отрубили головы 4). Литовский канцлер Радзивилл в своих записках говорит 5), что

Сулиме отрубили голову, потом разрубили его тело на четыре части и развесили на

четырех концах города. Перед казнью он просил похоронить с ним золотой образ,

который папа Павел Y когда-то прислал ему за то, что он, разбивши турецкую галеру,

послал в дар папе триста пленных турок. Радзивилл говорит, что Сулима обратился в

католичество, но это не помогло ему, и он должен был подвергнуться той же участи,

как и его товарищи, оставшиеся в православии.

Реестровые получили похвалу от короля за то, что не пристали к Сулиме и выдали

непослушных. В виде милости положили увеличить козацкое сословие еще одною

тысячею, но зато, кроме них, никому не дозволяли именоваться козаком, и всех

выписанных из реестров строго обязывали повиноваться панам, в имениях которых они

жили. Тогда паны жестоко наказывали непокорных за малейший признак

непослушания. Гетман Конецпольский получилъ' предписание расставить кварцяиое

войско в Украине; и польские жолнеры обращались с русским народом грубо и

своевольно. «Ми-сь-мо людъ

*) Сказ. о Гетм. до Богд. Хм.

2)

Львова:, лет. Ж. М. Н. Пр. 1838 г. Апр.

3)

Олис. Укр. Бопл,, 20.

4)

Львова:, лет. Ж. М. Н. Пр. 1838. Апр.

5)

Раш. Albr. Radz., 20.

79

рыцерьский,—кричали украинцы—тому сь мо не привикли; то нам не звичай!» Но

и реестровые козаки также не удовольствовались похвалами: им не платили жалованья,

а только водили обещаниями, притом же хотели их держать в руках. Кварцяное войско,

по приказанию коронного гетмана, заняло Корсун, который, по старому обычаю, был

местом для козацкой арматы (артиллерии). Один из начальников польских отрядов, сын

подольского воеводы, вошел в Корсун, расположил свой отряд и свою челядь в домах

жителей, считавших себя уже издавна козаками, и сверх того насильственно овладел

местечками: Бузыном, Вороне, Нивами и Лозами, которыми издавна владел киевский

Николаевский монастырь. Это раздражило реестровых: связь с выписчиками и вообще

с русским народом не могла быть подавлена сословными интересами до такой степени,

чтоб неудовольствия народные не находили отголоска в реестровых козаках.

В 1636 г. козаки обратились с жалобами к королю; посланники их были сотники:

черкасский—Барабаш, и Чигиринский—Зиновий-Богдан Хмельницкий.

Тогда посредником между козаками я правительством выступил Адам Кисель,

оратор за православие на сеймах. Он считал себя искусным дипломатом.

Переговариваясь с козаками, он уверял их в своем расположении, назначал им сроки

для уплаты жалованья, а когда эти сроки проходили, назначал другие, между тем завел

между ними шпионов, ссорил между собою старшин, подкупал подарками и, таким

образом, тянул время. Простые козаки собирались составить чернецкую (т.-е. из черни,

без старшин) раду, а за подобными радами следовали у Козаков возмущения. Кисель

всеми мерами их удерживал от этого и водил обещаниями. Старшим, как титуловали

его поляки, или гетманом, как величали его сами козаки, был у них тогда Василь

Томиленко, патриот, прямодушный простак, управляемый лукавым писарем своим

Онушкевичем, угодником Киселя и панов. Дождавшись до праздника св. Илии—срока,

указанного Киселем для уплаты козакам жалованья, и не получивши этого жалованья,

козаки не решались собирать, как грозили, чернецкой рады, в которой могли

участвовать уже и не козаки, а неопределенное число поспольства. Они принудили

своего старшего созвать на реке Русаве вальную (генеральную) раду, в которой, при

старшинах, участвовали все простые (поспольство), не только реестровые козаки.

Кисель, узнавши об этом, отправился туда сам.

То было в первых числах августа 1636 года.

