сотворил. И тако князь Василей и князь Иван Шуйские самовольством у

меня в береженье учинилися, и тако воцаришася; а тех всех, которые отцу

нашему и матери нашей главные изменники, и с поимания ( Так Пг М; Ар

поимачия. ) повыпускали и к себе их примирили. А князь Василей Шуйской

на дядей наших княж Андреева дворе, сонмишем и содейских, отца нашего

и нашего дьяка ближняго, Федора Мишурина изымав, поворовавши,

убили; и князь Ивана Федоровича Бельскаго и иных многих в розная места

заточиша, и на царьство вооружишася, и Данила митрополита сведши с

митрополия в заточении послаша: и тако свое хотение во всем улучиша, и

сами убо царьствовати начата. Нас же, со единородным братом, свято

почившим Георгием, питати начата яко иностранных, или яко убожайшую

чадь. Якова же пострадах во одеянии и во алкании! Во всем бо сем воли

несть; но вся не по своей воли и не по времени юности. Едино воспомяну:

нам бо во юности детства играюще, а князь Иван Василевичь Шуйской

седит ( Так Пг; М Ар судит. ) на лавке, локтем отвергшеся, от отца нашего о

постелю ногу положив; к нам же не приклоняйся не токмо яко

родительски, но еже властелински, яко рабское же, ниже начало обретеся.

И таковая гордыня кто может понести? Како же исчести таковыя бедне

страдания многая, яже в юности пострадах? Многажды поздо ядох не по

своей воле. Что же убо о казне родительского ми достояния? Вся

восхитиша лукавым умышлением, будто детем боярским жалованье, а все

себе у них поимаша во мздоимание; а их не по делужалуючи, верстая не по

достоинству; а казну деда и отца нашего бесчисленную себе поимаша; и

тако в той нашей казне исковавши себе сосуды злати и сребряни и имена на

них родителей своих подписаша,, бутто их родительское стяжание; а всем

людем ведомо: при матери нашей и у князя Ивана Шуйского шуба была

мухояр зелен на куницах, да и те ветхи; и коли бы то их была старина, и

чем было суды ковати, ино лутчи бы шуба переменити, да во излишнем

суды ковати. Что же о казне дядь наших и глаголати? Все себе восхитиша.

По сем на грады и села наскочиша, и тако горчайшим мучением,

многоразличными виды ( Так Пг М; Ар воды. ), имения ту живущих без

93

милости пограбиша. Сосетствующим же от них напасти кто может

исчести? Подвластных же всех аки раби себе сотвориша, своя ж рабы аки

вельможа устроите, правити же мнящеся и строити, и, вместо сего,

неправды и нестроения многая устроиша, мзду же безмерную от всяких

избирающе, и вся по мзде творяще и глаголюще.

И тако им на много время жившим, мне же в возраст достигшу, не

восхотех под рабскою властию быти, и того ради князя Ивана Василевича

Шуйского от себя отослал на службу, а у себя велел есми быть боярину

князю Ивану Федоровичу Бельскому. И князь Иван Шуйской, присовокупя

к себе всех людей, к целованию приведе, пришед ратию к Москве, и

боярина нашего князя Ивана Федоровича Бельского и иных бояр и дворян

переимали советники сего Кубенской и иные, до его приезду, да сослав на

Белоозеро и убили; да и митрополита Иоасафа с великим бесчестием с

митрополии согнаша. Потом же князь Андрей Шуйской со

единомысленики своими, пришед к нам в столовую избу, неистовым

обычаем, и перед нами боярина нашего Семена Федоровича Воронцова

восхитпвше безчестно и оборвавши, вынесли из нашей столовой избы и

хотели ево убить. И мы послали к ним митрополита Макария, да бояр

своих Ивана, да Василья Григорьевича Морозовых своим словом, чтоб его

не убили, и они едва нашего слова послушали, а сослали ево на Кострому;

а митрополита в то время безчесно ( Так Пг М; Ар безчетно. ) затеснили и

мантию на нем со источники исодрали; а бояр наших тако же безчесно

толкали. Ино то ли их к нам доброхотство, что бояр наших угодных нам,

супротивяся им, и велели их переимати и побили и различными муками и

гонении мучили? То тако ли душу свою за государей, своих полагают, что к

нашему государьству ратьми приходити и перед нами июдейским

сонмищем бояр имати, и с нами, государи, холопу ссылатися, или государю

у своего холопа упрашивати? То ли к нам прямая их служба? Воистину, сие

всем окрестным в подсмеяние, слыша такое их неистовство и гонение!

