какое-то сырое болото, которое надо осушить, а знакомый тебе уголок природы,

нуждающийся в улучшении. В таком улучшении, которое не нарушит сложившихся

взаимосвязей с рекой, лесом, всем миром природы

Слушал я разговор старшего с младшим, не по чину, а по возрасту, и

хотелось добавить вот что он край свой узнает и полюбит, не будет

безразличен к натуре на которую вынесен его проект, научится душой болеть за

« свое дело, радоваться успехам, переживать, если ущерб природе причинит,

пусть и ради благой цели, или укор услышит. Но тогда надо было добавить и

другое: как любит, болеет, переживает Иван Иванович.

Впервые я встретился с этим человеком, так непохожим на директора, во

время поездки группы писателей по мелиоративным стройкам Рязанщины. Хозяева

с гордостью показывали обновленные земли, называли объемы работ, сроки

окупаемости затрат, количество продукции, получаемой до и после.

А как чувствует себя природа? Не скудеет ли она?

Как чувствуют себя реки и озера? Не мелеют ли они в результате всех этих

преобразований? — спрашивали писатели.

Мелиораторы хоть и отвечали на эти вопросы, но без той уверенности и

увлеченности, с какой называли они экономические показатели, поэтому в

разговоре об экологии писатели все решительнее брали верх. Каждый приводил

примеры, которые подтверждали, что вопросы вовсе не надуманны, они на

горьком опыте основаны.

И тогда поднялся человек, который, представившись, начал, не без обиды за

подобные нападки, рассказывать о том, что здесь было и что здесь стало. Нет,

не о количестве продукции он говорил. Он тоже речь вел о природе, о самой

чистой и тихой красавице Пре, об озерах и старицах в ее пойме. Рассказывал в

деталях, которые стороннему человеку конечно же неизвестны, их мог знать

только человек, исходивший своими ногами всю пойму и каждое болото,

проваливавшийся в трясины, умудрявшийся на кочке-сплавине умостить теодолит

и, не шелохнувшись, проделать все те съемочные операции, которые в обычных

условиях требуют «топтания» вокруг инструмента. Он говорил так убежденно, с

таким поэтическим чувством природы, что все заслушались.

И никто бы не обиделся на него, если бы сказал гостям с упреком:

— А вы собрали ошибки отовсюду и почему-то нам их пытаетесь навязать.

Нет, он не сказал этих слов, но каждый услышал их и согласился: ошибки

эти действительно не на рязанской земле совершены.

Это был Иван Иванович Дорофеев, на которого все обратили внимание,

подходили к нему, говорили потом о нем, и, чувствовалось, все поверили ему:

хорошо, что проектный институт возглавил человек, так знающий и любящий

Мещеру, обиду природе он причинить не позволит.

Как человек деятельный и щедрый, Иван Иванович мечтательно рассказывал о

том времени, когда его любимая Мещера станет самой обширной и самой

прекрасной зоной отдыха, расположенной в огромном треугольнике между

Москвой, Рязанью и Владимиром. Да, он этого хотел страстно, вопреки мнению

многих хозяйственников, для которых отдых и польза несовместимы.

Но чтобы Мещера стала такой, надо прежде «вылечить» эту землю, пропитанную

ржавой болотной жижей.

Да, кроме звонких сосновых боров и красивых речек здесь «топи да болота»,

как писал о родных местах Сергей Есенин. По этой же причине другой русский

писатель, А И. Куприн, назвал Мещеру краем, забытым богом и людьми

«Вылечить» эту землю можно, но лишь «хирургическим» путем: прорезать

траншеи, чтобы «вживить» в них дренажные вены, по которым и будет уходить

излишняя влага.

Что и говорить, нелегкая и ответственная операция, немалых сил и затрат

требует, немалого умения и мастерства всех, кто причислен к званию

мелиоратора.

