хоть с дурачком!

...Мы на кладбище пришли за молочком.

Крест-накрест окна горбылем,

как будто избы крестятся,

прощаясь с тем, что там — в былом,

а в будущем не встретится.

Л и ш ь тучи ходят вверх и вниз,

летают и не тают,

как будто души мертвых изб

над крышами витают...

А за быльем-крапивой дымочек над избой—»

взъерошенный, драчливый комочек голубой,

72

Смоленой дратвы шорох, и шилом да иглой

там одноногий шорник

с тоскою держит бой.

На пришлых взгляд бросает:

«Ну что ж, заходь в избу!»,

а сам хомут спасает,

работает узду.

Покуда есть работа,

тоске людей не сжиты

Работа хочет что-то распавшееся сшить.

По шорницкой привычке пьет, сидя на полу:

«Я здесь был сшит, парнишки,

и здесь я и помру.

Не бойтесь — я не пьяный. Пускай пропал колхоз —

ногою деревянной я в землю эту врос.

Сбежать? В тепле пристроиться к чужому калачу?

Достоинства, достоинства терять я не хочу!»

На лбу — булыги пота.

Хрипит: «Покамест здесь

в деревне есть хоть кто-то,

еше деревня есть!»

Па гимнастерке латаной

медали всех сортов —

за оборону, взятие

различных городов.

Л и ш ь нет одной медали —он заслужил, герой,

медаль за оборону деревни мертвой той.

Ну что ж, пошли, матросики!

Нас обступает мгла.

А там в избе работает, работает игла,

и снова к нам доносится,

гудя по кедрачу:

«Достоинства, достоинства

терять я не хочу!»

73

выручай, работа! Покамест, словно здесь,

в

России есть хоть кто-то,

еще Россия есть!

" Д

е

р о, как оробелое, не грохает во мгле.

и

видим —что-то белое плескается в ведре.

^·°к поясняет глухо

у темных изб-могил:

«Есть у него пегуха.

Сам доит.Нацедил».

ь ° Я с ь хоть каплю выплеснуть нечаянным качком,

К °К улыбнуться пробует: «Мы, значит, с молочком».

1967

МОЙ

ПОЧЕРК

Мой почерк не каллиграфичен.

За красотою не следя,

как будто бы от зуботычин,

кренясь, шатаются слова.

Но ты, потомок, мой текстолог,

идя за предком по пятам,

учти условия тех штормов,

в какие предок попадал.

Он шел на карбасе драчливом,

кичливом несколько, но ты

увидь за почерком качливым

не только автора черты.

Ведь предок твой писал при качке,

не слишком шквалами согрет,

привычно, будто бы при пачке

его обычных сигарет.

71

Конечно, вдаль мы перли бодро,

но трудно выписать строку 4

когда тебе о переборку

с размаху бухает башку.

Когда моторы заверть душит

и целит в лоб накат волны,

то кляксы лучше завитушек.

Они черны — зато верны.

Пойми всей шкурой и костями,

как это сложно — воспевать,

когда от виденного тянет

не воспевать, а лишь блевать.

Тут — пальцы попросту немели-

Тут — зыбь замучила хитро.

Тут от какой-то подлой мели

неверно дернулось перо.

Но если мысль сквозь всю корявость,

сквозь неуклюжести тиски

пробилась, как по Лене карбас

пробился все же до Тикси,—

потомок, стиль ругать помедли,

жестоко предка не суди,

и д а ж е в почерке поэта

разгадку времени найди.

1967

Дорога в дождь — она не сладость.

Дорога в д о ж д ь — о н а беда.

И надо же, к а к а я слякоть,

к а к а я долгая вода!

Все затемненно: поле, струи,

и мост, и силуэт креста,

и мокрое мерцанье сбруи,

и всплески белые хвоста.

75

Еще недавно в чьем-то доме,

куда под праздник занесло,

я мандариновые дольки

глотал непризнанно и зло.

