городе. А лучшим может быть только отдельный дом с приусадебным участком.

Поэтому в Литве вы нигде больше не увидите села, подобного Дайнаве.

Теперь хочу представить Станиславаса Науялиса. Он заместитель начальника

управления Министерства сельского хозяйства Литовской ССР. Того управления,

сотрудники которого ведают обновлением литовского села: руководят

переселением из хуторов в поселки, занимаются организацией сельских жилищно-

строительных кооперативов, держат в своих руках все индивидуальное жилищное

строительство. И делают все это, как о том свидетельствует практика,

толково, по-хозяйски, со знанием дела и жизни, увлеченно, с высоким чувством

ответственности, меры и красоты, с пониманием интересов сельских жителей.

Нет, я имею в виду не какое-нибудь одно село, на застройку и

благоустройство которого не поскупились. Речь я веду о селах, которые можно

назвать обычными, так как каждое из них — это одна из 1150 центральных

усадеб колхозов и совхозов республики.

Например, побывав в селе Моседис Скуодасского района, я считал, что

побывал в сказке. Однако вскоре меня разочаровали, сказав, что Моседис

действительно красивое село, но есть села и получше. И начали перечислять

их, загибая пальцы сначала на одной руке, а потом и на другой.

— Ну, а Лабунава, к примеру, что в Кедайнском районе, или Запишкис, Рокай

в Каунасском? — спросил я. Села эти в любом другом районе страны были бы

образцовыми как по застройке, так и по их благоустройству.

— А таких и вовсе сотни можно назвать, — ответили мне. И в этом ответе не

было преувеличения.

Недавно я проехал по дорогам Литвы более тысячи километров. И не увидел

ни одного старого села. Дело в том, что еще лет пятнадцать назад больших

деревень здесь почти не было, преобладали хутора. А хутор — это одна-две

избы среди поля, на взгорке, у лесной опушки. До 1967 года, например, в

республике насчитывалось 260 тысяч таких хуторских поселений. Немало их и

сейчас. Но многих уже нет — хуторяне переселяются на центральные усадьбы

колхозов и совхозов, где и строятся. Как правило, ставят новые дома,

просторные, со всеми удобствами. Хуторские избы, даже самые добротные, по

сравнению с ними кажутся убогими, годными лишь для Музея быта, созданного в

Литве очень и очень своевременно.

Растут, застраиваются небольшие деревни. А застраиваясь, обновляются,

разрастаются в большие и красивые села, в которых ежегодно ставится 6—7

тысяч домов. Дома кирпичные или щитовые, но облицованные силикатным

кирпичом. Так что литовские села сегодня — чаще всего белокаменные, в зелени

садов и деревьев. Села ухоженные, чистые, улицы многих из них напоминают

аллею заповедника, где нет никаких загородок, но где сорить, по газонам

ходить, а тем более цветы рвать строго-настрого запрещается. Запрещается не

табличками, а совестью человеческой. Не случайно же в Моседис каждую весну

прилетают гнездиться и выводить потомство дикие утки, белые и черные лебеди.

И гнездятся в самом центре села. Утки — в домике на берегу декоративного

прудика, для красоты созданного у колхозной конторы. Нет, прудик этот, как и

утиные гнездовья, не отгорожен от прохожих. Подходи, смотри, можешь

покормить уток и даже погладить их при этом. Это диких-то! Лебеди плавают на

большом пруду у старой мельницы, переоборудованной под уютный ресторан.

Плавают вовсе не прячась, не шарахаясь от человека. Привыкли, что здесь они

в полной безопасности.

— В нынешнем году черных лебедей почему-то меньше прилетело, — сказал

председатель колхоза. Сказал тем тоном, каким говорят председатели о

неурожае или ином каком бедствии.

