Нет, это не пейму. Совсем другой аромат, да и само мясо пожестче. Впрочем, Тристан почти не жевал его, а, покатав во рту, проглатывал.

Возле косточки мясо было практически сырое, и его приходилось рвать зубами, урча, как это делал Пулу и другие охотники.

Тристан не замечал пятен на ладонях, замасленных пальцев, набившегося под ногти жира. Наконец обглоданная кость легла на тарелку, и Тристан опустил глаза на свои руки…

ЛЕЗВИЕ КИНЖАЛА РВАНУЛОСЬ ВВЕРХ, ПОД ГРУДНУЮ КЛЕТКУ МАЗУКА. ТОТ ЗАСТОНАЛ И ОТШАТНУЛСЯ. ГОРЯЧАЯ КРОВЬ ТЕКЛА ПО РУКЕ ТРИСТАНА…

Его охватил ужас, на лбу выступил холодный пот. Он попытался вытереть кровь, но она уже засохла.

— Нет! Нет!

Лицо мазука выплыло из глубин памяти таким, каким оно было в ту последнюю минуту и каким являлось Тристану в ночных кошмарах: раскрытый в безголосом крике рот, выпученные глаза. Даже тьма туннеля не могла скрыть этого изуродованного ужасом лица.

— Нет! — Тристан отбросил поднос. Рука его дрожала, и он зажал ее между коленями.

Нужно умыться! Путаясь в простыне, юноша кое-как поднялся с кровати и чуть не упал от острой боли. Он пошатнулся, но все же успел ухватиться за край откидного столика.

Небольшой умывальник находился в углу комнаты, возле двери. Хорошо еще, что резиновый шланг оказался достаточно длинным. Повозившись с краном, Тристан включил воду и принялся изо всех сил намыливать лицо и ладони.

Случайно поймав в зеркале свое отражение, Тристан чуть не задохнулся: он был весь в крови. Юноша закрыл глаза и включил воду погорячее…

Тристан все еще умывался, когда вернулась доктор Мозес. Он не слышал, как та вошла в палату и не сразу заметил ее присутствие. Лишь увидев в зеркале ее отражение, юноша вздрогнул и обернулся.

— Извини, Трис. Я не хотела мешать… О, боже, что с тобой? У тебя лицо как мел! Что случилось! Тебя тошнит!

— Нет. — Он покачал головой, держась за край раковины. — Просто у меня все руки в крови.

— Это ретроспекция, — сказала Мозес, помогая ему вытереть лицо и вернуться к кровати. — Нужно будет поговорить об этом.

Тристан тяжело сглотнул и опустил голову, избегая взгляда Мозес.

— Все… уже прошло, — пробормотал он, стараясь не смотреть на свои руки. — Все в порядке. Спасибо.

Она внимательно смотрела на него, хмуря брови. Тристан старательно вытирал пальцы, пытаясь унять дрожь.

Однако нужно что-то делать, как-то отвлечь внимание доктора, и юноша кивнул на поднос с пустой тарелкой.

— Видите?

— Молодец, — сказала она. — Если будешь продолжать в том же духе, то я скоро уберу эту штуку. Мозес указала на капельницу.

Тристан опустился на кровать.

— Если ты не против, — добавила она, — мы могли бы поговорить и, возможно, избавить тебя от кошмаров.

Все еще не поднимая головы, Тристан коснулся рукой лба.

— Не стоит, мэм. У меня все в порядке.

Мозес не стала спорить и убеждать его, а просто откинула сиденье и села.

— Трис, что именно ты сейчас чувствуешь?

Их беседа продолжалась почти час. И только когда Мозес ушла, Тристан разжал кулаки и внимательно осмотрел руки: никаких следов крови. Однако и в эту ночь кошмары заставляли его просыпаться четыре раза. И он вскакивал, потный и трясущийся.

Тристан еще лежал, хотя на столе давно уже остывал завтрак, когда вошла Дарси. Положив на тумбочку какой-то серый сверток, она долго изучала показания монитора, пока сын медленно вылезал из-под простыни.

Поднявшись, Тристан склонил голову и привычно поднес руку ко лбу.

Дарси перехватила его руку.

— Тебе не следует делать этого здесь.

Он вздохнул.

— Когда мы возвращаемся на Ганволд?

— Мы… не вернемся, Трис. — Она помолчала. — Даже если бы мы захотели, теперь это невозможно. Все изменилось. Слишком многое случилось с нами, особенно с тобой.