Все оставляло злым, голодным:

хозяйка пышная в песце,

и споры о романе модном,

и о проехавшем певце.

А нынче поле с мокрой рожью,

дорога, дед в дождевике,

и т я ж е л ы сырые вожжи

в его медлительной руке.

Ему б в тепло, и дела мало.

Ему бы водки да пивца!

Не знает этого романа,

не слышал этого певца.

Промокла кляча, одурела...

Тоскливо хлюпают следы.

Зевает возчик... Надоело

дождь вытряхать из бороды...

1960

Россия, ты меня учила,

чтобы не знал потом стыда,

дрова колоть, щепать лучину

и ставить правильно стога,

ценить любой сухарь щербатый,

коней впрягать и распрягать

и клубни надвое

лопатой,

с а ж а я в землю, разрубать..,

Россия, ты меня учила —·

и в юных и в иных летах

упрямым быть, искать причины

того, что плохо, что не так,

76

и свято поклоняться праху,

и свято верить в молодежь,

и защищать по-русски правду,

и бить по-русски в морду ложь...

Но ты меня еще учила

всем скромным подвигом своим,

что званье «русский» мне вручила

не для того, чтоб хвастал им.

А чтобы был мне друг-товарищ,

будь то поляк или узбек,

будь то еврей или аварец,

коль он хороший человек.

Б л а г о д а р ю тебя, Россия,

за то, что строю и пашу,

за буквы первые косые,

за книги те, что напишу,*'

Наградой сладостной и грустной—

я верю — будет мне навек,

что жил и умер я, как русский,

рабочий русский человек.

1955

КРАСОТА

Роса в привередах не ходит

по части запросов проста.

Роса себе место находит

везде, ибо это роса.

Роса лепестков не канючит -

росе не хватает садов,

и с проволочных колючек

свисает, как будто с цветов.

Горят ее капли сквозные

на клепке и в щелях креста

и, словно роса, по России

рассыпана ты, красота.

77

Олекмою полные ведра

к земле пригибают девчат,

но вольно качаются бедра

и груди крамольно торчат.

Копчушка

в Сангарах киркою

по вечной

стучит мерзлоте,

но челка

льняною рекою

о вечной

журчит красоте.

В толкучке устькутского орса

тебя обзовут: «Паразит!»,

но греческой выточкой торса,

смеясь, продавщица пронзит.

Шикарно взвалив под Слюдянкой

цементный мешок на плечо,

с какой величавой осанкой

чалдоночка кинет: «Ничо!»

А взгляд электродово-синий

вдруг сварщица в Ленске прольет,

и тайная грация линий

спецовку мятежно пробьет.

Ах как недостойны все робы

того, как звеняще тонки,

волною подкожною робко

по спинам бегут позвонки!

Ах сколькое в нас недостойно

того, как победно чиста,

пройдя революции, войны,

поводит плечом красота.

Все то, что у нас не выходит

и сходит на ход холостой,

пробел восполняя, восходит

на русской земле красотой.

И не на грейпфрутовых соках

и прочих изящных харчах —

восходит на кашах жестоких,

на ржавых консервных борщах.

73

Уродствами разного рода

и лаской оков и кнута

не выбита эта порода,

не вытравлена красота.

Покуда, как всеисцеленье,

как нации гордость и честь,

есть женщины в русских селеньях

Россия и будет и есть.

И верю я в чаянья наши,

когда вагонетки ползут,

а зубы Ростовой Наташи

слепяще блеснут сквозь мазут...

1967

Б А Л Л А Д А О ЛЕНСКОМ

ПОДАРКЕ

Подарками я не обижен, пожалуй.

Д а р и л и мне все —аж до каски пожарной.

Но в жизни не только мне глЪдили волосы,

и шли вперемежку —

пинки,гладиолусы,

и чертовы зубы, и медные трубы

и д а ж е (как смутно мне помнится)

губы.

Тот в рот, как подарок,мне проповедь вталкивал

Тот — дал мне патронище противотанковый.

А вождь сенегальский

жену чуть не отдал —