Нехорошее предчувствие кольнуло в грудь, но моё лицо осталось невозмутимым – долгие годы практики. Я взяла конверт, раскрыла его и вытащила несколько листов А4, сложенных надвое. Открыв их, я разглядела в отпечатанной на принтере краске снимки.

Кровь резко отхлынула от моего лица.

– Что это? – прохрипела я.

– Это кадры с видеозаписи, которую мы с Эрвином сделали в гостинице, – ответила Марика ровным голосом, – Нам нужна ваша помощь в обмен на видео.

Нам. Почему она называет их с Эрвином «Мы»?

В горле образовался противный ком из горечи. Я подняла глаза и посмотрела на неё, стараясь скрыть замешательство на моём лице.

– Соня, мой муж Ильмар… Он ждёт суда, который будет на следующей неделе. Вы – главный обвинитель. Понимаете, к чему я веду?

– Вы хотите, чтобы я развалила дело, – мой голос прозвучал так жалко и убого, что по её лицу расползлась улыбка.

– Вы не глупая женщина. Это радует.

– Эрвин в курсе этого разговора?

Она резко замолчала и отвела взгляд. В моём сердце начала теплиться надежда, что он всё–таки не подонок. Что он не знает ничего об этой записи; что он ни сном, ни духом о том, что задумала эта женщина.

Откуда они вообще знакомы?

– Я его бывшая жена, – тихо сказала она, – Ильмар его брат. Эрвин знает про запись, но не знает, что я решилась прийти к вам.

Надежда разбилась, разлетелась на мелкие осколки. Я в буквальном смысле слышала хруст, похожий на хруст стекла, которое топчут ногами.

– Соня, я понимаю, что это мерзко и отвратительно…

– Да ну? – прошептала я.

– … Но у меня нет выбора. Я беременна. Уже пять месяцев.

Поймав мой озадаченный взгляд, она робко улыбнулась.

– Я знаю, что незаметно. Много нервничаю. Соня, я прошу вас, как женщина женщину, Ильмар просто оступился. Мы не заслуживаем этого. Помогите нам, помогите нашему ребёнку расти в полной семье.

Я что, похожа на благотворителя?

Сил говорить с ней не было. В моей руке по–прежнему были листки с фотографиями. Аккуратно сложив их и убрав в конверт, я протянула его ей.

– Если я откажусь, то?

– Я обнародую запись, – Марика пожимает плечами, – Мне терять нечего.

– Хорошо, я вас поняла, – отчеканила я, поднимаясь на ноги.

Я быстро пошла по дорожке, не оборачиваясь и не обращая внимания на то, что она позвала меня по имени. Практически добежала до машины – она почему–то казалась убежищем, надёжной броней. Запрыгнула на сиденье и нажала на кнопку блокировки, закрывая двери.

Вдох–выдох.

Ещё один.

Давай же, Соня. Ты не заплачешь. Ты не заплачешь.

Повторяю, как мантру: «Не плакать, не плакать, не плакать», но слёзы текут по моим щекам даже тогда, когда я бормочу эту мантру вслух.

Закрываю глаза и вижу перед собой лицо Эрвина, когда он двигался на мне (и во мне) тогда. Потом вижу тот же момент со стороны – мы на кровати. Марика рядом со мной, моё лицо на её груди. Я помню, что я делала в тот момент.

Раньше от этих воспоминаний мне становилось тепло. Раньше был трепет.

Теперь я мёрзну. Покрываюсь льдом с головы до ног. Он замораживает меня. Я вся изо льда.

Мне холодно.

Домой добралась, игнорируя звонки мобильного. На автопилоте встретила мальчишек со школы, покормила их чем–то и отправила делать уроки. Села на кухонный стул и снова поднялась, начав мерить кухню широкими шагами.

Что же со мной стало? Что со мной теперь будет?

Ответа на эти вопросы у меня нет.

Мобильный разрывался последние несколько часов, удивительно, как вообще не разрядился.

Звонок.

Секунда тишины.

Новый звонок.

Опять тишина.

«Надо снять трубку».

С этой мыслью я посмотрела на экран и передёрнулась. Тишина закончилась, очередной звонок, кажется, тридцатый.

– Да, – голос незнакомки.

– Соня? Соня, я весь день звоню. Что случилось? – Эрвин нервничает.

– Забудь этот номер.

Я сбросила вызов и нажала на кнопку выключения. Экран в последний раз ярко мигнул и тут же погас.

