А затем весь мир сделался пламенем.

Было очевидно, что ворон в данном случае ни при чем. Так же, как и Джеремия, ворон явно не ожидал такого поворота событий; в панике он суматошно захлопал крыльями и взмыл ввысь. Джеремия, не в силах пошевелиться, в немом изумлении смотрел на то, как геенна огненная пожирает Чикаго.

Великий чикагский пожар…

Тяжелая лапа закрыла ему рот, не давая возможности даже пикнуть. Лохматая рука обхватила грудь; Джеремия начал задыхаться.

— Ты мой друг, Джеремия, — шепнул хрипловатый голос Отто.

Друг или нет, только обезьяноподобный подхватил Джеремию и потащил прочь из объятого пламенем города и подальше от крылатого демона. Джеремия мало что видел (мешала огромная лапа), однако успел заметить, как трепыхается в огне обезумевшая от жара птица. Языки адского пламени упрямо тянулись к птице, но крылатой твари каким-то образом всякий раз удавалось уклониться от их смертельных объятий. Ворону, всецело поглощенному борьбой с пламенем, явно было не до Джеремии, на что Отто, видимо, и рассчитывал.

И здесь таилась еще одна загадка. Когда Джеремия последний раз видел обезьяноподобного, последний — как он помнил — не отличался сообразительностью. Он едва-едва мог поддержать самый примитивный разговор. И вдруг он разрабатывает и проводит настоящую спасательную операцию.

Пространство вокруг них было залито тусклым мерцающим светом. Сгинули чикагские монстры-небоскребы, и взору Джеремии предстала заболоченная равнина, которая простиралась в этих местах еще во времена, когда даже форта Дирборна[19], предтечи самого Чикаго, не было и в помине. Пока Отто тащил его по влажной траве, Джеремия вспоминал Каллистру, которая была его первым гидом по этим местам.

— Взойди и воссияй! — неожиданно рявкнул Отто; с этими словами он, поставил Джеремию на ноги и легонько встряхнул. — Теперь не время спать — тем более видеть сны!

Обезьяноподобный наконец убрал свою лапу с его рта. Джеремии показалось, что к губе у него прилип настоящий волос, и он брезгливо сплюнул.

— Куда ты меня тащишь? — спросил он.

— Туда, где рождается радуга, Джеремия Тодтманн. Где синее небо, куда не доносится пение птиц. Туда… дальше забыл.

В этот самый момент перед их взорами вновь появился городской пейзаж. Никакого преображения не было. Город просто возник из ничего. Он по-прежнему был объят пламенем, только теперь огонь не казался таким… управляемым. Обычный пожар. Джеремия, который приготовился ощутить под ногами мягкую, болотистую почву, оступился и едва не упал. Только благодаря Отто, который вовремя подхватил его под руки, он не ударился головой о каменную мостовую.

— Он сильнее. Твой страх слишком силен.

Что… что это значит? — вновь обретая почву под ногами, спросил король-невольник.

Он не лгал тебе, Джеремия Тодтманн. Он — ожившие страхи тех, кто был подобен тебе, твоих предшественников. Он сделал так, чтобы ты его боялся более всего на свете; твое смятение питает его.

Ты хочешь сказать, что чем больше я его боюсь, тем он сильнее?

Правдивей слов не говорил язык.

— В таком случае я проиграл, не так ли? — Джеремия обратил взор к темному небу, ожидая увидеть на нем еще более темное пятно, которое обернется вороном. — Я не могу просто отмахнуться от своего страха. Он сидит глубоко во мне.

— Да, он знает толк в своем черном ремесле, — согласился Отто и причудливо скосил один глаз к небу. Джеремия невольно вспомнил, как взирал на него ворон. — Мы должны уйти отсюда, Джеремия Тодтманн.

Чикаго исчез, и вместо него появились лесистые холмы, которые тянулись насколько хватало глаз. Идиллическая панорама сельской жизни с разбросанными там и сям маленькими уютными домиками. Вместе с тем пасторальный пейзаж вызывал в душе Джеремии смутную тревогу, вызывая ассоциации с другим местом и другим временем.

— Похоже на страну эльфов. Где правит Оберон.

— Оберон.

