В гей-клубе " Дары моря" днём немноголюдно. Валерий Павлович Степанов сидел за столиком со своим напарником Данилой Евгеньевичем Сухоруковым, пили кофе. Данила, мордатый ширококостный увалень, курил одну сигарету за другой, прикуривая последующую от предыдущей.

- У меня скоро плёнка кончится, - Данила покосился на стоявшую, на столе барсетку, внутри которой поблёскивал глазок видеокамеры.

- Что толку, что ты их снимаешь?- меланхолично заметил Степанов.- Доказать всё равно ничего невозможно. Лысый сейчас передаст Патлатому пакет с деньгами. Тот опустит руки под стол, начнёт пересчитывать. Чего ты?  Вызовешь милицию? Те войдут: откуда у вас граждане такая сумма денег? Даже если те не смогут объяснить и деньги конфискуют, для них это будет потеря капли в море, на следующий день они соберутся в другом месте, и Лысый снова передаст деньга Патлатому.

- Я уверен, Стефан. Их можно зацепить…- Данила бросил взгляд на две фигуры в углу бара, куда смотрела видеокамера.- Ты не будешь пельмени? Одну порцию пельменей, - сказал он подошедшему официанту. – Вот, обрати внимание, Стефан, - Данила водил пальцем по лежавшему на столе ксероксу договора.- "Сервис – интер" строит дом, оценивает в БТИ трёхкомнатную квартиру в 229,4 метров общей площади и 115,8 жилой в пять миллионов шестьдесят семь тысяч восемьсот сорок семь рублей и продаёт её…

-Данила, - сказал Стефан.- Закажи-ка и мне пельменей, ты так аппетитно чавкаешь, что и мне захотелось.

- Если мы будем заказывать одни пельмени, нас скоро пускать суда перестанут,- заметил Данила.- Так вот Патлатый, который от "Сервис-интера" перечисляет чистую прибыль от продажи квартиры, чтобы уйти от налогов, на благотворительность в Фонд поддержки голодающих студентов Московской  консерватории, а тот, Лысый из консерватории. Обналичивает под четыре процента и в конвертике отдаёт Патлатому.

- Четыре процента -  не много.

- Это сорок тысяч с каждого лимона. И это много. В Москве есть фирмы, которые и под ноль пять процентов моют. А если кто в это дело влезет. То за две штуки можно нанять киллера, который такого любознательного уберёт…

- Даже за десять тысяч рублей.

- Ну, за баксы тебя культурно застрелят с контрольным, со всеми делами, а за рубли – обухом топора.

- Данила, но ты же пользуешься сведениями, которые твой отец дома в сердцах выбалтывает. Не боишься, что его из банка выгонят?

- Стефан, посадить мы их всё равно не посадим, она наверняка с налоговиками и с ментами в доле, если что, их в суде резник и Астахов защищать будут, а вот делиться можем заставить… Смотри, Патлатый опустил руки под стол, считает…

- Очень в опасную игру ты влезаешь, Данила.

- Зато скоро не пельмени жрать буду, а ананасы в шампанском.

-Осторожно, как бы тебя самого раки на дне Москва-реки жрать не стали.

- Тут пан или пропал. А что, лучше этой старухой с пропавшей дочкой заниматься? Она тебе хоть сто баксов дала?

- Обещала.

- Вот твои пельмени. Пиво будешь? Не стесняйся, сегодня гуляем. Отец в банке допзарплату, ту, что в особом журнале фиксируются, и на ту, что жить можно, а не официальную, вчера получил… Я не знаю, как у тебя, - продолжал Данила, а у меня позиция такая: пусть сегодня на мне костюм от "Большевички" и ботинки от " Красной Зари", но наступит час Х, и всё переменится. Увидишь меня с печаткой на пальце, в костюме от Версачи и в сорочке от Джани Армани.

Тем временем человек, которого Данила и Стефан называли Патлатым, у него была большая голова с крупными чертами лица и вьющейся шевелюрой, пересчитал переданные ему деньги, положил их в нагрудный карман хорошо сшитого  серого пиджака, подошёл к бармену и что-то сказал ему. Бармен исчез за ширмой из разноцветных навесных гирлянд. Скоро бармен вернулся на место, Патлатый уже сидел за своим столиком, а на подиум развинченной походкой вышел конопатый белобрысый юнец, вихлястый зад обтягивали розовые атласные клёши, впалую грудь драпировала широкая жёлтая сорочка с блёстками. Зазвучала фонограмма. Юнец сначала медленно, потом всё быстрее затанцевал, вертясь вокруг шеста. Патлатый получил от номера истинное удовольствие. Он притопывал ногой, хлопал в ладоши. Лысый, маленький круглый человек с сальной физиономией, покрылся пунцовыми пятнами, лицо его горело. Периодически, незаметно, для Патлатого, он ощупывал локтем оставшуюся лежавшую на его груди часть денег.

Принесли пиво.

- Кто это танцует? – спросил Стефан.

- Это Лёлик, новенький из Харькова. Хорошо работает,- отвечал Данила, с наслаждением пропуская сквозь зубы ледяное пиво.

-Значит, ты в этом деле участвовать отказываешься?

