— Пойдемте туда. — Цзюе-синь снова указал на берег.

— Уже поздно, не стоит, — поспешно сказала Цинь.

— Успокойся. Теперь я уже не сделаю этого, — с горькой усмешкой сказал Цзюе-синь. — Оттуда лучше любоваться луной. Вот мы поговорили, на душе стало легче, — и он стал подыматься по каменным ступеням.

Цинь вопросительно взглянула на Цзюе-миня. Тот сразу же ответил на ее немой вопрос:

— Пошли наверх. Надо слушаться старшего брата.

Шу-хуа легкими шагами поднималась вслед за Цзюе-синем. Остальные следовали за ней. Они шли навстречу луне, все выше и выше. На вершине в глаза им ударил поток серебряного света. Одетый в бетон берег был залит светлым сиянием. И только их фигуры отбрасывали тени.

Здесь стоял небольшой квадратный каменный столик, вделанный в бетон, а вокруг него — четыре круглых каменных скамейки. Железная ограда опоясывала озеро и с двух сторон примыкала к веранде. А дальше простиралась бескрайняя ширь не залитой бетоном земли. Там виднелись виноградные лозы, искусственные горки, летние беседки, сад. Растительность и скалы на фоне лунного света казались отсюда нарисованными искусной кистью живописца.

— Здесь поистине спокойный мир, — вырвалось у Юнь.

— Хорошо здесь, — сказала Цинь и пригласила Юнь сесть. Шу-чжэнь устала больше всех и тоже села.

— Если бы сейчас был день, можно было бы сыграть в мацзян, — вдруг проговорил Цзюе-синь. Он тоже присел и провел рукой по столу. Это было сказано просто так — он не вкладывал в эти слова никакого особого смысла.

— Тебе хочется сыграть в мацзян? — удивился Цзюе-минь.

— А… я сказал просто так, — торопливо ответил Цзюе-синь. — Я не такой заядлый игрок. Мне уже опротивела эта игра. Но они вечно тянут меня играть. Я уже до того доигрался, что в ушах у меня непрерывно стучат кости. — Он покачал головой. То ли он хотел выразить безнадежность своего положения, то ли хотел избавиться от тяжкого бремени, которое давило на него.

— Цзюе-синь, если так будет продолжаться, ты совсем измучаешься. Тебе нужно найти какой-то выход, — с жалостью сказала Цинь.

— Выход? — горько вздохнул Цзюе-синь. Он, казалось, не понял смысла сказанных Цинь слов и продолжал: — Цинь, войди в мое положение. Что, по-твоему, я могу сделать?

Цинь прекрасно понимала положение Цзюе-синя и знала, что он очень многое может сделать. Она хотела ему ответить, но неожиданно внизу кто-то позвал: «Барышня Шу-чжэнь!»

Это были Чунь-лань и Цуй-хуань. Не успела Чунь-лань подняться наверх, как сразу же обратилась к Шу-чжэнь:

— Барышня Шу-чжэнь, вас зовет госпожа. — Так было всегда: стоило Шу-чжэнь попасть в компанию своих двоюродных братьев и сестер, как ее мать тут же присылала за ней горничную или служанку. — Сделали такой крюк, что чуть с ног не сбились, — пробормотала Чунь-лань.

— Не везет Шу-чжэнь. Так хорошо нам всем вместе, а за ней опять пришли. Наверное, дядя Кэ-дин снова поссорился с тетей Шэнь, — с досадой воскликнула Шу-хуа, не дав Шу-чжэнь ответить.

— Шу-хуа, поосторожней, не то опять накличешь беду, — взмолился Цзюе-синь, повернувшись к Шу-хуа.

— А я не боюсь. Не велика беда, если кто-нибудь и обидится. Бедняжка Шу-чжэнь! Тетя Шэнь целыми днями ее пилит. И никто за нее не заступится! — гневно возразила Шу-хуа.

Шу-чжэнь сидела молча, неподвижно. Взор ее был обращен к Цинь: он просил, умолял о защите.

Цинь ласково посмотрела на Шу-чжэнь. Она словно хотела сказать этой беззащитной девушке! «Я помогу тебе». Обернувшись, она взглянула на Чунь-лань. Та подошла к перилам и смотрела вниз. Цуй-хуань стояла рядом.

— Чунь-лань, зачем госпоже понадобилась барышня Шу-чжэнь? — спросила Цинь.

— Госпожа только что повздорила с барином, побросала все на пол и теперь плачет. Госпожа велела немедленно позвать барышню, — торопливо обернувшись, возбужденно отвечала Чунь-лань.

— Опять хочет сорвать злость на Шу-чжэнь! И бывают же на свете такие матери! — бушевала Шу-хуа.

— Не только бывают, их даже слишком много, — холодно вставил Цзюе-минь.

— А барин? — допытывалась Цинь у Чунь-лань.