Ходили мы по чистым улицам, любовались дворами, отгороженными от улицы,

от дороги и тротуара лишь декоративными кустиками, деревьями или валунами,

над украшением которых потрудился самый искусный художник — природа. За

кустами, деревьями или валунами — декоративный дворик с лужайками и

цветниками, с родничком посреди лужайки или крохотным бассейном между

камней. Дворик этот перед домом (так во многих литовских селах) не для

огородных грядок — для красоты.

Я спрашивал:

— Но ведь дворик этот — часть приусадебного участка, который хозяин

вправе картофелем занять? Как: вы этому препятствуете?

— Никак не препятствуем, — отвечали в разных селах.— Но чтобы не картошку

под окнами человек сажал, а создавал красивые лужайки, мы эту территорию

сразу же исключили из приусадебного участка. Считаем, что у него не

пятнадцать соток, а десять. А чтобы компенсировать эту землю, которую он мог

занять под картошку, выделяем ему за Селом на пять соток больше.

— И никто не возражает? Ведь декоративные лужайки во дворе, чтобы с весны

до зимы красивыми были, еще и немалых забот требуют...

— Поначалу не все соглашались, продолжали картошку сажать. Никто их за

это не ругал. Сажай, но посмотри, какой двор у соседа, сколько выдумки и

красоты там. К тому же мы начали практиковать конкурсы на лучший двор и дом.

Так что тут самое настоящее соперничество пошло.

Заходили мы и в дома: кто сам приглашал в гости, а к кому и

напрашивались. Смотрели, с городскими квартирами сравнивали (ведь задача-то

поставлена — сблизить уровень жизни в селе с городским) и обнаруживали:

сравнение не в пользу города.

Кто из нас в городе имеет 100 квадратных метров общей и 60 — жилой

площади? А здесь почти каждая семья так живет. Бытовые удобства? Все, какие

есть в современных городских квартирах. Отопление автономное — от котла,

оборудованного в подвальном помещении. От него же и горячая вода на кухне и

в ванне. Так что тепло в доме можно регулировать и по желанию, и по погоде,

не беспокоясь, что где-то теплотрасса может выйти из строя, или котельную на

ремонт поставят в самое холодное время, или истопник загуляет и оставит без

тепла и горячей воды. Котел работает на жидком топливе, которое хранится в

цистерне, врытой в землю у дома, в удобном для подъезда месте, чтобы шланг

от заправочной машины можно было дотянуть.

Здесь же, в подвале, — и кладовки, на комнаты похожие, в которых

копчености, соления и варения хранятся зимой и летом. Вход в подвал — прямо

из квартиры. Щелкни выключателем — и иди за продуктами, какие понадобились.

Продукты преимущественно свои, со своего огорода, со своего подсобного

хозяйства.

— Так что наши сельские жители и сами себя кормят, и еще государству

сдают немало, — заметил один из работников Министерства сельского хозяйства.

Тогда я поинтересовался, сколько же продукции производят литовские

крестьяне в личном подсобном хозяйстве. Почти 34 процента всей валовой

продукции, производимой в республике. Немало и продают: мяса — 16%, молока —

25, картофеля — 35%. Такова доля «излишков» в общей продаже продукции

государству,

Назвал я эти цифры и вспомнил одну сценку. Участники семинара — а это

были знающие сельское хозяйство и уклад сельской жизни люди, — любуясь

ухоженным чистеньким двором, спросили хозяйку дома:

— А коровы, свиней у вас, конечно, нет?

Это был не вопрос. Скорее уверенность, нуждавшаяся всего лишь в

подтверждении. Кстати, в то время и в защиту личного подсобного хозяйства

еще не было сказано решительного слова. В чести ходили не те, кто корову

держит, а кто ничего, кроме собаки, на подворье не имел. К тому же участники

семинара уверены были, что красота такая ну никак не совместима с домашним

скотом, тем более что никаких следов его при самом внимательном осмотре

никто не обнаружил: ни навоза, ни запаха.

— И корову, и свиней держим, — ответила с простодушной и чуть виноватой