Зимою судья жил в Воронеже, а летом в двадцать четвертый раз приехал на Усманку, ну и конечно, в первый же вечер к бане. Позвал…

— Помнит. Вы подумайте, пережил зиму, потомство, наверно, выкормил…

Мы сидим у бани на снопах высохшей лебеды. Плавают в тумане лошадиные спины и головы.

— Пы-у! — зовет голос из леса.

— Пы-у! — отзывается с бани.

Шорох крыльев. Будто никого на крыше и не было. В сарае начинает возиться потревоженная куница, шуршит крыльями кобчик. В сетчатом ящике бегает кулик-веретенник.

Каждое лето Николай Николаевич выкармливает и выхаживает прорву лесной животины.

Подбитого воробья отнял у мальчишек, чайка запуталась в рыбной сетке, лосенок увяз в болоте, в сорочьем гнезде пастухи подобрали молодую куницу. Все находки поступают к Николаю Николаевичу. На прокорм лесной братии судья ловит мышей, червяков роет, мучных червей выращивает. Так проходит у него отпуск. Двадцать четыре лета подряд. Студенты с биостанции приходят в его «пансион», ставят опыты, наблюдают.

Хлопоты со студентами доставляют судье тоже немало радости. Я по первому разу принял его за профессора биологии. Может быть, он и стал бы профессором, если бы в восемнадцать лет верно определился в жизни. Однажды я осторожно спросил его о работе. Махнул рукой:

— Кажется, жизнь прожил наизнанку.

Он то ли судья, то ли должен следить за судьями, чтобы соблюдали законы…

Счастье и аисты

Приносят аисты счастье?

Мы остановились на хуторе, где жили аисты. Крытая камышом хата стояла на лугу, окруженная ромашками и фиолетовыми султанами иван-чая. В траве виднелись нагретые солнцем красноватые лобастые валуны. Из таких же камней была сложена хата. Крепкие стены. На них кое-где виднелись царапины от осколков.

На этом куске земли война растеряла много свинца и железа. В березе среди двора я нащупал четыре рваных осколка. Береза давно засохла, потеряла верхушку и стояла у дома, как отбеленная ветром кость. Хозяин не срубил остаток мертвого дерева. Прибил на верхушке деревянные перекладины с надеждой, что поселятся аисты.

Аисты поселились. Двенадцать лет назад построили гнездо и каждый год, возвращаясь из Африки, без ошибки находят камышовую крышу среди разливов воды и раненую сухую березу. Каждый год два-три голенастых птенца в середине августа становятся на гнезде во весь рост, машут крыльями — пробуют крылья.

Потом они в первый раз слетают на камышовую крышу, первый раз меряют по лугу воду. А потом приходит день: с Балтийского моря, цепляясь за высокие сосны, ползут облака. Аисты делают прощальные круги над камышовою крышей, забираются все выше, выше и улетают в теплую Африку. Хозяин дома набивает в трубку отсыревший табак и думает вслух: еще на один год постарел…

Мы попросили напиться. Хозяин вынес горшок молока и деревянную посуду с теплой копченой рыбой. Сели на большой камень.

— Аисты приносят счастье?

Август Дужбри не спеша набил трубку, прислушался, как птенцы над гнездом трещали красными клювами.

— Что счастье… Сын с войны не пришел. Бабка пятый год лежит с ревматизмом. Этим летом телушку громом убило… Я стар верить сказкам. Аисты делят со мною заботы. Сяду вот так на камень и гляжу, как летают, хлопочут.

Гляжу, гляжу — от сердца и отлегнет. Двенадцать лет рядом живем.

Года четыре назад весна, растопив снега, вдруг отступила. Ударил мороз: мелкая вода и мокрые лужи оделись коркою гололеда. Прилетевшие аисты ходили по льду и возвращались к гнезду голодные. День, другой — уже не стало силы взлетать. Сидят с обвисшими крыльями и даже клювами перестали трещать. Пошел старик Август в соседний колхоз просить лодку.

— Куда в такую погоду. Рыбаки и те неделю уже сидят.

Старик все-таки вышел в море и вернулся с корзиною мелкой рыбешки. Приладил к березе лестницу, накидал в гнездо рыбы. Потом еще раз выходил в море, а потом весна образумилась.

