Будто склоняясь перед его неколебимой волей, туннель и в самом деле кончился… и почти в ту же минуту. От разбитого носа или подвернутой ноги Джеремию спасла выставленная вперед рука, которой Он уперся в дверь. Сперва чертыхнувшись, потом возблагодарив свою счастливую звезду, он толкнул дверь и нетвердой походкой вышел на улицу.

— Что за дьявольщина! — Только это краткое суждение и смог высказать Джеремия о том месте, в котором очутился. Собственно говоря, теперь становилось более-менее понятным, почему туннель показался ему таким странным… заброшенным. Вряд ли хотя бы один человек по собственной воле пожелал бы оказаться на улице, к которой он вел. Взору Джеремии открылось зрелище, которое, не боясь преувеличения, можно было бы назвать гнусным. Улица, которую он не мог узнать, была окутана густой тенью, несмотря на лившийся сверху неяркий свет, еще вполне достаточный, чтобы рассеять сумерки. Тротуары кишели жирными, откормленными паразитами, которые и не думали спасаться бегством, завидев огромного пришельца, вторгшегося в их владения. Зато Тодтманн долго колебался, прежде чем сделать шаг вперед. Еще улица пахла — в данном случае это был эвфемизм — гниением и сыростью.

Когда Джеремия наконец решился выйти на улицу, под ногами у него захлюпала зловонная жижа. Он хотел осмотреться и выяснить, как ему попасть на Джексон-стрит или на Эдамс-стрит. Все, что ему требовалось, чтобы выйти на нормальную дорогу, — это найти одну из больших улиц в районе вокзала, к числу которых относились и две упомянутые. Смутные грезы о черноволосой красавице вновь оказались вытесненными на задворки сознания более насущными соображениями о том, как вернуть жизнь в привычное покойное русло. И первым шагом к этому — очень осторожным, учитывая невероятное количество омерзительных тварей, копошившихся у него под ногами, — было сделать первый шаг на улицу.

Джеремия поднял голову, чтобы посмотреть на таблички на ближайшем перекрестке, но в тот же самый момент сумерки, словно они решили действовать ему назло, сгустились еще больше. Рассудком Тодтманн понимал, что тени так себя не ведут, и все же…

Тодтманн был левша, поэтому повернул налево. Это выбор был не хуже всякого другого. «Она должна быть где-то там», — твердил он про себя. Если не она, так по крайней мере какое-нибудь знакомое место.

Что это за улица? Почему он раньше ее не видел? Виданное ли дело, чтобы улицы вырастали из-под земли? Тем более что было непохоже, что эта только недавно проросла — скорее, она уже разлагалась.

Пройдя несколько шагов, он увидел знакомый черный силуэт, столь резко очерченный в отличие от всего остального, что здесь было, освещенный на фоне почти неприметного уличного указателя. Расправив крылья, он презрев опускавшийся на улицу мрак, обратил горящее око к Джеремии, и невыносимо хорошо был виден этот пламенный круг.

— Нет! Нет-нет-нет! Только не ты опять…

Ворон степенно кивнул. То, что ворон кивнул, было так же верно, как и то, что, когда Джеремия еще сидел в поезде, этот мрачный персонаж фильмов ужасов смотрел именно на него.

Тодтманн, ошалело вытаращив глаза, попятился, проклиная себя за то, что не прислушался к голосу разума, не далее как утром взывавшего: «Оставайся в постели, не ходи сегодня на работу».

Тени вокруг становились все глубже. Джеремия машинально отметил, что никогда прежде он не видел глубокую тень, тем не менее это определение подходило к ним как нельзя лучше. Тени были не просто темными; Джеремию преследовало странное ощущение, что чем чернее они становятся, тем более затягивают человека в глубь себя… быть может, даже сквозь стеньг, твердые прочные стены?

Ворон снова расправил крылья и крепко ими хлопнул, как будто готовился напасть. Тут Джеремия, весь бледный от страха, оступился и одной ногой провалился в какую-то мерзкую грязь, до тех пор скрытую мраком.

Не сводя глаз с эбенового призрака, Тодтманн попытался вытащить ногу из грязи, но тут же выяснилось, что это не так просто. Он робко опустил взгляд и увидел, что тень ползет вверх по его ноге, словно молчаливый, но настойчивый любовник.

Джеремии удалось сдержать крик, но не подавить ужас. В смятении он ухватился за ногу руками и что было сил рванул на себя. Липкая тьма расступилась, недовольно чавкнув.

