Очень смешное падение

В долгие зимние дни Кпомасси успел рассмотреть жизнь гренландцев во всех ее проявлениях, принять участие во множестве их обыденных занятий. Одним из ярких впечатлений была охота на сельдевых акул. Каждую неделю Пойо брал Тэта ловить этих хищниц, идущих в пищу собакам. Рыбаки сверлили неподалеку от берега лунки во льду, забрасывали лесу — до самого дна. От главной лесы тянутся поводки с наживкой — тюленьим мясом. Леса закреплена на палке, положенной поперек лунки. Остается ждать клева — порой несколько часов — да разбивать ледок, которым стремительно затягивается вода. Чуть тело акулы покажется из лунки, Пойо кричит другим рыбакам: «Акула!» Все сбегаются — надо помочь, а потом посудачить о добыче.

Акулу вытаскивают за хвост. Челюсти устрашающе щелкают. Пойо мгновенным выпадом вспарывает хищнице брюхо. Кпомасси по команде подхватывает вывалившиеся внутренности и швыряет их акуле же в пасть: пожирая самое себя, она на секунду занимает свои челюсти — самое время без риска добить ее. Сельдевая акула невелика, но особо вертка и опасна. Несколько дымящихся на морозе кусков Пойо забрасывает в море — отличная приманка. После почина ловля оживляется от разных лунок то и дело несется вопль: «Акула!» Собаки прилежно слизывают акулью кровь. Мясо же будет высушено впрок. Принципиально эта ловля мало отличается от тропической... разве что ведется она в дни, когда плевок замерзает, не долетев до земли!

Другое незабываемое впечатление — первая поездка на нартах. Хоть нарты сделаны так мудро, что амортизируют неровности, однако трясет изрядно. Опасней всего виражи и спуски. Глядя на собак, запряженных по-гренландски — веером, Тэта только и думал: как бы удержаться! И разумеется, на крутом повороте... Откувыркавшись, Кпомасси ошарашенно осмотрелся: Пойо остановил упряжку и разразился хохотом! Кпомасси приковылял к нартам — по счастью, он только ногу ушиб. Но Пойо даже не поинтересовался, цел ли друг. Он не мог унять смеха! «Ты катился, как тюленья туша! Я не верил своим глазам!» Сломай неудачник ногу, реакция была бы та же. Кпомасси не обиделся: он давно заметил, что эскимосы безжалостны к чужой неловкости. Оступиться, упасть, вывалиться из саней — это оплошности, которые в белой пустыне могут стоить жизни. К примеру, если хозяин выпал в снег, собаки могут преспокойно убежать с нартами. Боязнь насмешек держит эскимоса в напряжении, приучает не расслабляться и не ротозейничать — словом, оберегает его жизнь.

Прибытие в поселок — важный момент поездки. Надо лихо промчаться по улице, пустить снежную пыль в глаза знакомым. Поэтому Пойо за четверть часа до поселка Илулиссата останавливает упряжку посреди равнины, закуривает трубку и дает роздых собакам.

В поселок нарты влетают птицей. Прохожие любуются, как Пойо берет первый поворот. А вот на втором крайний пес забегает чуть правее, налетает на столб — постромки рвутся, несчастный пес кувыркается в воздухе, грохается на снег, зеваки смеются, Пойо зеленеет от злости...

Мальчик убил муху!

В доме родственников Пойо хозяйка говорит детям: «Поздоровайтесь!» Замечание — ради иностранца. Заходя в дом после долгого пути, эскимосы, как правило, не здороваются. Гость входит, садится, если голоден — угощается, обсуждает с хозяином санный путь, собак, погоду. Для этого в эскимосском языке бездна слов, обозначающих различные виды снега и ветров. Вот что значит климат! (А сколькими церемониями обставлен приход гостя дома, в Того! Пришелец еще со двора должен громко выкрикнуть приветствие. Изнутри отвечают хором. Гостя усаживают, приносят воды. Он пьет и некоторое время отдыхает. Затем женщины и дети по очереди приветствуют его. Далее его черед поздороваться с каждой женщиной. И только после этого он вправе лицезреть главу семьи!)

17 марта солнце впервые явило свой край над горизонтом — раскаленно-красное, живое и желанное, как во время восходов в Сахаре. Над морем колышется радужный пар. С этого момента светило что ни сутки, дольше остается на небе.