Юноша, похоже, не совсем понял, о чем она говорит, но спрашивать не стал.

— Либби сказала мне, что ты плохо спишь.

Тристан отвернулся.

— Так… это всего лишь сны…

— Расскажи мне о них.

— Нет, мама. Я… я не могу.

— Тебе станет легче, если ты позавтракаешь.

Его взгляд скользнул по тарелке с кашей.

— Только не это! Она какая-то… скользкая.

Дарси улыбнулась.

— Тебе не обязательно есть кашу. — Она протянула руку, отключила систему гемодиализа и свернула шланг. — Либби говорит, что ты уже три дня не выходишь из палаты, так что самое время навестить отца. Иди и умойся.

Она отдала ему сверток и направилась к выходу.

Тристана охватило ощущение надвигающейся опасности. Он остался сидеть, не притрагиваясь к пакету.

— Я не хочу его видеть.

Дарси едва ли поняла, что он сказал, но все же вернулась.

— Это из-за того, что рассказал тебе Реньер? — спросила она после долгой паузы.

Когда мать упомянула имя этого человека,

Тристана чуть не вырвало. Невольно сжав рукой сверток, он кивнул.

— Да.

Дарси вздохнула.

— Знаю, что ты плохо себя чувствуешь в его присутствии, но пойми — ты не даешь отцу ни единого шанса. Так нельзя.

Он ничего не ответил.

— Если ты будешь тянуть, — предупредила Дарси, — то завтрак совершенно остынет. И потом… нас уже ждут.

Тристан вздохнул и поднялся.

Плечи и спина еще горели, но увлажняющий спрей и струя теплого воздуха сняли неприятные ощущения.

Тристан развернул серый сверток. Там оказался спортивный костюм: легкий, свободный и мягкий изнутри. По штанинам и рукавам проходила черная полоса, а слева на груди была вышита эмблема сферзахов. Поморщившись, Тристан натянул джемпер и с удивлением заметил, что одежда ничуть не стесняет его движений.

Мать одобрительно посмотрела на него.

— Ну как? По-моему, тебе идет.

Он пожал плечами.

— Нормально.

Они вышли из палаты и направились по коридору, а когда покинули больничный отсек, Дарси взяла сына за руку. Его удивило то, какие холодные у нее пальцы. Повернувшись, он заметил, что мать идет, стиснув зубы.

— Мама, что случилось?

— Никак не привыкну ходить по этим коридорам. Мне все время кажется, что мы на нашем корабле.

Тристан сразу прекрасно понял, о чем говорит мать. Его самого часто мучали подобные воспоминания.

— Но ты же ходишь здесь… одна… каждый день.

— Я знаю, что другого способа преодолеть страх попросту нет, — ответила Дарси. — Сначала приходилось буквально контролировать каждый шаг. Но теперь уже намного легче. — Она улыбнулась. — По крайней мере, я не пытаюсь бежать, когда происходит сдвиг гравитационного поля или перемена в режиме работы двигателей. Иногда надо смотреть в глаза своим страхам.

Она бросила на него многозначительный взгляд.

Тристан хорошо понимал, что это значит; ему было стыдно за то, что он враждебно относится к адмиралу, однако слова застряли у него в горле, и он лишь ниже опустил голову.

Серворобот из камбуза прибыл в каюту адмирала одновременно с гостями. С шумом пронесшись над ковром, он объехал низкий восьмиугольный столик и накрыл на троих, поставив тарелки, чашки, разложив приборы, причем все это было проделано с ловкостью опытного стюарда. С подноса на столик перекочевала ваза со свежими фруктами самых разных форм и цветов, которые были очищены, нарезаны и весьма искусно разложены. В корзинке лежал горячий хлеб, завернутый в белую салфетку, рядом дымился чайник, а в глубокой чаше лежало копченое мясо. Тристан не чувствовал голода, но при виде всего этого великолепия у него потекли слюнки, а желудок напомнил о себе громким урчанием. Юноша посмотрел на мать.

— Подожди, сейчас придет отец, — сказала Дарси. — У него только что закончилось совещание.

Тристан не мог усидеть на месте. Он огляделся, провел рукой по серой обивке переборки, проверяя, так ли она груба на ощупь, как кажется на вид. Толкнул закрытую дверь, просто так, без всякой цели, и ничуть не удивился тому, что у него ничего не получилось. Потом задержался у голографических панелей, выглянул наружу.