„Нам обещали деньги в мае,—говорили козаки,—а не доставляют и в августе; мы

много потерпели, оставаясь без денег; на море нам ходить не позволяют, а мы оттуда

получали себе пропитание; мы и братьев своих воевали и непокорных выдали под меч

его величества, и за то теперь от урядов и нодстарост переносим утеснения и

оскорбления; и денег нам не даютъ». Старшины безуспешно пытались усмирить

волнение. Одни кричали: идем на Запорожье, а оттуда на море! Другие кричали: идем

на города, на уряды (власти), которые нас обизкают! Вырвали из рук у Томиленка

камышину и хоругвь и кричали: собирать чернецкую раду! Но этот шум произвели

выписчики, которые затесались на раду; реестровые были умереннее и, после

нескольких часов шума, Киселю удалось уговорить их подозкдать до праздника

роскдества Богородицы.

80

«Будем еще ждать, — сказали наконец реестровые, — да только, если нам не

заплатят тогда нашего жалованья и не удовлетворят за те обиды, которые нам делали

уряды, так мы заберем армату и уйдем на Запорожье».

После того прошел еще месяц. Денег не было. «С козакаии, — писал тогда Кисель к

коронному гетману,—могут удаться три способа: они уважают духовных греческой

религии и любят богослужение, хотя сами больше походят на татар, чем на христиан;

во-вторых, на них действует страх королевского имени, а в-третьих, они любят взять

там, где можно достать. Сообразно этому, я употребил с ними три способа». Кисель

обдаривал старшин и наобещал их потомству разных благ и нрав, потом убедил

митрополита послать к козакам двух игуменов, и те уговаривали рыцарей именем

православной веры не подниматься из-за корысти на Речь-Посполитую и не навлекать

беды на церковь, мать свою. Наконец, Кисель составил фальшивое письмо от короля к

себе и послал его Томиленку, показывая вид, что делает это не по обязанности, а из

расположения к козацкой старшине. В этом письме от лица короля высказывались

укоры козакам за то, что они, не доверяя королевскому обещанию, собирались

устроивать чернецкую раду и бежать на Запорожье; следовали затем уверения в

непременной присылке денег, а потом угрозы в случае непокорства и непослушания.

Посылая копию с такого письма, Кисель советовал козакам отправить депутатов на

предстоящий сейм и просить ограждения от обид, сохранения своих прав и исправной

уплаты жалованья.

Но эти уловки не предупредила волнения. Осенью, не дождавшись жалованья,

Чигиринский полк взбунтовался и выступил к Крылову; прочие полки еще колебались.

Изо всех полков собирались охотники на Запорожье с тем, чтобы оттуда выплыть на

море; выписчики толпами приставали к реестровым и сообщали им мятежный дух.

Козаки снова установились в Корсуне, когда им было это запрещено; их армата

перенесена была в Черкасы по приказанию коронного гетмана,—козаки захватили

четыре киевских пушки, взяли свою армату из Черкас и перевезли в Крылов.

. Предполагавшийся морской поход в этом году не состоялся: ограничились

выходом нескольких чаек. Наступила осень; время было неудобное для плавания по

Черному морю. Притом же козакам предстояла надежда • воевать и с дозволения

правительства. Крымский хан воевал с буджацкими татарами, которые, находясь под

начальством мурз Кентемиров, не повиновались хану, и в то же время были врагами

Польши, беспрестанно делая нападения на польские области. По этому поводу

крымский хан вошел с Польшею в дружеские сношения и правительство дозволяло

козакам подать ему помощь. Посланник Речи-Посполитой Дзершек повез хану

обычные упоминки и на дороге прибыл к козакам, которым было приказано проводить

его. Сначала его приняли не слишком доброжелательно. «Не годится,—говорил ему

Томиленко,—чтоб ваша милость вез упоминки хану, когда еще не уплачено жалованье

козакам: для хана у вас деньги есть, а для Козаков их нет!» Однако, Дзершек был