. О, далеко нет.
Pro quo представляется в следующем виде. Старые ветераны литературы, потерпев
поражение в борьбе с равнодушием публики, переменили стяги. Уходит «старая
школа»... Ряд фиоритур... Выдвинулись на передовые позиции «исты». И закипел бой,
бой переменного счастья, кратковременных, но сладких диктаторств.
И вот теперь, когда ослабели силы т. н. «молодых», — всех этих Бальмонтов,
Блоков, Городецких, Кузминых, Кречетовых, Цензоров и т. п. «милостивых государей»
стиха, — теперь, когда они с завистью во взоре робко озираются назад и беспокойно
вглядываются в туманную даль грядущего, — перед их взглядами вырисовываются
новые, золотые, вечные слова — Футуризм. — «Пробьет и ваш час!» — доносится чей-
то голос последнего отчаяния. - «Принудят уйти и вас!» — Нет! — твердо звучит
ответность. — Мы даем просящему хлеба — хлеб, а не камень. Мы не принимаем
сусальный картон за червонное золото. Придет время, но мы не умрем. Мы
перевоплотимся в Новую Грань!..
Ближе... ближе победное шествие, оначаленное сосьетерами ректо- риата Академии
Эго-Поэзии и Игорь Северянин - первосвященник, верховный жрец ее...
А Геростраты, прикидываясь недорослями для восприятия его, забрасывают его
камнями, пользуясь тем, что чело их украшено толпой розами Триумфа. Пошлая
кукольная комедия! Уничтоженные лилипуты, зрящие не дальше своего собственного
носа! В мизерности своей они не могут видеть, что все «перлы» их потонут вмиг в огне
его лучей. «Перед его тиарой» из чистых струй «нездешнего огня» венцы уходящих
тривиалов, вместе взятые, только, мигая, лампада в блеске дня.
Лира Игоря Северянина настроена в высоких тонах - как и сама Правда. Струны-
звуки смелы, как слова Истины. Словно неизмеримость бездны океанной стихии -
глубок смысл Северяниновых гимнов жизни, бытию, великому, прекрасному, доброму
Богу. Его мелодия - песнь солнца, русской Весны, молодости.
Его рифма - изысканно-кристальна, словно звезды северного небосвода, изредка
прорезаемого ассонансными дерзо-безумьями. Ради ассоциации всего этого невольно
прощаешь слабую сторону - самоти- туляцию до «его светозарности».
А как дерзновенно-красив он, когда, сменив Эолову цевницу на Скорпионовы бичи,
клеймит кровавыми, нещадно-глубокими, идущими до самого сердца ранами.
И ее сиятельство, имеющая душу душистую, очень удобную для проституток и для
королев. И бальзако-летнюю звезду Амьенского бомонда, рифмующуюся звучнее всех
с резедой Bronze-oxidй, блондинку Эсклармонду, ту, что остра, как квинтэссеНца
специй:
В любовники берет господ с трапеций И, так сказать, смакует мезальянс...
Условностям всегда бросает:
Schocing!
Экстравагантно выпускает лиф,
Лорнирует базарно каждый смокинг,
Но не во всяком смокинге калиф...
189
Как устрицу глотает с аппетитом Дежурного огейзерную дань...
При этом всём — со вкусом носит титул,
Иной щеке даря свою ладонь!
И призраков серого Мизера — Будне — Трясины, всасывающей, тушащей своими
ядовито-убийственными испарениями все живые огни.
И даже родную страну, не приявшую его:
Где вкус так жалок и измельчен,
Что даже — это ль не пример?
Не знают, как двусложьем Мельшин Скомпрометирован Бодлер, —
Где блеск и звон карьеры — рубль А паспорт разума - диплом;
Где декадентом назван Врубель За то, что гений не в былом...
Некоторая доза интуиции потребна для de voir venir лишь при чтении поэзы
«Увертюры», - открывающей «Качалку Грэзерки»:
Как мечтать хорошо Вам
В гамаке камышевом
Над мистическим оком, над бестинным прудом...
Все на свете возможно, все для Вас ничего!
...Качнетесь Вы к выси,
Где мигающий бисер,
Вы постигнете тайну: вечной жизни процесс.
И мечты сюрпризэрки
Над качалкой Грэзерки
Воплотятся в капризный, но бессмертный эксцесс.
Последняя строфа может, пожалуй, служить резюме всех критических дессинациев
о Игоре Северянине.
Да, для лиризы «Балькис и Валтасар» (по Анатолию Франсу).
Северянин мобилизирует своими аккордами мировые недвижности. И прав он,
говоря, что он крылат. И за Атлант:
Настанет день - польется лава - Моя двусмысленная слава И недвусмысленный
талант.
Насколько тонко понимает он палача-эстета, за красоту покаранного Оскара
Уайльда!
Его душа - заплеванный Грааль,
Его уста - орозенная язва...
Так ядо-смех сменяла скорби спазма,
Без слез рыдал иронящий Уайльд...
Щедрит причудами оборотов речи, прошедшей через реторту его вдохновенности
(Негное вдыханье... Сафар... Кризантемы...)
Он и сейчас вправе ретурнировать библейское - «Остановись, солнце!»
- Идите, стоящие! Живите, мертвые! Явитесь, небулозы! И слова его вызывают
великий реактив, ибо Игорь Северянин — избранник, отмеченный Богом, наделенный
дарами гения, умом орла, величием короля, ритмом великого бога Олимпийского.
И. В. Игнатьев
КРАСАВИЦА, НЮХАЮЩАЯ ТАБАК
•-Через известные сроки в редакцию приходили маленькие тоненькие брошюрки
стихов, иногда всего в 8-10 страничек. Редактор брал их, метил, посыпал пеплом
смешные, вычурные, нелепые стихи и, улыбаясь, вручал соответственному сотруднику.
- Игорь Северянин опять прислал стихов. Будет охота, - отметьте. Наутро в газетах
появлялись курьезные цитаты:
190
...Чтоб ножки не промокли, их надо окалошить...
...Он готов осупружиться, он решился на все...
...О, Лилия ликеров, о, Crиme de Violette!
...Я выпил грез фиалок фиалковый фиал...
...Я приказал немедля подать кабриолет,
И сел на сером клене в атласный интервал...
...Офиалчен и олилиен озерзамок Мирры Лохвицкой.
Лиловеют разнотонами станы тонких поэтесс...
Не доносятся по озеру шумы города и вздох людской,
Оттого что груди женские тут не груди, а дюшесе.
...Цилиндры солнцевеют, причесанные лоско,
И дамьи туалеты пригодны для витрин.