Смотрю в одну точку. Минуту. Две. Три. Час, второй, третий. Мальчишки сделали уроки, я вяло улыбнулась и разрешила поиграть. Пытаюсь не думать, не вспоминать, не анализировать.

Прячу всё в тугой кокон, глубоко–глубоко внутри. Голова остаётся ясной, каждую мысль я сразу же отметаю, закрываю, она исчезает.

Кажется, звонит домофон. Топот детских ног по паркету, а потом голос Дёмы:

– Мам, к тебе пришли!

Не сдержав стон отчаяния, я резко подскочила на месте и влетела в прихожую.

– Сколько раз я говорила не открывать дверь не знакомым? – это не крик, это визг.

Сын вжимает голову в плечи и виновато смотрит на меня.

– Марш в свою комнату. Оба!

Младший быстро исчезает, а старший, нахмурившись появляется из гостиной.

– Мам, что случилось?

– Быстро. В свою. Комнату.

Кирилл уходит за Демидом, что–то пробормотав. Я поворачиваюсь к входной двери и открываю её как раз в тот момент, когда на площадке появляется запыхавшийся Эрвин.

Я не даю ему пройти в квартиру, вместо этого выхожу в подъезд и прикрываю за собой дверь.

– Соня, что случилось?

– Спроси у своей бывшей жены, – напустив побольше равнодушия в голос, отвечаю я.

– Нет, – он прикрывает глаза и шумно выдыхает, – Скажи, что она не сделала этого.

– Она сделала это, – выплёвываю я.

– Сонь, я… Я не хотел. Я передумал и сказал ей об этом. Я стёр видео. У неё его нет.

Пытаюсь анализировать. Пытаюсь думать. Мои брови сходятся на переносице, и я поднимаю взгляд.

– Она показала фотографии. Кадры с записи. У неё определённо есть это видео.

– Я всё исправлю, – говорит он, делая шаг ко мне, – Я всё исправлю, обещаю.

Его лицо наклоняется, но я отворачиваюсь. Прижимаюсь одной щекой к холодной двери. Чувствую его дыхание на другой – он дотрагивается до моего лица пальцами.

– Прости меня. Я всё исправлю.

– Нечего исправлять, Эрвин. Я сделаю то, что она просит. Она беременна, а я, в отличии от вас, не сволочь.

Он отступает на шаг, явно удивлённый такой новостью. Трясёт головой в разные стороны, затем снова шагает ко мне.

– Оставь это.

– Как ты себе представляешь – оставить это? – я стараюсь говорить тихо, чтобы соседи не услышали, но всё равно повышаю голос, – Ты хоть понимаешь, что это – шантаж? Я тебе доверилась, а ты… Это низко, в конце–концов. Эрвин, – мой голос дрожит, когда я решаюсь задать вопрос, – Ты знал тогда, что я буду там, да? Ты следил за мной?

Он опускает голову.

Он. Опускает. Голову.

Он знал.

Всё это… Наша встреча – всё было ложью. Это подстава, блять, самая жестокая подстава в моей жизни.

– Соня.

Я отворачиваюсь. Дёргаю ручку и, перед тем, как прошмыгнуть обратно в квартиру, тихо говорю:

– Забудь мой номер. Забудь дорогу сюда. Забудь меня. Я больше никогда не хочу тебя видеть.

***

Закутайся в одеяло

И думай, что потеряла

А может, правда не надо

И мне хватило бы взгляда

Умирать от любви

Умирать от любви

Макс Фадеев «Лети за мной»

Я плачу, когда прихожу к нему первая. Сама, узнав адрес через департамент. Я плачу, когда он рассказывает мне о том, как собирается всё исправить. Я плачу, потому что не могу поверить его словам.

Это нечестно.

Это неправильно.

Это несправедливо.

– У вас не получится, – бормочу я, тряся головой в разные стороны, – У вас ничего не выйдет.

– Я договорился с охранником. Мы просто переоденемся во время свидания и всё. Нас не различить, мы – близнецы, – он держит мои ладони, подносит их к лицу и вдыхает мой запах. Потом медленно проводит губами по моим пальцам, закрыв глаза, – Соня, я должен так поступить. Я не прошу понять меня, но я должен. Так будет правильно.

– Нет, Эрвин. Не делай этого. Ты понимаешь, что тогда наши отношения – они обречены. Я – прокурор. Я не могу иметь связь с подсудимым и, тем более, осуждённым.