— Ай! Ай! Ай! — взвыл пациент. — Перестаньте меня мучить…

— Тсс, — шепнул мучитель. — Сейчас сделаем рентген.

Врач приказал Антею лечь на белый студеный верстак, крутанул три блестящие ручки, задвинул щитки, выключил свет, в наступившей тьме запустил сканирующий луч и включил свет. Глас уже намеревался спрыгнуть с верстака.

— Куда?! — крикнул эскулап. — Еще не всё. Сейчас выясним, есть ли внутреннее заражение.

Врач врубил напряжение, приставил к затылку пациента стержень иридия в виде карандаша, затем вывел на круглый экран с магнитами, регулируемыми вибрацией винта, шкалу, анализирующую сангвинический прилив.

— Результаты указывают на учащенную циркуляцию, — сказал «адариналарин», не переставая щелкать клавишами и жевать фильтр сигареты. — У нас с вами, уважаемый, типичный случай сужения передней стенки синуса: придется вскрывать.

— Вскрывать?! — вскричал Глас.

— Разумеется, вскрывать, — изрек специалист, — иначе будет лже-круп.

Вердикт был изречен с беспечным выражением лица, чуть ли не шутя. Глас даже не знал, верить или нет; врачебный цинизм ужасал… Антей закашлялся и, утирая салфетками красную слюну, в сердцах выдал:

— Мерзкий шарлатан! Лучше бы я записался к глазнику!

— Ну, ну, — залебезил «адриналарин», — мы сделаем лишь пять-шесть маленьких трансфузий, дабы лучше выявить недуг, а сначала все как следует разведаем.

«Адриналрин» нажал на клавишу. Прибежал ассистент в синем халате.

— Растиньяк, — приказал врач, — слетай куда-нибудь, в Валь-де-Грас, в Сен-Луи или в Сен-Жак, нам к двенадцати нужна антиглютинативная вакцина.

Затем, диктуя медсестре эпикриз, принялся вещать:

— Имя, фамилия: Антей Глас. Прием 9 апреля: заурядные синусные выделения, фарингит, ларингит, инфекция в пазухах и вытекающий риск снижения иммунитета всей системы, сужение справа передней стенки синуса и, как результат, инфильтрат слизи, заливающей предъязычные складки; как следствие инфлюэнцы ларинкса не исключен лже-круп. Итак, мы настаиваем на ампутации синуса, иначе — если не принять надлежащих мер — пациент рискует утратить дар речи.

Затем «адреналрин» принялся утешать Гласа: удаление синуса — акция, разумеется, длительная, скрупулезная, и все же элементарная. Ее умели делать еще при Луи XVII. Гласу не следует-де нервничать: в таких случаях из клиники выписывают на десятый день.

Итак, Гласа упекли в клинику и распределили в палату, где другие тридцать две лежанки были уже заняты пациентами на различных стадиях умирания. Ему ввели сильнейшее транквилизирующее (ларгактил, вадикарманикс, атаракс). На следующий день, с утра, прибыл с инспекцией Главный Врач: за ним шла свита, семенили аспиранты, с наслаждением внимающие любым высказываниям и смеющиеся навзрыд при малейшей улыбке. Временами метр приближался к лежанке, где в предсмертных хрипах дергался верный кандидат «туда», дружески теребил ему предплечье, вызывая у нежильца жалкую гримасу. Причем всем без исключения Главный выдавал приветливый или утешительный жест: малышу, хныкающему из-за «вавы», дарил леденец, мамашам — улыбку. В девяти-десяти серьезных случаях Главный высказывал практикантам аргументируемые заключения: paralysis agitans, area circumflexa, pustula maligna cum radi-culinum et neuritia infectiae, absentia mentalia cum exitus quasi letalis, syphilis, epilepsia, eclampsia infantum, caput spasticum.

