Клянусь истерзанным телом Иисуса, даже при безнадежном сценарии, без шансов выжить, я вряд ли вздохну спокойно и стану хоть немного ленивым. Меня не поймать на ошибках. Моя судьба – постоянно быть на чеку, пока эта чертова комета не прилетит сюда. Да, я знаю, этого никогда не случится, но ведь полно других подобных штуковин носятся по космосу. Мы не в центре внимания мироздания – черт возьми, нас даже не сравнишь со знаком выезда на главное шоссе вселенной. Мы скорее булыжники, которыми вымащивают обочины. В такой физической пропорции мы находимся к остальному миру, и против этого не попрешь: галактическая мыльная пена в большой небесной ванне.

Я сижу здесь с моим кофе и смотрю на долину, простирающуюся вниз от моего дома в Лос-Анджелесе, наблюдая за рабочими, строящими три разных особняка для людей, которые, скорее всего, даже не живут здесь. Они работают так круглые месяцы: будят нас утром, не дают покоя в полдень, мешают нашим разговорам после обеда, пугают нас, когда возвращаются после обеденного перерыва и внезапно врубают отбойный молоток. Пожалуй, они преданы своей идее. И вот она - готовая метафора для всей главы. Эти люди, приговорившие себя к изнурительному труду, появляются изо дня в день в месте, где настроено полно домов, хозяева которых получают немалые деньги за то, что, по сути, ничего не делают. Эти трудяги c их зодчеством находятся под пристальным присмотром, словно в зверинце на открытом воздухе, который придает своеобразие местному ландшафту. Им до фонаря, если они будят всяких лентяев или заставляют нас говорить чуть громче, чтобы слышать друг друга. Они гордятся своей работой, несмотря на то, что делают ее постоянно, в дождь и при палящем солнце.

Мужчины и женщины, похожие на них, живут по всей стране, в каждом округе, в больших и малых городах, за пределами столиц. Они делают то, что делают, потому что являются носителями фундаментальной традиции и образа мысли, которые, как уверены многие, исчезли в Америке давным давно. Но поверьте мне – я побывал во всех государствах Евросоюза и видел, как держатся мои земляки американцы. Никакой спад экономики не может выбить почву у нас из под ног. Никакая депрессия не сломит нашу решимость. Среди общей массы людей есть процент противников нормального распределения, но те, кто “за”, всегда превосходят числом тех, кто “против”: первые пытаются улучшить мир, последние – мотают срок растраченной впустую жизни. Лень может довести человека до преступления, но это не значит, что он непременно пойдет воровать. Лень может замедлить чье-то развитие, но она не может привести к падению в пропасть. Если правда жизни и истории что-то доказывает, так это то, что люди действуют в соответствие со своими желаниями. Кто-то готов проиграть. Однако, к счастью, большинство выбирает победу.

Там, где необходимы постоянное усердие и энергия сильных, лень брошена на произвол судьбы, потому как ей не осталось места в этом новом мире. Мы движемся вперед сами по себе, не на ощупь, а рассчитывая каждый шаг, как в шахматной партии. Нам лучше жить, продумав десять ходов вперед, предвидя каждое препятствие и отмечая каждое достижение. Поэтому я заявляю, что мы отправим лень в открытое море и, подобно викингам, устроим подобающее ей пышное погребение. Людям не свойственно долго возиться с запутанным клубком воспоминаний. Лейкоциты изгоняют этот вирус из крови с момента нашего рождения. Звание чемпиона никому не гарантировано, даже если бороться стало легче. Никто не защищен от соблазна равнодушия. Мы не знаем, куда идем, но нам указан правильный путь. Принимая вызовы, мы обретаем себя. Препятствиями усеян долгий путь домой. Мы можем преодолеть любое, если захотим, потому что наше величайшее преимущество в том, что мы живем, и пока жизнь теплится в нас, у нас есть все. Так что возьмите трость и идите по траве, насвистывая любимую мелодию. От этого не становятся грешниками.

Глава 6.

Мое Ватерлоо

Все-таки, забавно, как порой разворачиваются события.

Есть сторонники, которые отстаивают мнение, что мы - продукты двух условий: генетики и среды. Они утверждают, что отчасти мы те, кем родились, и отчасти – те, в кого превратились благодаря взаимоотношениям, семье, детству и прочее. Я, пожалуй, соглашусь – то, что мы переживаем, делает нас теми, кто мы есть. Обычно нам не к чему похваляться своим инь-янь, но в этой жизни, чтобы быть неординарным, следует цепляться за талант, энергию и страсть, сдабривая все это определенным количеством ненормальности и безумия, и этот почти совершенный шторм делает одного звездой, а другого – обычным старым засранцем. Другими словами, добиться многого стоит дорого.

