— Куда же девался старший брат? Ведь только что он был здесь, — удивилась Цинь.

С улицы вошла Цуй-хуань. Услышав слова Цинь, она пояснила:

— Барин на заднем дворике любуется луной.

— Чем он опять расстроен? — озабоченно сказал, ни к кому не обращаясь, Цзюе-минь.

— Пойдемте к нему. Мы, ведь договорились сходить полюбоваться луной. Цинь, Юнь, идемте, — торопила Шу-хуа, и первая направилась к выходу.

Все последовали за ней. Цуй-хуань и Ци-ся остались в комнате убрать со стола.

Выйдя на задний дворик, Шу-хуа увидела неподвижно стоявшего на берегу ручья Цзюе-синя. Не выдержав, она громко окликнула его:

— Цзюе-синь, ты что здесь один делаешь?

Цзюе-синь обернулся, окинул ее взглядом и рассеянно ответил:

— Здесь такая тишина. Я пришел полюбоваться луной.

Словно вторя его словам, мелодично журчал ручей. Лунный свет падал на каменную стену, серебристой вуалью лежал на воде. Слегка сгорбившись, Цзюе-синь, наполовину освещенный лунным светом, стоял неподвижно, как изваяние. Теперь Шу-хуа, наконец, поняла, что брата снова терзают какие-то воспоминания. Она спустилась по каменным ступеням. Подошел Цзюе-минь с сестрами.

Шу-хуа посмотрела вверх. Она, казалось, чувствовала, как лунный свет ласкает ее лицо, Это мягкое сияние разогнало невеселые мысли девушки, успокоило ее пылающее сердце. Цинь и Юнь тоже подошли к Цзюе-синю. Молчаливая Шу-чжэнь шла позади Цинь. Услышав шаги, Цзюе-синь обернулся и сердечно сказал:

— И вы здесь?

— Мы тоже хотим полюбоваться луной, — отвечала Цинь.

— Здесь ничего не изменилось, — сдавленным шепотом, произнес Цзюе-синь.

— Помнишь, в прошлом году ты стоял на этом же самом месте, — подхватила Цинь.

— Мне кажется, что все это было вчера, — задумчиво проронила Юнь.

— Мне тоже кажется, что это было вчера, или даже сегодня. Вот мы опять все здесь, не хватает только Хой, — глухо промолвил Цзюе-синь и умолк. Казалось, нахлынувшие чувства давили на него своей тяжестью. Но слова его все еще звучали в ушах окружающих. Никто не решался первым заговорить. Он продолжал: — Сестра Шу-ин, можно сказать, добилась своего. Она обрела свободу. Только несчастная Хой… Как ее жаль! — Он был не в силах продолжать и лишь улыбнулся. Однако трудно было понять, улыбается он или плачет.

Никто не нарушал молчания. Все с трудом сдерживали слезы. Юнь еще труднее было сдерживаться, чем Цинь. Она не решалась заговорить, боясь разрыдаться.

Прогуливавшиеся до этого по дворику Шу-хуа и Цзюе-минь тоже подошли к Цзюе-синю и слышали его последние слова.

— Цзюе-синь, зачем вспоминать о прошлом? — сочувственно сказала Шу-хуа. Возмущение росло в ее душе. И она добавила: — Воспоминания лишь бередят незажившие раны.

— Хоть это и было давно, но не исчезло бесследно, — голос Цзюе-синя срывался. — И сейчас все то же, что и в прошлом году. Мэй говорил мне о своей старшей сестре. Он сказал, что все в мире — мираж. Теперь настала его очередь идти тем же путем.

— Не ты же затеял женитьбу Мэя. Твоя совесть чиста. Зачем ты убиваешься? — уговаривала его Шу-хуа.

— Ах, что ты понимаешь! — вздохнул Цзюе-синь. — Сестра Хой поручила мне заботиться о нем, а я не смог выполнить даже такой маленькой просьбы.

— В этом тоже твоей вины нет. Ты знаешь крутой нрав дяди Кэ-мина. Разве он послушается кого-нибудь? Там, в лучшем мире, Хой узнает об этом и тоже не будет обвинять тебя, — мягко утешала Юнь. При воспоминании о Хой она почувствовала, как сжимается ее сердце и огромным усилием воли старалась подавить печаль.

— Мэй тоже очень странный. О нем беспокоятся, а он и в ус не дует. Доведись мне, я бы ни за что не согласилась, — возмущалась Шу-хуа.

— Ну, не согласилась бы. А дальше что? — холодно спросил Цзюе-минь.