Оттаяли болота, запрыгали по лужкам лягушки.

Аисты положили в гнездо два яйца…

— Аугуст, Аугуст! — позвали из дома.

Старик ушел, погремел в сенях жестяною кружкой.

— Второй год лежит. Прошлым летом попросила кровать к окошку поставить. Лужок из окна виден, а если кверху глядеть — аистов видно.

По двору, подхватив зубами драный ботинок, носится щенок. Теленок все норовил оборвать привязь и дотянуться к белым ромашкам возле канавы. Наседка шустро копала ногами навоз. Самый проворный из ее сыновей первым хватал из-под матери червяка и кидался бежать.

Все желтое семейство кидалось вслед отнимать.

— Трех цыплят утянул коршун, — сказал Август.

Старику одному приходится управляться с хозяйством. Совсем немного времени остается, чтобы набить трубку и посидеть на камне, поглядеть, как кружатся аисты, как три молодых птенца пробуют крылья.

— Аугуст, Аугуст… — позвали из дома.

Мы попрощались.

Приносят аисты счастье?

Приносят аисты счастье.

Еловые шишки

Максим и Наташа родились в степном поселке и никогда не видели еловых шишек. Отец приехал работать в новый сибирский поселок.

Ребятишек привезли ночью. Сонных отнесли на третий этаж пахнущего смолой деревянного дома. Утром ребятишки проснулись и запрыгали у окошка:

— Ой, ой, что выросло!

Против окна темнели еловые ветки с большими желтыми шишками.

— Побежали срывать!

Две пары ног застучали по деревянным ступеням. Слышим внизу разочарованный голос:

— Ой, уже высоко…

Вернулись, сняли пальтишки, бегут к окну.

— Максим, опять близко!

Мы сидим, молчим, улыбаемся. Что будет дальше? Слышно: пыхтят по лестнице. Уже не раздеваясь, прямо к окошку:

— Близко!

Кубарем по лестнице… Молчание. Потом голос Максима:

— Я их тут буду стеречь. А ты беги в комнату…

Наконец поняли, в чем дело. Водят по стеклу пальцем.

— Наташа, а зачем срывать? Если сорвем, на что будем глядеть в окошко? Пусть все глядят: и мама, и папа, и дядя Вася…

Мы переглянулись.

Не надо ли нам учиться иногда у детей?

_{Фото автора. 16, 20 августа 1964 г.}

Во время боя к выстрелам привыкают. В тишине от выстрела вздрагиваешь. Двадцать лет назад редкая семья не получала конверта с короткой вестью: «Убит…» Война зашла в каждый дом. Мы стояли в те годы насмерть, и глаза наши были сухими. Сегодня одно известие о погибшем солдате нас будоражит. За что сейчас умирают солдаты?

В один день в разных концах земли погибли двое парней, американец и русский. Американец погиб во Вьетнаме. Русский погиб в Алжире. За что погибли солдаты?

«За что?» — спрашивает американская мать, госпожа Кан. Материнский крик отчаяния опубликовали газеты: «Мне очень трудно написать это письмо. Мое сердце разрывается на части между любовью к своей стране и любовью к правде и справедливости… В далеком Вьетнаме наши юноши убивают вьетнамцев, а вьетнамцы убивают наших юношей». Мать русского парня живет в селе около Шепетовки. Слезы у всех матерей одинаковы. Ответы на вопрос: «За что?» — разные.

Вчера я встретился с алжирцем Буджема Уабади. Он приехал в Москву на форум. Мы сидели на третьем этаже московского дома и говорили об Алжире и Шепетовке.

Буджема рассказал: «Вы знаете, конечно, какой была наша война. Мы решили победить или умереть. Чтобы нас задушить, французы сделали эту полосу. Страшная полоса. Тысяча двести километров на западе вдоль границы с Марокко, шестьсот километров — на границе с Тунисом. Железные столбы — колючая проволока — мины. Колючая проволока — мины — ток высокого напряжения — артиллерийские и пулеметные гнезда и опять мины. Французы не жалели денег на эту полосу, и она удалась.