Через три дня Антея закинули на телегу и прикатили к верстаку. Сначала усыпили. Затем уже известный ему врач-«адреналин» вставил пациенту трехгранную иглу: разрез нюхательных шхер привел к расширению тракта; засим — дабы не упустить нужный эффект — в щель внедрился, скребя стенку, стригиль. Затем пришел черед абразии резцами, затем — заращения штырями с пазами, придуманными неким британцем три месяца назад. Затем наступил следующий этап: пункция синуса, чей скверный желвак (fungus malinus) был не без изящества высечен скальпелем; затем настал финальный миг: каутеризация мышечных тканей.

— Всё, — услышал выжатый как цитрус ассистент, — вычистили как следует. Инфильтрата уже нет.

Хирургическая баталия перешла к следующей стадии: вата для смывания, кетгут — для зашивания, пластырь — для заклеивания. Весь вечер караулили психический сдвиг или аффективный травматизм: ухудшения не заметили. Швы стали затягиваться уже на следующий день.

Через неделю пациенту разрешили выйти из лазарета, и пациент вышел. Кстати: если страдания и уменьшились, спал Антей не лучше, чем прежде.

или пять абсурдных галлюцинаций

Антей страдал уже не так — и все же слабел. Лежа плашмя на диване, кушетке или канапе, без устали чирикал на бумажках невразумительные каракули, навеянные паркетными рисунками; временами грезил в бреду, бредил в плену престранных галлюцинаций.

Например, Антей бредет между двух убегающих вверх стен, а перед ним тянется длинный кулуар. Настенный стеллаж из акажу хранит тридцать три книги. Или, правильнее сказать, хранил бы тридцать три книги, так как там не хватает книги, имеющей (или, правильнее сказать, имевшей бы) нумерацию «ШЕСТНАДЦАТЬ». Причем все кажется правильным: нет ни пустых ячеек, ни щелей, ни указаний на исчезнувшую книгу (как, например, в Нэйшнл Лайбрэри, где существуют специальные секции для так называемых «книг-привидений»). А еще странным и даже смущающим кажется следующее: распределение никак не выдает (и, даже хуже, скрывает, утаивает) сам факт утери; требуется перебрать всю серию, дабы при высчитывании (тридцать два переплета с нумерацией «1 — 33», т. е. 33 — 1 = 32) убедиться в утрате единицы; требуется тщательная сверка, дабы вычислить выпавший нумер: «ШЕСТНАДЦАТЬ».

Антей пытается взять ближайшую к нему книгу, раскрыть ее (надеясь, читая, найти наугад, навскидку верный знак, указание на исключенный элемент?) и… увы! Ему не удается ухватить книгу, рука минует цель; ему не удается и уже не удастся выяснить характер и тематику издания: гигантский алфавитный Реестр, Сура, Талмуд или Каббала, внушительный Трактат, хранящий устрашающие секретные сведения, запретные знания…

Существует упущение. Существует утрата, лакуна, дыра, и все вместе, вкупе, не придали значения, не задумались, не увидели, не сумели, не изъявили желания увидеть. Изъятие индивидуума? Предмета? Исчезнувшее — где? Исчезнувший — куда?

Или, например, Антей читает вечернюю газету и наталкивается, как ему кажется, на целый ряд фантастически несуразных надписей:

Или же, временами, Антея преследует навязчивая картина: безумец, сумасшедший, дефективный тип с уехавшей крышей, пристает к местным жителям с невразумительными речами. Явление Дурачка вызывает смех, ему вслед кидают камни. Некий мальчуган цепляет ему сзади, за хлястик плаща, цыпленка, так как безумец все время выкрикивает: «Умерли птички! Тысячи птичек! Миллиард птичек!»

«Какая дурь!» — шепчет Антей в такие минуты. И уже через миг ему представляется следующая, не менее абсурдная сцена в баре:

Клиент, садясь на табурет (вид грубый, чуть ли не агрессивный):

— Афицааант!

Бармен (выучив наизусть все привычки завсегдатаев):

— Здравьжелаю, гспдин Капитан!

Капитан (радуясь узнаванию себя даже без мундира):

— Ну, здравствуй, братец, здравствуй!

Бармен (выучив английский на вечерних курсах):

— Can I help my Captain?