лирическая сила — несомненно, читатель испытывает воздействие
экстатического волнения, владеющего автором, и в то же время его ни на
минуту не покидает какое-то странное ощущение неестественности,
неорганичности стиха: перед нами все-таки скорее философический трактат на
тему о слиянии чувственности и духовности, но не лирическая передача
конкретного душевного состояния ясно видного, конкретного человека.
Отсутствие динамики, органического внутреннего движения в стихе
Соловьева очевидным образом соотносится с содержательными особенностями
философской системы Соловьева, так же как и вообще его лирическое
творчество находится в более прямых, явных и несколько механических связях
с идеями общего плана, чем это бывает обычно у людей, пишущих и стихи и
научно-публицистическую прозу. Между тем сам Соловьев пытается и в
философских сочинениях дать своего рода динамику общественного развития и
движения личности, строит даже особые конструкции исторического плана,
используя при этом отдельные положения классических идеалистических
систем, и в особенности Гегеля. Уместно здесь сказать о том, что соловьевский
«синтез» очень далек от идей «тождества» или «отрицания отрицания» в
системах немецкого идеализма. Так, у классиков буржуазной идеологии, были
попытки рассмотрения в диалектическом единстве проблем личности и
общественного развития (в идеалистически извращенной форме, конечно).
Такой подход обнаруживал подчас острые реальные противоречия истории.
Соловьев пытается эти реальные противоречия примирить мыслительными
операциями «синтеза», глухого слияния всего во «всеединство». В плане
развития русской общественной мысли Соловьев, примыкающий в начале
своего пути к славянофилам, позднее сближается с либерально-западническими
кругами, и его ученики закономерно говорят о его философии как о попытке
слияния, «синтеза» славянофильства и западничества на мистико-религиозной
основе. Аналогичные попытки «синтеза» славянофильства и западничества
предпринимались в 50-е годы Ап. Григорьевым; нереальность, метафизичность
таких попыток у Соловьева обнаруживается в еще более резкой, кричащей
форме.
Однако идеи такого рода Соловьев пытается распространить и на историю
в более широком смысле слова Используя отдельные элементы гегелевской
конструкции мирового исторического процесса, Соловьев пытается всю
историю свести к процессам распада («дезинтеграции», как он выражается)
отдельной человеческой личности в связи с тем, что обществом овладевает
«животный эгоизм». Как философ «синтеза», Соловьев нисколько не отрицает
эгоизма, напротив, он считает его «… центром жизни, каков он и есть в самом
деле…»24, — однако эгоизм должен сочетаться с интересами «всеединого
целого», и так возникает важнейшая историческая задача: восстановление
целостности, или «интеграция» человека В центре соловьевской схемы истории
стоит христианство: двуединая природа человека обусловливает распад
личности, единство ее восстанавливает подлинное христианство. С другой
стороны, само христианство исторически
претерпевает процесс
«дезинтеграции», выражающийся в расколе церквей на восточно-православную
и западно-католическую. Цельный духовно-чувственный человек и цельное
общество возрождаются одновременно, вместе. Подобный «синтез» в
общественном плане осуществляется слиянием церквей католической и
православной и передачей руководящей роли (фактически — всей полноты
власти) в обществе духовенству новой, единой церкви («теократия»), в плане
философском — слиянием «позитивизма» и «идеализма» в единое, цельное
мировоззрение, в плане личном — в единстве духовно-чувственной любви,
восстанавливающей целостность личности в идеальном браке. Преодоление
личного эгоизма в «синтетической» индивидуальности дает осуществление
«истинного равенства, истинной свободы и братства»25. Религиозно-
24 Соловьев Вл. С. Смысл любви. — Собр. соч., изд. 2, Пб., 1912, т. 7, с. 16 –
17.
25 Соловьев Вл. С. Смысл любви. — Собр. соч. т. 7. с. 14.
утопические доктрины славянофильства (и отчасти — позднего Достоевского, с
которым был дружески близок Соловьев в молодости) сливаются,
«синтезируются», таким образом, с «западническим либерализмом».
В течение последнего десятилетия деятельности Соловьева все отчетливее
проявляются, особенно усиливаясь в самые последние годы, кризисные
явления. Они, по-видимому, обусловливают несколько судорожное, чрезмерно
резкое выражение общих взглядов философа именно в это последнее
десятилетие, — так, скажем, в цитированной выше работе «Смысл любви»
(1892 – 1894) с чрезвычайной резкостью говорится о ненормальности
«исключительно духовной» любви, о ее бессмысленности,
«противоестественности»; столь же последовательно ее противоположность,
необходимая для «синтеза», везде вызывающе именуется «половой любовью» и
декларируется, что «половая любовь» — явление более осмысленное, чем
«спиритуалистическая» любовь, и т. д., хотя, как и всегда у Соловьева,
идеальной нормой является «синтетическая» индивидуальность, или
«восстановление целости человеческого существа»26. Подобная резкость
выражений уже сама по себе свидетельствует о серьезности положения — в
ходе этого последнего кризиса с особой силой выступают в творчестве
Соловьева и несогласованность общих замыслов с их фиктивными,
надуманными решениями, и крушение попыток создания «цельного»,
всеохватывающего мировоззрения.
О характере и содержании последнего кризиса Соловьева его ученики
говорят несколько по-разному. Так, Э. Л. Радлов полагает, что в конце жизни у
Соловьева имели место сомнения скорее лично-религиозного, чем
общественно-мировоззренческого плана; причина кризиса — «чаяние близкой
смерти», но не «политические обстоятельства»27. Напротив, Вяч. Иванов,
подчеркивая свое единомыслие с Соловьевым, склонен выделять крушение
общественных утопий философа, неосуществимость «вселенской теократии»
путем слияния церквей, «обособление которых продолжается… до свершения
полноты времен»28. Примерно такое же толкование последнего кризиса
Соловьева получило широкое развитие в работах ближайшего ученика
философа — Е. Н. Трубецкого: «… Соловьев к концу своей жизни окончательно
убедился в неосуществимости теократии»29. Для всех этих высказываний
характерно стремление ограничить кризис отдельными сторонами системы
Соловьева, делать вид, что незыблемыми остаются основы мировоззрения
философа. Но тут же выясняются чрезвычайно примечательные вещи.
Последователи Соловьева более близки к новейшему кадетскому либерализму,
чем сам учитель, так до конца своих дней и не сумевший сплавить воедино
26 Там же, с. 40.
27 Радлов Э. Л. Владимир Соловьев. Жизнь и учение. СПб., 1913. с. 11.
28 Иванов Вяч. Религиозное дело Владимира Соловьева. — В кн.: Борозды и
межи. М., 1916, с. 107.
29 Трубецкой Евг. Крушение теократии в творениях В. С. Соловьева —
Русская мысль, 1912, № 1. отд. 2, с. 23.
«западничество» и «славянофильство». Поэтому ученикам приходится вносить
либеральные поправки в догмы учителя. По ходу внесения подобных поправок
вполне неумышленно обнаруживается крах всего мировоззрения философа.
Так, детально исследуя последний кризис Соловьева, Евг. Трубецкой
показывает, что к концу жизни Соловьев постепенно убеждается в
невозможности создать в современном мире религиозно-диктаторское
государство («теократию»), целиком определяющее все стороны жизни людей.
Евг. Трубецкой идеи теократии не разделяет. Внося либеральные поправки в