Како могу изрещи, колики беды случишамися от них от преставления

матере нашей и до того лета? Шесть лет и пол не престаша сия злая

содевающе!

Егда же достигохом лета пятагонадесят возраста нашеко, тогда, Богом

наставляеми, сами яхомся царство свое строити, и за помощию

всесильнаго Бога, начася строити и царьство наше мирно и немятежно по

воле нашей. Но тогда случися, грех ради наших, от произволения Божия,

распростершуся пламени огненному, царьствующий град Москву

попалиша; наши же изменники бояре, иже от тебя нарицаеми мученики (их

же имена волею ( Так М; Ар воею. ) премину), аки благополучно время

изменной ( Так Пг М; Ар изменно. ) своей злобе улучиша, наустиша

скудожайших умов народ, что бутто матери нашей мати, княгиня Анна

Глинская, со своими детьми и с людьми сердца человеческая внимали и

таковым чародейством Москву попалили; да бутто и мы тот их совет

94

ведали. И таковых их изменников наших наущением, множество народа

неистовых, воскричав, июдейским обычаем, приидоша соборныя и

апостольский церкви в придел святаго великомученика Димитрия

Селунского и, изымав боярина нашего князя Юрья Васильевича Глинского,

безчеловечне выволокли в соборную церковь Успения пресвятыя

Богородицы, и убиша в церкви безвинно, против митрополича места, и

кровию его помост церковный окравовивше, и вывлекше тело его в

предние двери церьковныя и положиша, яко осужденика, на торжищи. И

сие во церкви святой убийство его всем ведомо. Нам же тогда живущим в

своем селе Воробьеве, да те же наши изменники возмутили народ, яко бы и

нас убитп, за то, яко же ты, собака, лжеши, что бутто мы князь Юрьеву

матерь Глинского, княгиню Анну, и брата его, князя Михаила, у себя

хороним от них. И сия суемудръствия како смеху не подлежат! О чесо ради

убо нам царьству своему запалители самым быти? Такова убо стяжания

прародителей наших благословение у нас погибе, еже от иных вещей и во

вселенней обрестися не может. Кто безумен или яр отаков может явитися,

еже бы гневаяся на своя рабы, да погубит стяжания своя, могл бы их

погубити, а своя сохранити? Посему во всем ваша разумеется собачья

измена. Такожде на таковую высоту, еже Иван святый, водою кропити: се

убо безумие явственно. И тако ли достойно служити нам бояром нашим и

воеводам, еже таким собацким собрании безчеловечне бояр наших

доброхотных убивати, еще же в черте нам кровной, не помышляя в себе

страха нашего? И тако ли душу свою за нас полагают, еже во всем нам

супротивная устрояют? Нам убо закон полагающе во святыню, сами же с

нами путь шествовати не хотяще! Почто и хвалишнся, собака, в гордости,

такожде, и инех собак и изменников, бранною храбростию? Господу

нашему Исусу Христу глаголющу: «аще царство на ся разделит, не может

стати»; такожде кто может бранная понести противу врагов, аще растлится

междуусобия браньми царство? Яко же убо древо како цвести может, аще

корени сущу суху; тако же и сие: аще не прежде строения во царстве

благая будут, како бранная храбре поставятся?

Яко же убо предводитель множае полк утвержает, тогда множае

побеждаем паче бывает. Ты же, вся сия презрев, едину храбрость

похваляешь; а о чесом же храбрости состоятися, сия ни во что полагаешь,

и являлся не токмо утвержая храбрость, но паче разрушая, яко же ничто же

еси: в дому изменник в ратных же пребывании разсуждения не имея,