- Ну, сколько можно, Стефан?!... Ты знаешь, я, ночь через две, сторожем Литературный институт охраняю. Так я там больше, чем в твоём детективном агентстве получаю! Ты говоришь, за этой помойкой следить опасно, а неверных жён и мужей, чем мы большей частью занимаемся, отслеживать не опасно? Причём когда, для скорейшего завершения дела, не ищем виновника истинного адюльтера, а Полину подсылаем. Она подойдёт к контрагенту, потреплется с ним, пококетничает, мы это дело на видео запечатлим  и заказчице на стол. Да, действительно, ваш благоверный изменяет, вот доказательства, пожалуйте бабки. Или наоборот, Полина на камеру снимает, а я или ты к тёлке заказчика клеимся, и опять доказательства истинному или мнимому рогоносцу в руки, и в обмен – прайс. За это по голове нельзя получить? Сколько мы семей развалили? Этому тебя в МГУ, а меня в высшей школе милиции учили? Мне надоело, я хочу большого серьёзного дела с крупными бабками!

- Я всё понял, Данила. Не надо эмоций. Полину, по крайне мере, я могу использовать?

- Это её дело.

- Как её крыса, не сдохла?

- Спасибо, оклемалась. Она теперь её только рисом кормит.

- Вы с Полиной уже подали заявление?

- Собираемся.

- И ты ей рассказал о своей ориентации?

- Стефан, что за манера лезть в личное?... Я что, на мужчине должен жениться?

- Почему бы и нет?

- Не зарегистрируют. Полина – единственная известная мне женщина, которая не вызывает антипатии. Я женюсь на Полине, потому что она прилично готовит, а я люблю хороший стол.

- Особенно пельмени.

- Не юродствуй!... И запомни, я не знаю какие у тебя там представления, одно другому не мешает. Ты в кругу предрассудков, ещё скажи, что голубые СПИД переносят.

-Пошли!

Расплатившись, друзья направились  к выходу. Взглянув на деньги, официант проводил их презрительным взглядом. В дверях у Данилы  зазвонил мобильный телефон.

- А? Да… Какая-то Мария Абрамовна.

- Извини, я дал ей твой номер.

     Данила погрозил Стефану кулаком, передал трубку.

- Да… Хорошо…- Стефан выключил телефон.- На сестру старухи было нападение. Дойдём, Данила, тут рядом.

Данила тяжело вздохнул.

В Гардеробе Стефан отвязал Пинкертона, заспешил к дверям, подхватив под руку Данилу.

- Скорее уходим!

    На том месте, где сидел Пинкертон, осталась большая лужа.

     Вбежав на четвёртый этаж старинного бывшего доходного дома, Степанов позвонил в дверь. За его спиной тяжело дышал грузный Данила.

- Кто там?- спросили из-за двери.

Степанов узнал испуганный голос своей недавней посетительницы.

- Это я, Мария Абрамовна, Степанов из агентства.

   Мария Абрамовна открыла дверь. Она была всё в том же крепдешиновом платье и жёлтой кофте, как приходила тремя часами ранее в "Пинкертон".

- Проходите!

Степанов и Данила прошли в зал. В квартире стоял страшный беспорядок, впрочем, сама квартира представляла вид необычайный. Стены были оклеены белыми обоями с мелким рисунком. Оклейка казалась недавней, кое-где она отошла, из-под неё вылезало прежнее тёмно-зелёное покрытие. Вся немногочисленная мебель образца тридцатых-сороковых годов была задрапирована белыми чехлами, материал которых очень походил на тот, из которого шьют простыни. Сорванная со стола белая скатерть лежала на полу. Верхняя крышка, перекрашенного из чёрного в белый цвет пианино, была раскрыта, будто что-то искали внутри среди струн. Из белого шкафа книги, обёрнутые белой бумагой, вывалили на паркет, верх которого покрывали прибитые гвоздями простыни. Люстры в белоснежном потолке не существовало. Её выдрали, зияющее отверстие перекрыли метр на метр на метр оранжевым квадратом. Стефан прошёл в другую комнату. Она была меньше зала. Мебель в ней отсутствовала. Стены, пол, потолок были выкрашены в яркий оранжевый цвет. На полу лежал завёрнутый в белую простыню тюфяк, белое одеяло, подушка. В углу на полу стоял телевизор. Телевизор работал. Он показывал совершенно размытое чёрно-белое изображение. Стены этой маленькой комнаты украшали приколотые к стене кнопками рисунки одного и того же лица с резкими чертами. Портрет был выполнен настолько утрированно, что определить по нему конкретного человека вряд ли представлялось возможным. Стефан двинулся в кухню. Там он нашёл ведёрко с белой краской и валик на газете. Здесь к покраске только собирались приступать, но мебель уже заблаговременно вынесли в коридор.     Туалет и ванная были белыми. Тут сновали полчища тараканов. Некоторые из них налипли на краску, так и умерли. Только коридор не тронула рука маляра или живописца. Посредине белой комнаты сидела в каракулевой шубе женщина, очень похожая на Марию Абрамовну. По лицу её текла кровь. Вечерело. Мария Абрамовна включила настольную лампу. От фигур людей собравшихся в зале, легли на пол и стены длинные тени. Пинкертон загремел стеклом стоящей в углу люстры.