— А барин у молодой госпожи Си, — отвечала Чунь-лань.

Шу-чжэнь вдруг встала, подошла к Цинь, вцепилась в ее плечо и, прильнув к ней, всхлипнула:

— Цинь, я не пойду!

— Правильно, не ходи! Пойдешь — опять все на твою голову свалится. Тетя Шэнь, если уж начнет ругаться, так ей и вечера не хватит. — Шу-хуа отстаивала справедливость.

— Значит, решили. Чунь-лань, отправляйся домой и передай госпоже, чтобы она не беспокоилась: я оставляю барышню Шу-чжэнь здесь, — приказала Цинь служанке. Но она не была уверена в том, что это поможет.

— Слушаюсь, барышня Цинь, — почтительно ответила Чунь-лань, но не уходила, а продолжала стоять у перил, любуясь расстилавшимся внизу озером. Она была ровесница Шу-чжэнь. Ее больше, чем Цуй-хуань и других служанок, влекло к развлечениям, но возможностей для этого у нее не было.

— Вот уж не думал, что Си-эр окажется такой нехорошей. Цзюе-хой рассказывал мне, что прежде она тайком сжигала в саду бумажные деньги в память Мин-фэн, — нахмурился Цзюе-синь.

— Си-эр здесь ни при чем. Во всем виноват дядя Кэ-дин, — вмешался Цзюе-минь и обратился к Чунь-лань:

— Ты еще здесь?

— Сейчас иду, барин, — торопливо повернувшись, отвечала Чунь-лань, а про себя добавила: «Вернешься поздно, опять от госпожи влетит». Она направилась к лестнице.

— Чунь-лань, подожди! — крикнул вдруг Цзюе-синь и тут же повернулся к Цинь: — По-моему, Шу-чжэнь лучше идти домой. Ты же знаешь, какова тетя Шэнь. Шу-чжэнь потом еще больше достанется. Не может же она оставаться здесь всю ночь. Ты хочешь пойти против воли тети, а она потом выместит это на Шу-чжэнь.

— Черт знает что! Не верю, что дети созданы для того, чтобы родители срывали на них свою злость. Неужели родители могут как угодно издеваться над детьми?! — задыхаясь от гнева, кричала Шу-хуа.

— Шу-чжэнь, иди вместе с Чунь-лань. Я велю и Цуй-хуань проводить тебя. У твоей матери такой характер: уступи ей немного, и она с тобой помягче обойдется, — ласково уговаривал Цзюе-синь.

Услышав, что Цинь оставляет ее здесь и что Чунь-лань собирается идти одна, Шу-чжэнь решила, что можно не возвращаться домой, и у нее немного отлегло от сердца. Теперь же, слушая Цзюе-синя и видя, что Цинь молчит, она поняла, что он прав. Зная характер своей матери, она сейчас еще больше страшилась встречи с ней. Но выхода не было. Последняя надежда рухнула. Однако она все еще цеплялась за плечо Цинь, ожидая ее помощи.

— Шу-чжэнь, тебе лучше идти. Не расстраивайся. А потом мы что-нибудь придумаем, — ласково утешала Цинь, легонько пожав руку Шу-чжэнь.

Шу-чжэнь стояла молча, не шелохнувшись, с поникшей головой.

— Иди, не бойся. Немного погодя мы к тебе зайдем, — участливо подбадривала Юнь.

— Боюсь. Я знаю, мама ничего хорошего не скажет, — тихим голосом сквозь слезы промолвила Шу-чжэнь, не поднимая головы.

— Шу-чжэнь, потерпи еще немного. Потом мы непременно найдем какой-нибудь выход, — уговаривала Цинь.

— Цинь, вы всегда говорите «потом», а когда наступит это «потом»? Боюсь, что я не вынесу. — Шу-чжэнь подняла голову, губы ее дрогнули, и она разрыдалась.

— Мы обязательно должны найти выход, — тряхнул головой Цзюе-минь. Лицо его исказилось от боли, он повернулся и отошел в сторону.

— Как жаль, что я живу не в древнее время и ничему не научилась. Уж тогда я нашла бы выход! — в страшном возбуждении негодовала Шу-хуа.

Цинь до крови закусила губу. Она не могла сказать этой одинокой девушке ничего определенного. Она верила, что это «потом» отнюдь не фантазия! Этот день непременно наступит. Но сможет ли она спасти эту девушку от страданий, дать ей счастье? Надежда на это была очень слабая. Она не могла обманывать себя, не могла обманывать эту пятнадцатилетнюю девушку. Говорить легко, но неизмеримо труднее изгладить из памяти девочки горькие воспоминания, залечить раны ее сердца.

— Шу-чжэнь, брось такие мысли. Ты еще молода, — с трудом выдавила из себя Цинь. Она хотела было продолжать, но подошедшая Чунь-лань прервала ход ее мыслей.