Но я хочу пойти дальше. Помимо генов и среды, полагаю, у каждого человека в мире в сердце хранится память о двух местах: город, где ты родился, и город, который сформировал тебя. Для большинства людей, это может быть город, где родители воспитали их и где они ходили в колледж. Для меня оба этих места оказались в одном штате. Я родился в Де-Мойне, Айова, 8 декабря 1973. Однако, начиная с 1984 года, моя душа формировалась в более темном месте.

Сворачивайте с шоссе № 29 перед крошечной забегаловкой близ торгового центра на перекрестке, и вы увидите Парк Гринвуд в конце улицы Ривер Форест. Речная плотина идет почти параллельно улице, повторяя ее изгиб словно географические “кавычки”. Ривер Форест приведет вас к улице Лафайетт, серой асфальтированной жиле, которая растянулась между четырьмя городами, соединив их в прямую линию угрюмого одиночества, отчаяния и нетерпимости. Следуйте по Лафайетт, пока не упретесь в центр города, выпотрошенный, мрачный, окруженный со всех сторон битым цементом, наполненный трагичностью. По пути вас поразят остатки города, которые когда-то процветали, пока бизнес не убрался отсюда, оставив после себя экономическую разруху. Школы, железнодорожные пути и мертвые глаза – добро пожаловать в Ватерлоо.

Ватерлоо, штат Айова, и его города-собратья Эвансдэйл, Элк Ран Хайтс и Сидар-Фоллс были фоном, на котором проходили худшие моменты в моей жизни. Начиная с начальной школы Джуит и до последнего дня в Ист Хай Скул, вокруг был расизм, преступные намерения и неожиданные лавины боли. Я все еще чувствую злобу в костном мозге своего позвоночника, костях и душе. В этом месте меня били, меня насиловали, меня уничтожали. Я почти подох здесь. Меня ненавидели в этом городе.

Поэтому я научился ненавидеть в ответ.

Прежде чем я пойду дальше, позвольте мне расставить все точки над “и”. Это не размышления о людях, которые ныне живут там. Я не появлялся в этом месте давным давно, и едва ли общался с местным населением. Я не спорю, что люди, которые воскресили в наши дни старенький авто “319” очень милы. Нет, моя кипящая ненависть произрастает из того времени, которое я прожил там, также как и мое глубоко укоренившееся желание спастись бегством. В каждой написанной строке присутствует немного горечи, связанной с теми пятью годами. Здесь с меня сорвали мою невинность. Здесь я впервые понял, что никто не чувствует себя в безопасности, даже голодный двенадцатилетний ребенок, который просто хочет быть как все, смеяться и быть любимым. Но когда вы брошены на произвол судьбы из-за эгоизма взрослых, ваши сердце и спокойствие сгорают, как на погребальном костре.

Когда никому нет до вас дела, вы учитесь следовать чужому примеру, чтобы выжить.

Именно в этом городе “грехи” по-настоящему вселились в меня. Каждый из них был либо бегством, либо нападением. Казалось, я превратился в шустрого похотливого торговца, жаждущего отплатить, ревнивого и завистливого болвана, ищущего признания во всем, раздраженный комок ярости, скрытой под светлой шевелюрой и голубыми глазками. Но я не хочу забегать вперед. Дайте сперва подготовить почву для вас.

Моя мать, сестра и я переехали в Ватерлоо, когда мне было двенадцать. Мы перебирались из штата в штат в течение шести месяцев. Я даже не успел закончить четвертый класс. После краткой и утомительной остановки во Флориде, мне сказали, что мы возвращаемся в Айову. Меня уверяли, что мы едем обратно в Де-Мойн, город, который мне очень нравился и где у меня все еще было много друзей. Вместо этого мы осели в Ватерлоо в компании тогдашнего дружка моей мамаши. Мы поселились на стоянке для жилых автоприцепов на улице Ривер Форест, вокруг грязь и собачье дерьмо, и оперативно получили место № 20 для проживания. В этой угрюмой ничтожной экосистеме трэйлер № 20 был центром всего, нас отделяли пять таких же, как наше, мест от городской улицы, по диагонали высилось большое белое строение, в которое, похоже, запихнули все стиральные машины, на его дверях постоянно висел замок. Моя сестра до смерти боялась этого здания. Однако, как-то раз по непонятной причине она сбежала, и мы нашли ее там внутри. Мы так и не узнали, почему – черт, я даже не спрашивал. Я понимал это стремление к бегству.