Музыка:

Прощание славянки

Накрапывает мелкий дождик. Возле ларька-прилавка, торгующего разными газетожурналами, стоит девочка лет 8–9. Не обращая внимания на дождь, она что-то тщательно выискивает среди печатной продукции, заботливо прикрытой полиэтиленом. Ищет долго, за это время продавщица успевает обслужить двух или трех человек. Не найдя того, что искала, девочка поднимает взгляд на продавщицу и спрашивает прокуренным голосом:

— Слышь, а последний номер "Glamour"-а есть?

© 2 ноября, 2008 

Я сидел в одном из недорогих и уютных ресторанчиков Лондона, лениво ковыряя котлету и пытаясь найти в ней хоть что-то, напоминающее мясо. У меня ничего не получалось — то ли из-за того, что зрение за последние пятьсот лет стало подводить, то ли потому что котлета была картофельная.

Неожиданно за мой столик сел человек, чье мужественное лицо показалось мне знакомым. Я отодвинул тарелку с котлетой в сторону и вопросительно глянул на него.

— Николай. — произнес он на чистейшем русском.

— Очень приятно. — пробормотал я на этом же языке, поднимая в памяти все пласты истории за последние две с половиной тысячи лет.

Мужественное лицо приобрело растерянный вид, но всего лишь на три с половиной милисекунды.

— Нет, вы Николай, верно? А я Роман.

— Вообще-то, Никола. — поправил его я.

— Простите… — пробормотал Роман. — Русские корни, знаете ли…

К этому времени мои нейроны, ответственные за память, наконец-то отыскали биографию незнакомца, автоматически сделав его знакомым.

— А вы Роман Аркадьевич. — продолжил я. — И вы пришли узнать ответ всего лишь на один вопрос.

— А откуда вы знаете? — удивился Роман, но тут же хлопнул себя по лбу. — Ну конечно! Ведь для вас эта встреча уже состоялась!

Я ограничился легким кивком.

— И, наверное, вы даже знаете, чем она закончилась. А для меня все только начинается.

Бесшумно появившийся официант поставил на стол стакан минеральной воды и так же бесшумно удалился. Роман несколькими жадными глотками выпил полстакана.

— Вы даже не представляете, каких трудов мне стоило выяснить, что вы будете здесь в это вре… — он осекся. — Впрочем, вы как раз это представляете.

Он замолчал и так получилось, что возникла неловкая пауза.

— Послушайте, Никола… — Роман откашлялся, он волновался и даже не пытался скрыть этого. — Я понимаю, что это прозвучит глупо, но все же… С самого детства меня мучает и не дает покоя всего один вопрос.

Он запнулся, видимо, подбирая слова. Я же разглядывал узор на манжете его пиджака и думал о том, что геном человеческого существа одно из самых забавных явлений, встречавшихся мне. И узор этот был лишним тому подтверждением.

— Вы ведь знаете этот вопрос, верно? Никола… господин Тесла… я не знаю, как правильно вас… моя служба безопасности говорила что-то про Сорок четвертого и Новую…

— Можете называть меня Николой. — разрешил я. Мое внимание в этот момент привлек мизинец Романа на левой руке, находившийся на удивление в полной гармонии со Вселенной, так что на сантименты я решил не обращать внимания.

Никогда не перестану удивляться тем мелким деталям, что существуют вокруг нас. Порой мы их не замечаем, но ведь от этого их не становится меньше. Хотя, с другой стороны, больше их тоже не становится.

— Никола… вы ответите?

Мизинец пошевелился, нарушив то немногое и прекрасное, что никогда не перестанет радовать меня. И я…

Я задумался. Я думал не над тем, стоит ли отвечать ему или нет. Нет, суть была совершенно в другом, и если бы я мог ЭТО объяснить с помощью символов, называемых буквами, я бы обязательно написал здесь. Но к сожалению, даже Microsoft Word бессилен передать то, над чем я размышлял в тот момент.

— Я… я отдал все, что у меня есть. — признался Роман. — Вы же знаете об этом, да? И я был там, был в Колорадо Спрингс, на Pinnks Peak. Я понял, почему вы ушли оттуда…

Это звучало забавно, потому что до сих пор я и сам не знаю, почему я покинул это место. То есть, я конечно же знал, но не всё, не везде и не когда.

Мне пора было уходить и он это понял.

— Молю вас! — воскликнул он, заламывая руки в отчаянии. — Ответьте, Никола!

— Перпендикуляр. — сказал я, уже почти полностью окутанный зеленоватым туманом.

И сквозь этот туман я увидел, как лицо моего собеседника осветилось неподдельным счастьем. Настоящим, искренним счастьем. Таким, ради которого и живут все они, все вы и все мы. Его лицо уже не было мужественным. Оно было в полной гармонии, и я улыбнулся ему.

А потом ушел.

© 2 ноября, 2008 

Он уже и не помнил, когда эта назойливая тварь появилась в его жизни. Наверное, это было давно, очень давно. С того времени он много раз пытался выгнать ее из квартиры, вешал липучку над кроватью, ставил рядом купленую на рынке мухобойку, разбрызгивал по комнате всевозможные новомодные препараты — бесполезно. Ничего не помогало.

В какой-то мере он даже привык к ней.

Каждое утро (кроме выходных) ровно в семь утра муха садилась на какой-нибудь обнаженный участок его тела и начинала бродить по нему, вызывая слабое раздражение. Он еще спал, а раздражение медленно, но верно выталкивало его из сна. Он хлопал по тому месту рукой, а муха взлетала, чтобы через несколько секунд снова приземлиться там же или на какой-нибудь новой локации.

Через несколько таких повторов сон обрывался полностью, а муха со своими приземлениями превращалась в жесточайший нервоз. Он готов был не просто убить ее, он готов был разорвать ее на куски, раздавить, сжечь — но поймать ее было невозможно.

Это продолжалось ровно десять минут — до того момента, как на тумбочке рядом с кроватью не звенел будильник, поставленный на десять минут восьмого. Тогда он вставал с кровати, уже полностью проснувшийся и сильно раздраженный, а муха… а муха неожиданным образом куда-то исчезала в тот момент, когда его ноги касались пола.

Если же он не вставал — нервоз перерастал в ад.

Когда-то давно, до появления мухи, у него точно так же в это время звенел будильник и частенько он, протягивая руку, вырубал трезвонящую мерзость и закрывал глаза, чтобы «просто полежать еще несколько минуток…». Несколько минуток легко могли превратиться в час и более — и как следствие, опоздание на работу и выговор от начальства.

Потом появилась муха, опозданий не стало… начался нервоз.

Поражала ее точность — она начинала действовать ровно в семь часов и ни минутой раньше или позже. Поражала ее живучесть — ее невозможно было изловить или убить. Поражала ее целеустремленность — она не успокаивалась, пока он не вставал с постели.

Каждый день.

Кроме ввыходных.

Он работал кладовщиком на оптовом складе. Две восьмидесятикубовые камеры, температура минус двадцать, ватник даже летом, тонны куриных окорочков и одни и те же лица постоянных покупателей в течении пяти или шести лет.

Все эти годы слились в одно большое жирное и черное пятно в его биографии. Каждый день одно и то же. А теперь еще и муха.