Что-то в тоне, каким его спутник произнес это имя, заставило Джеремию пристальнее вглядеться в его глаза. Отто все еще оставался существом весьма расплывчатой формы, а потому с уверенностью сказать, что выражало его лицо, было трудно. Однако Джеремии показалось, что он мучительно пытается припомнить нечто связанное с повелителем эльфов.

— Мы в стране эльфов?

— Нет, — произнес обезьяноподобный. — Мы в старой доброй Англии.

В Англии? Джеремии давно хотелось побывать там… но не при таких же обстоятельствах.

— Но почему мы здесь?

Словно не слыша обращенного к нему вопроса, Отто изрек:

— Я помню Оберона. Помню эльфов.

— Ты…

— Я помню чары. — Вспыхнули глаза-семафоры. — Я помню сотворение.

— Ты помнишь сотворение чар? — Оберон рассказывал ему, как Серые, которые выдумали чары, забыли самих себя, утратили идентичность и — если можно так выразиться — фрагментировались. Не будучи больше эльфами, они вернулись в свое примитивное состояние и стали похожи на ходячие тени.

Однако один из них, похоже, забыл не все. Серый, которого Джеремия в шутку окрестил в честь обезьяны-долгожителя из чикагского зоопарка, некогда был одним из самых могущественных правителей царства снов.

Чем больше Отто вспоминал, тем плавнее текла его речь. И все же, когда Джеремия слушал его, ему казалось, что Отто рассказывает не о себе, а о каком-то своем знакомом, которого давным-давно потерял из виду.

— Чары были трудными. Создатели пытались соединить грезы с реальностью, связать мир Сумрака и мир людей. Сначала ничего не вышло. Но если не получается с первого раза, ты должен пробовать снова. Было предложено связать жизнь и силу чар с сознанием их носителя. Чары должны были питаться за счет его мыслей, одновременно концентрируя их. План казался безупречным. Кристально ясным.

Отто больше не смотрел на него, весь уйдя в воспоминания.

— Рассудок — это ужасная вещь, — как бы между прочим заметил он. — Мы привязали чары к первому избранному, но мы были лишь тени, а он — человек. Натяжение оказалось слишком сильным. Успех вскормил поражение. — Обезьяноподобный как-то жалко заморгал. — Я уже не мог сохранять устойчивое состояние. Моя индивидуальность, которую я так лелеял, рассыпалась. Как карточный домик. И все же у меня оставались силы, Джеремия Тодтманн. Я не все забыл и отчаянно цеплялся за то немногое, что помнил. Сколько мог.

Так проходит мирская слава… Джеремия, которому в жизни было нечем похвастаться, тем не менее знал, что она, жизнь, у него есть. Пусть он не сделал за свою жизнь ничего выдающегося, но зато у него была личность. Он был кем-то узнаваемым. Тогда как для Отто существование складывалось из вечных попыток вспомнить нечто давно забытое и неспособности что-то предпринять из вечного страха забыть то немногое, что ему удавалось вспомнить. Лишь получив новое имя, он нашел в себе силы заглянуть назад в свое прошлое.

— Ворон… он действительно таков, как говорит?

— Да, Джеремия Тодтманн. Теперь я это знаю.

В каком-то смысле эльфы сами содействовали сотворению ворона. Чары вызвали его из небытия, а в дальнейшем и укрепили его, чему он сам старался способствовать.

Мелькнула смутная догадка — ворон, чары. Джеремия хотел ухватить ее, но она, не успев сформироваться в мысль, сгинула в бездне подсознания. В сознании всплыл другой вопрос:

— Отто! Мог ли я на самом деле передать ему власть чар?

Обезьяноподобный ненадолго задумался, наконец ответил:

— Да.

Он снова попытался облечь в слова то, что не давало ему покоя:

— Но не будет ли это…

— Ты не должен этого делать, Джеремия Тодтманн, — перебил его Отто. — Это сделает его могущество безграничным. Он сможет коснуться реального мира.

Легкий ветерок покачивал ветки деревьев, но Джеремия, принадлежа к царству грез, был невосприимчив к нему. Сейчас он был бы рад даже урагану, если бы только он был посланцем реального мира.

— Все это какая-то чертовщина! Заставляет даже пожалеть, что здесь нет Ароса.