Он сразу заметил, что пропал пистолет. Как он мог этого не заметить, когда вот уже несколько лет он вешал его вместе с портупеей на толи гвоздь, то ли штырь, то ли остатки крючка, выпиравшего в зале, рядом с подвешенным велосипедом. Не нужно было быть сыщиком или оперуполномоченным, как сейчас называется, чтобы увидеть изменения в привычной картине. Это даже не как в игре, найди семь отличий, это просто что называется, ввели в квартиру слона, вернее увели слона с самого заметного места, но не из зоопарка, где слонов много и отсутствие одного действительно долго могут не заметить. Он пошёл принять душ, как всегда делал, когда приходил домой пообедать, а обедать он приходил каждый день. Прохладная вода текла по начинавшему терять форму, но ещё мускулистому телу, он слушал прерывистый шум душа, разглядывал белый кафель, хотел расслабиться. Не торопясь, с удовольствием вытерся большим махровым полотенцем, подаренным тёщей, сунул ноги в шлёпанцы и вышел, обвязавшись до пояса тем же полотенцем, в зал. Пистолета на стене не было. На столе дымилась тарелка с сосисками и рисом, дверь спальни дрожала от сквозняка, с лестничной клетки доносились гулкие непонятные слова, урчанье лифта. Незапертая входная дверь раскрылась. Сквозняк гулял по квартире, переворачивая страницы брошенного на пол журнала.

Стремительно одевшись, он выскочил на улицу. Последнее время он не оставлял её денег, поэтому она наверняка нырнёт в метро, если не затаится в парке или бесцельно не побредёт по городу. Впрочем, она способна на всё что угодно. В действительности, она  была способна не на всё что угодно, но он не понимал её и ему казалось, что в её голове хаос, и она послушна не осознанной цели, а переменчивым преобладающим в данный миг желаниям. Ему, привыкшему решать головоломки, правда, всегда составленных из материальных устремлений людей, уже вычерчивалась в массе идущих её белая голова. Он настигал её, но в двух шагах обнаруживал, что ошибся. Иногда возбуждённый темперамент изображал почти разительное сходство. Он равнялся с незнакомкой, почти хватал её за плечо, когда наконец осознавал свою ошибку. Когда это случалось слишком близко, женщина боковым зрением вдруг замечала его лицо, нависшее над её, не успевала разглядеть, от невнятности происходящего, рождавшего страх, шарахалась в сторону, налетала на других прохожих, ему же приходилось извиняться и лететь дальше. Самое страшное, что информация переполняла его готовый разорваться от напряжения мозг. Инстинкт гончей, заставлял всматриваться в каждое лицо, что проплывало мимо. Рот, ухо, глаз, подбородок, осанка или рост, вырванные из человеческой массы, заставляли против воли сравнивать с фотороботом, показанным когда-либо  в отделении, карточкой преступника, находившегося в розыске, физиономией бандита, наркомана, бомжа или потерпевшего. Он не проплывал мимо человеческих единиц, но фиксировался на каждом людском атоме, обладая, если уместно подобное сравнение, неким квантовым сознанием, как вспышкой вырывавшим из мглы, суеты и хаоса, то или иное лицо и вновь погружавшим в ночь невнимания, чтобы потом всегда возрождать его в памяти для сравнения. Перепрыгивая через две ступеньки, он вбежал в подземку.

На платформе, как подсолнечники поворачиваются в сторону солнца, повернулись в направлении ожидаемой электрички люди. Они ещё напоминали сурков, что встав на задние лапки всегда глядят одинаково. Ему некогда было проводить аналогии, но преследуемая и не понятая им жена их лихорадочно проводила. Из-за плеч и голов стоявших, которых она безжалостно  раздвигала, летели к нему отчаянные её взгляды. Она хотела броситься к эскалатору второго выхода, но передумала, заколебалась и вдруг ринулась с платформы в тоннель, где ходили поезда. Кто-то из нестоявших спиной пассажиров, увидел и закричал. Загремел, заверещал, послал длинный гудок приближающийся поезд. Оттолкнув кричавшего, он спрыгнул с платформы следом за ней.