Гренландцев охватывает радостное беспокойство — противоположность осенней издерганности. Снова все не спят, бродят по окрестным горам. Дети то бодрствуют по двое суток, то сутками спят и — круглый год само прилежание — теперь сводят с ума учителей: скопом прогуливают уроки, скопом засыпают в классах мертвецким сном.

В доме датчанина Кильда, у которого в это время жил Кпомасси, произошло Событие. О нем сообщила няня-эскимоска. Кильд сначала отмахнулся, потом спохватился, скомандовал: праздновать будем по традиции всем поселком! Кильд — из «огренландившихся» датчан, он старается держаться древних обычаев страны.

Соседи собираются за столом. Все повторяют: малыш Кильда убил муху! Да-да, празднество посвящено первому охотничьему подвигу пятилетнего мальчика. Из мухи делают слона? Нет, муха замещает будущего тюленя. Гости едят пироги, приговаривают: «Отличная тюленятина!» Герой дня ревет белугой: ему-то не перепадает ни крошки с праздничного стола! Пироги символизируют тюленя, а своего первого убитого Тюленя молодой охотник не смеет есть — он обязан угостить все племя. Дома, в Того, сын должен первую зарплату отдать отцу, даже если это полфранка. А молодой эскимос выказывает уважение всей общине.

Следует отметить, записал Кпомасси, что это был подвиг: мух на Гренландии куда меньше, чем в его родном Того...

Торфяной дом

В полукилометре от пристани Упернавика — поселка на крайнем севере острова — высится огромный дом в стиле датских сельских сараев. Это штаб-квартира датской строительной фирмы — форпоста прогресса или того, что принято считать прогрессом. В считанных метрах от него взгляд наталкивается на другой сюрприз: торфяной домик. Строительная фирма истребила их во всех окрестных поселках, а в Упернавике домик чудом остался. От земли это характерное для прошлого века строеньице поднимается метра на два, по площади оно раза в три меньше крохотных типовых домиков. Издалека — не жилье, а пригорок. Стены сложены из торфа и плоских камней. Посередине крыши торчит каменная труба. В жилище ведет нечто вроде торфяного тоннеля, по которому надо пробираться на четвереньках, зато зимой домик не выстуживается.

Кпомасси, конечно, немедленно встал на четвереньки и прополз по тоннелю в прихожую, оттуда — в единственную комнату. Ему навстречу поднялся длинноволосый круглолицый старик — подвижный, с умным взглядом. Рубаха на локтях протерта, руки в карманах штанов, подпоясанных веревкой.

Не здороваясь, как и положено, он сказал:

— Ну, где ты пропадал? Я ждал тебя еще два месяца назад!

— ???

— Про тебя говорили по радио, когда ты приплыл. Говорили, ты ищещь старину, я понял, тебе меня не миновать.

Так Кпомасси познакомился с Робером Матаком. Старик живет с женой и дочерью, давно похоронил сверстников. Бывалый охотник и рыбак, он — кладезь старинных преданий, помнит многие народные традиции.

— Живи у меня,— говорит Матак африканцу,— только потолок головой не пробей.

Стены домика внутри обшиты досками. Матак обклеил их старыми газетами и журналами — Робер большой любитель чтения, но жена так и норовит выбросить всю эту макулатуру, так что на стенах оно сохраннее.

Записывая подробности обычаев и ритуалов, слушая легенды, которые помнил Матак, Кпомасси непрестанно сопоставлял их со своими детскими африканскими впечатлениями. Как все похоже — и не похоже. Муж, например, у эскимосов не смеет шуметь после смерти жены — в течение месяца ему запрещено работать молотком, пилой, даже кости во время еды нельзя ломать: дух жены бродит поблизости, его нельзя беспокоить. А в Африке души умерших, наоборот, отгоняют шумом.

По легенде, остров Диско некогда располагался намного севернее. Могучий шаман задумал увести его на юг. Он уже проволок остров далеко по морю, как вдруг увидел, что в поселке женщина нарушила один из запретов. Сила шамана вмиг иссякла, и остров застрял на полпути. Но разве в африканскую деревушку беды приходят не тем же путем — из-за нарушения табу?