Молодого клерка пробрала дрожь, светлые волосы прилипли ко лбу; он вдруг отчетливо понял, что окружен этими тенями.

«Я ведь только направлялся на работу!»

Страх подсказывал единственное возможное решение.

Джеремия развернулся и кинулся прочь от того места, где нес свою вахту глумливый любимчик Эдгара По. Джеремия Тодтманн бежал что было мочи, далеко вперед выбрасывая ноги и отчаянно размахивая руками: со стороны он походил на взбесившееся пугало. Впрочем, его бессмысленные и нелепые движения неожиданно оказались весьма эффективны — не то чтобы они отпугивали тени, но не давали им прицепиться надолго. Они только успевали зацепиться за ноги и тут же с досадливым чавканьем отлетали. Уже был виден конец глухой улицы, но чем ближе было заветное освобождение, тем более удлинялись и уплотнялись тени.

За спиной у Джеремии, раскатисто захохотав, ворон снялся с места. Ни одна птица в природе, как бы талантливо ни пародировала она человека, не способна была так смеяться. Это был смех ребенка, но ребенка, не имеющего души.

— Беги, беги, от меня не убежишь! — услышал Джеремия низкий бесшабашный голос. Тодтманну не было нужды оборачиваться, чтобы сказать, кому он принадлежит: он знал, что увидит ворона, хоть знал он и другое — что вороны не умеют разговаривать, по крайней мере настолько осмысленно.

Джеремия даже не заметил, как на смену теням на улице появились многочисленные фигуры пешеходов, которые без восторга встретили летевшего сломя голову человека, грозившего сбить с йог всякого, кто попадется ему на пути. Они протестовали, некоторые даже весьма энергично и непечатно, но Джеремия не обращал на это внимания. Он все оборачивался посмотреть, осмелилось ли это исчадие, зла пересечь вслед за ним невидимую границу.

Ворон исчез. Не было больше видно и теней. Справедливости ради надо признать, что не было и той самой улицы, хотя как могла исчезнуть целая улица — это очень интересный вопрос.

Перед Джеремией возвышалось административное здание, стоявшее в непосредственной близости от Юнион-стейшн. Если не относить все приключившееся с ним на счет обмана зрения, выходило, что он прошел сквозь стены обоих зданий, даже не заметив этого.

На какое-то мгновение несчастный клерк забыл о страхе, хотя по-прежнему пребывал в смятении. Только теперь до него дошел смысл замечаний, которые отпускали окружающие.

— Боже мой! — вскричал тучный мужчина, лоб которого покрывала испарина, несмотря на то, что было довольно холодно. — Что с вами такое, черт побери? — Не дожидаясь ответа, он проворно ретировался, должно быть, резонно полагая, что кто-нибудь и без него займется этим психом. Никому, казалось, не было дела до того, что он только что прошел сквозь сплошную стену, вставшую на месте темной улицы, население которой составляли один ворон-маньяк и мириады обитателей городской почвы. Тодтманн подумал, что же окружающие могли видеть.

К нему оборачивались лица, и хотя на некоторых было написано сочувствие, на всех остальных застыло то же выражение, которое было бы и у него в подобных обстоятельствах. Эти взгляды, казалось, говорили: «Бедняга, может, его стукнули по голове и ограбили, а может, просто сумасшедший, так что лучше держаться от него подальше, и все же хорошо бы, чтобы кто-нибудь что-то предпринял, пока он не наломал дров, и почему здесь нет ни одного полицейского, интересно знать, на что уходят деньги налогоплательщиков…»

Шум города напомнил ему о том, что он наконец попал в реальный мир, к которому стремился. Все вокруг было основательно и стабильно, как и должно быть. Гудели автомобили, с видимой неохотой тормозившие перед самонадеянными пешеходами, которые свято верили в какую-то чушь, вроде права преимущественного прохода для того, кто первым вступил на перекресток, но зато предпочитали не замечать красного сигнала светофора. Люди были такими, какими им и положено было быть, и никакие бестелесные призраки не скользили в толпе. Разве что на небоскребе Сирс-тауэр[1], в котором он, собственно, и работал, видны были какие-то лишние тени, но они, без сомнения, являлись отражением бегущих по небу облаков. Джеремия был убежден в этом, хотя таким тонким облакам ни за что не создать столь глубоких теней.