— Что дальше? — храбро начала Шу-хуа. Но слова застряли у нее в горле. Она не подумала над тем, что стала бы делать. Некоторое время в замешательстве она не могла выговорить ни слова, но скоро нашлась: — Я бы наотрез отказалась и посмотрела, что сделал бы со мной дядя. — В действительности же она не знала, как поступила бы. Но мужества у нее было хоть отбавляй, и она полагала, что этого достаточно.

— Ты просто упрямый ребенок, — заявил Цзюе-минь и. ни о чем не спрашивая больше, похлопал ее по плечу.

— Все вы хорошие. Все приносите больше пользы, нежели я, — с завистью промолвил вдруг Цзюе-синь. Лицо его просветлело. Но этот тихий свет, озаривший его, тотчас же исчез. — Я человек конченный, — сказал он.

— Ну зачем ты так говоришь? Разве ты не молод? Тебе ведь только двадцать семь. Ты еще полон энергии. — Цинь сказала это нарочно. Ей хотелось встряхнуть и подбодрить Цзюе-синя.

— Полон энергии! Ты что смеешься надо мной? — горько усмехнулся Цзюе-синь и, не дожидаясь ответа, добавил: — Впрочем, я знаю, ты не станешь смеяться надо мной. Но меня действительно нельзя назвать энергичным, как Цзюе-миня или Цзюе-хоя.

— А чем ты отличаешься от своих братьев? — вмешалась Шу-хуа. Это было выше ее понимания.

— Я продолжатель рода, старший внук старшей линии рода. Они хотят, чтобы я поддержал престиж семьи. Разве они оставят меня в покое? — В голосе Цзюе-синя звучала обида. — Без меня ни одно дело не обходится. А вас они никогда не трогают. Вы разгневаете их — я нехорош; вы не соблюдаете правил приличия — опять моя вина; за все расплачиваюсь я один.

Цинь и Юнь молчали. Это неожиданное признание глубоко тронуло их. Цзюе-минь хотел было заговорить, но Шу-хуа опередила его:

— Я не понимаю, неужели ты не можешь относиться к ним так же, как мы. Что бы они сделали с тобой, если бы ты тоже не обращал на них внимания?

Эти слова поставили Цзюе-синя в тупик. Он не мог найти подходящего ответа и только после долгого молчания медленно произнес:

— Они так легко не отстанут от меня.

Теперь настала очередь Цзюе-миня вмешаться в разговор.

— Почему ты так боишься их? Разве сейчас, в наше время, они осмелятся поступить по старым обычаям?

— Этого они не сделают. Но они могут прибегнуть к другим коварным методам. Они будут строить козни. — В голосе Цзюе-синя звучали страх, ненависть, тревога.

— Они слишком много причинили тебе вреда, поэтому ты так боишься, — с жалостью проговорил Цзюе-минь. — Я не верю, что они решатся на какие-нибудь пакости. По моему, они страшны не более, чем бумажные драконы в праздник фонарей.

— Ну что же, не верите — не надо. Придет день, когда меня не станет, и тогда вы поймете, — с жаром проговорил Цзюе-синь.

— Цзюе-синь! — воскликнула Цинь, голосом, полным скорби и участия. Цзюе-синь повернулся к ней. — Ты не можешь так думать, — чуть не плача сказала Цинь.

Цзюе-синь увидел, что в глазах ее заблестели слезы. Несколько крупных, как жемчужины, слезинок выкатилось из этих прекрасных больших глаз. Никогда ему не забыть этих слез! Оказывается, нашелся еще человек, который оплакивает его несчастье. А он-то считал, что его ничтожное существование уже не может вызвать участия! Эти чистые девичьи слезы, словно весенние семена, упали в его душу, где царили отчаяние и мрак. Он не смел надеяться, что они дадут всходы, но почувствовал прилив сил. Все чувства Цзюе-синя, походившие на переживания узника накануне казни, пришли в смятение. У него словно отобрали его единственное оружие. Из самой глубины сердца у него вырвались слова:

— Цинь, разве я не хочу жить? Разве мне не хочется, подобно всем вам, стать человеком? Но злой рок преследует меня. Вы видели собственными глазами все мои страдания последних лет. Я. тоже неустанно боролся. Но чего я добился? Поймите меня, я не обманываю вас. Однажды меня охватило желание пойти туда, — он указал на облицованный камнем берег, — броситься в озеро и свести счеты с жизнью. Но в этот момент мне почудились ваши голоса, и я подавил в себе это желание. Вы удержали меня. Я не в силах покинуть вас, — и он зарыдал.

— А мы разве можем тебя покинуть? — сквозь слезы проговорила Цинь. Все были растроганы. Даже Шу-хуа готова была заплакать.