Рельсы гудели от напряжения давившего на них поезда, от множества поездов, что шли впереди, и множества, что настигали или ждали своей очереди сзади. Факел света из-за спины бросал гротескные тени от его фигуры и фигуры  женщины перед ним. Она бросила куртку, достала пистолет. Теперь тень её руки заканчивалась смертоносным треугольником. Он лихорадочно думал, сняла ли она пистолет с предохранителя, пока не понял, конечно же, сняла, он её сам учил, как это делается. Первая пуля ударилась о стенку, отскочила и залязгала по рельсу, словно гальку бросили вдоль воды. Он прижался к тоннелю и чувствовал дрожь и пульсацию электрических кабелей. Выводок вспугнутых крыс прошуршал под ногами, и тут же раздался усиленный гул поезда. Машинист не расслышал крика единственного человека заметившего его прыжок, её прыжок не заметил никто. Машинист пустил электричку. Он и она, преследователь и беглец, прижались к тоннелю, желая распластаться, а то и раствориться в его стенах. Два глаза окон и шестиглазье фар раздвинули темноту, почва содрогнулась, цунами горячего воздуха под поршнем идущего поезда двинулось на них. Грязная длинная паутина высветилась и закачалась с боков и на потолке тоннеля, а за электричкой качались над опустевшей платформой круглые шары ламп. Поезд издал гудок и мимо него и неё понеслись вагоны с гражданскими солдатиками, сидевшими, стоявшими, вцепившимися в поручни не державшимися не за что, читавшими, бездумно галдевшими, болтавшими и не совершавшими ни чего, каждый из которых скорей ехал куда-то, имел цель, чем просто катался, но все вмести они неслись чёрт знает куда, в этот бред, что назывался конечной остановкой. При всей своей свободе воли ехавшие должны были либо где-то сойти, либо доехать до конечной. Если бы они не сделали ни того, ни другого, в конце дня их неминуемо выгнал бы дежурный по станции. Огонь окон вырывал из тьмы его и её лицо, и он думал, надо остановиться, я схожу с ума, а она? Поезд прошёл, и вот уже вторая пуля зашевелила волосы на его голове. « Ты сошла с ума! »  - закричал он, бросаясь к ней и хватая воздетую вверх руку с пистолетом, и эхом ему отдалось: - « Я тебя ненавижу! Ненавижу! ». Горькая слюна той женщины, что он любил, обожгла ему лицо. Она истерически рыдала. Плач переходил в смех. Плечи, ключицы поднимались и опускались, будто она прыгала на детской скакалке тогда, когда ещё всё впереди. Он поднял брошенный пистолет, обнял её за плечи, она не сопротивлялась, повёл к выходу, но не к тому, первому, он стеснялся людей, видевших его прыжок в тоннель, если они не, не уехали, а к дальнему. Мимо проносились поезда. В них везли отрешённых, поражённых некоей духовной чумой человеков, лишённых восприятия, не замечающих идущих вдоль рельс людей, несомых в никуда безжалостной последовательностью времени.

Он выпрыгнул на платформу, протянул ей руку, вытащил её. К ним подошли, у него потребовали документы. Глаз видеокамеры над платформой фиксировал происходящее. Он показал удостоверение, их отпустили. Но на этом не закончилось.

Квартира была открыта, причём он не мог вспомнить, закрывал ли он её. Кто-то воспользовавшись их отсутствием, изуродовал мебель, разорвал снизу до верху обои, сорвал, бросил на пол шторы. Посередине исцарапанных большими когтями обоев в зале вызывающе распласталось с человеческий рост кровяное пятно, смешанное с шерстью и раздавленными внутренностями. Пахло мочой. Неуместившаяся, набранная через чур крупным шрифтом надпись « Чтобы ты зна…» выплывала и убегала с экрана компьютера. Он вошёл в спальню. На кровати, вытянув лапы, лежал убитый черный пудель. Жена за его спиной сильно, в голос зарыдала: « Теперь ты понимаешь! Теперь ты понимаешь! ». Входная дверь хлопнула, словно от сквозняка или кто-то выбежал из квартиры. Он бросился на лестничную клетку. Там было пусто. Грохоча и полязгивая вниз опувкася лифт. Он сбежал по ступенькам. Лифт открылся, из него вышла соседка с собакой. Не ответив на её приветствие, он выскочил во двор. Там тоже ничего подозрительного. Не загазовала и с бешеным визгом тормозов не унеслась прочь не одна машина. Он вернулся в подъезд, но лифт уже уехал и ему показалось, что он вечность стоит, ожидая, когда тот вернётся. Не дождавшись, перепрыгивая через две ступеньки, он побежал домой.