Принято считать, что мелиорация — благо для земли и сельскохозяйственного

производства, потому что улучшает угодья, делает их плодороднее и

просторнее. Не только. Есть на земле немало мест, где она, улучшая землю,

облагораживая облик ее, в корне меняет и условия жизни человека — социальные

условия. Вспомним Голодную степь, превращенную усилиями мелиораторов в

цветущий край. Вот и здесь, в Мещере, в низменности с «полесским типом

ландшафта», она — и в первую очередь она — призвана преобразить край,

напоминающий огромное плоское блюдце (почти три миллиона гектаров), в

которое с обширной территории трех областей стекаются талые, дождевые и

грунтовые воды, заливая все низины. Так что сосновые боры и лиственные леса,

эти самые яркие краски природы, которыми и завораживает Мещера, только на

супесчаных и суглинистых островках-гривках среди болот и заболоченных низин,

площадь которых исчисляется сотнями тысяч гектаров. Почти половина этих

болот — на Рязанщине.

Есть, конечно, в этом огромном блюдце посреди российского Нечерноземья и

пригодные для возделывания сельскохозяйственных культур угодья. Однако их

всего 900 тысяч гектаров, да и те или заболочены, переувлажнены, в

кустарниковых зарослях, или это тощие песчаные и супесчаные гривки среди

болот и заболоченных низин. Вот почему урожаи, надои, да и экономические

показатели в мещерских колхозах и совхозах значительно ниже, чем в

хозяйствах, находящихся за пределами низменности. Вот почему здесь тысячи

малых деревенек, разбросанных, затерянных среди болот, плохо связанных с

внешним миром. Только в Клепиковском районе, центре Мещеры на Рязанщине,

насчитывается в среднем по 28 населенных пунктов на хозяйство.

— Это в среднем, — уточнил директор совхоза «Тюковский» Ю. А. Вольнов. —

В нашем хозяйстве их около шестидесяти. А пробраться к любому из них или

оттуда выбраться — всегда проблема. Вот и думаешь, когда людей перебросить

надо на работу, а стоит ли машину посылать? Застрянет — значит ни людей, ни

машины не будет, к тому же и трактор на выручку посылать придется. И так

каждый раз, каждый день.

Говорят, надо быстрее переселять жителей малодворок на центральную

усадьбу. Однако землю-то не передвинешь, значит, людей все равно надо будет

возить на работу, но теперь уже в обратную сторону: с центральной усадьбы на

дальние поля у покинутых малодворок.

Нет, никакое переселение из малодворок на центральную усадьбу само по

себе не поможет, не принесет ни экономической эффективности хозяйству, ни

особой радости людям, если не будет преображена земля, если мелиораторы не

приложат к ней свои заботливые руки, дороги через поля не проложат. Сами

посудите, много ли толку от такой концентрации населения, много ли жителям

даже большого села радости, если вокруг сплошные болота, а значит, сырость и

грязь всюду: и по пути к полю, и в поле, и у домов. Поле из окна видно, а

чтобы добраться к нему, надо круг сделать в несколько километров. Если

выращенный урожай, даже небогатый, убирать приходится с великими мучениями:

то комбайн застрянет, то автомашина, а то и мощный трактор, пришедший на

помощь. И — хоть плачь, хоть рукой махни.

Вот почему, страстно любя эту землю, Иван Иванович посвятил всю свою

жизнь ее лечению.

Вот почему и меня не яркие краски Мещеры влекли, а земля, нуждающаяся в

лечении и коренном преобразовании.

— В том числе и ради того, чтобы краски Мещеры стали еще ярче, — уточнил

Иван Иванович.

И тут я усомнился, да, хирургическое вмешательство улучшит

сельскохозяйственные угодья и условия жизни человека — избавит землю от

излишней влаги. Но добавит ли красок? Не все, думал я, что полезно для

производства и человека, полезно для природы. Вспомнилась речка моего

детства, на которой побывал совсем недавно.

* * *